Летняя королева - Чедвик Элизабет

Стоявшая рядом Петронилла с беспокойством коснулась ее руки.

– Сестра?

Алиенора сжала четки и покачала головой. Она боялась, что, стоит ей разомкнуть губы, и ее стошнит, и не могла покинуть службу, потому что тогда поползут слухи, что она нечестива и непочтительна или даже еретичка. Королева Франции должна исполнить свой долг, чего бы ей это ни стоило. Закрыв глаза, медленно и глубоко дыша, она заставила себя терпеть, пока время едва ползло, будто горячая капля воска по тающей свече.

Когда служба закончилась, прихожане торжественной процессией покинули церковь, следуя за большим украшенным драгоценностями крестом, который высоко держал на позолоченном шесте Сугерий, облаченный в сверкающие белые и серебряные одежды. Алиенора сосредоточенно передвигала ноги. Еще чуть-чуть, еще шаг.

За стенами церкви из толпы вынырнул мужчина и бросился к ее ногам, целуя подол ее платья.

– Мадам! Милости! Жители Пуатье умоляют вас о заступничестве. Я принес страшные вести!

Стражники схватили его, и, пока он бился в их железной хватке, Алиенора узнала в нем конюха из дворца Пуатье: он иногда разносил письма для ее отца.

– Я знаю этого человека. Отпустите его! – приказала она. – Какие вести? Говори!

Стражники швырнули конюха к ее ногам, держа копья наготове.

– Мадам, король захватил Пуатье, жителям велел платить штрафы, многих заключил в тюрьму. А еще приказал всем мещанам и дворянам города отдать своих детей. Он сказал, что заберет их с собой во Францию и расселит по своим замкам в залог повиновения родителей. – Не сводя глаз с надвигающихся стражников, конюх достал из ранца несколько свитков, с которых свисали печати на цветных шнурах. – Люди взывают к вашему милосердию и умоляют о помощи. Они боятся, что никогда больше не увидят своих сыновей и дочерей. Смилуйтесь, госпожа, некоторые из них еще младенцы!

Алиенора сглотнула подступившую к горлу желчь.

– Они пытались изгнать меня, а теперь умоляют о милости? – Ее губы искривились. – Чего же они ожидали?

– Мадам, что с вами? – К ней подошел Сугерий в сверкающей серебром мантии.

– Король взял заложников в Пуатье. – Она показала ему письма. Внутри у нее все бурлило, как в кипящем котле. – Мятежники заслуживают наказания, но так пламя лишь разгорится сильнее. Я должна туда поехать; эти люди – мои подданные.

Сугерий просмотрел письма и бросил на нее проницательный взгляд.

– Я разделяю ваши опасения, но вы не можете поехать в Пуатье. Смею ли предложить… – Он замолчал и обеспокоенно посмотрел на нее.

Алиенору прошиб холодный пот. Петронилла схватила ее за руку и громко, встревоженно вскрикнула. Толпа напирала, дышать стало нечем, и у Алиеноры подкосились ноги. Она смутно осознавала, что ее несут обратно в церковь и кладут на груду плащей. Пахло ладаном, пели монахи, а перед глазами маячил хрустальный кубок, поднятый высоко в чьих-то руках, и на дне его плескалась кроваво-красная жидкость.

Алиенору отнесли в Париж в мягком паланкине и послали за врачами, но к тому времени ее матка уже корчилась в судорогах, и вскоре она потеряла ребенка в потоке крови и слизи. Аделаида попыталась вывести Петрониллу из комнаты, но девочка отказалась уходить, оставаясь рядом с Алиенорой и сжимая ее руку, пока повитухи убирали кровавые сгустки и мертворожденного младенца-мальчика, не больше ладони. Аделаида распоряжалась практично, но сдержанно, давая каждым жестом понять, что винит Алиенору.

– Сугерий едет в Пуатье, чтобы поговорить с Людовиком, – отрывисто сообщила она. – Людовика огорчат эти новости, так же как и необходимость разбираться с вашими беспокойными вассалами.

– Что ж, возможно, ему не следовало на мне жениться, – ответила Алиенора, отвернувшись к стене. Она очень ослабела от потери крови, и ей не хотелось разговаривать с Аделаидой и тем более спорить.

Рауль де Вермандуа пристально взглянул на Петрониллу, когда она, дрожащая и вся в слезах, вышла из покоев Алиеноры. Он пришел, чтобы лично узнать, как себя чувствует молодая королева, а не прислал слугу, которого могли бы легко оттолкнуть с пути или отослать ни с чем.

– Дитя, – мягко заговорить он, – что произошло?

Петронилла покачала головой.

– Алиенора потеряла ребенка, – срывающимся голосом призналась она. – Это было ужасно, а старая ведьма так с ней жестока.

– Ты говоришь о королеве Аделаиде?

Петронилла посмотрела на него сквозь блестящие от слез ресницы.

– Я ее ненавижу.

Он погрозил ей пальцем.

– Не стоит так говорить, – предостерег он, обдумывая новость о том, что у Алиеноры случился выкидыш. – Она от всего сердца заботится о благополучии твоей сестры.

– У нее нет сердца, – фыркнула Петронилла.

– Даже если королева Аделаида в чем-то не согласна с твоей сестрой, она сделает все возможное, чтобы помочь ей выздороветь, потому что это в ее интересах. – Рауль обнял Петрониллу за худенькие плечи. – Постарайся вести себя осторожнее. Мне ты можешь рассказать все что угодно, и я никому ничего не скажу, но другим при дворе доверять не стоит, иначе можно нарваться на неприятности. Пойдем, doucette[8], не надо плакать.

Он осторожно вытер ее щеки мягким льняным рукавом своей рубашки и пощекотал по подбородку, пока она не улыбнулась.

– Мне нужно вернуться к сестре. – Петронилла шмыгнула носом. – Я просто не хотела, чтобы она видела, как я плачу. – Ее подбородок снова дрогнул. – Кроме нее, у меня никого нет.

– Ах, дитя. – Рауль нежно погладил ее по щеке указательным пальцем. – Ты не одинока, никогда так не думай. Приходи ко мне, если тебя что-то тяготит.

– Спасибо, мессир. – Петронилла опустила ресницы.

Глядя ей вслед, Рауль ощутил прилив необычной нежности. При дворе у него была репутация любителя пофлиртовать. Иногда это выходило за рамки шуток и взглядов, и за его плечами было несколько интрижек – достаточно, чтобы дядя его жены, благонравнейший Тибо де Блуа, кривил губы и называл его сластолюбцем. Возможно, он и был ловеласом, но не со зла; уж таков уродился, как вечно недовольный всем на свете Тибо и одержимый молитвами Людовик. Петронилла была слишком молода, чтобы обратить на себя такое его внимание. Он относился к малышке с состраданием, однако в то же время инстинктом хищника видел, что ее ждет. В недалеком будущем Петронилла превратится в красивую молодую женщину, желанную по многим причинам. Тот, кто возьмет ее в жены, будет щедро благословлен.

11

Пуатье, осень 1138 года

Стоя у высокого окна, выходящего во двор дворца, Людовик с раздражением наблюдал за собравшейся толпой. Причитания матерей и детей звенели у него в ушах. Граждане Пуатье и замешанные в мятеже вассалы собрались, чтобы выслушать приговор; насколько им было известно, Людовик намеревался забрать их отпрысков в заложники. Людовик взбесился, узнав, что они отправили в Париж письма, умоляя Алиенору о заступничестве, и совершенно вышел из себя, когда выяснилось, что Сугерий счел себя обязанным поспешить в Пуатье, чтобы вмешаться.

– Я пригрозил, чтобы вселить в них страх Божий, – прорычал Людовик, бросив на Сугерия через плечо короткий взгляд. – Думаешь, у меня хватит времени и средств, чтобы рассылать их потомство по всей Франции? Пусть потрясутся от ужаса, а потом я объявлю, что в обмен на их клятву никогда больше не устраивать беспорядки я отпускаю их с миром. Они будут благодарны и сами потянутся ко мне. – Он свирепо сверкнул глазами. – Мог бы и довериться мне.

Сугерий сжал кончики сведенных домиком пальцев.

– Сир, нам сообщили, что вы намереваетесь взять заложников, и мы знали, что это вызовет большие неприятности и беспорядки.

– Никак не позволишь мне взять бразды правления, не так ли? – Людовик фыркнул. – Ты такой же, как и все остальные. Хочешь командовать мною, как будто я ребенок, хотя, клянусь Богом, это не так.

– О да, сир, это не так, – спокойно ответил Сугерий. – Но все великие правители прислушиваются к советам. Ваш отец это знал, и не было на свете человека более великого, даже если Бог – величайший из всех.