Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока бегал по лестнице вверх-вниз, упарился и вышел во двор, вздохнуть. Смотрю – а там пацанчик лет десяти в уголке блюет, а его девчонка такая же по спине гладит.
– Что случилось?
– Ой, батюшка…
– Не батюшка я. Зовите дядей Гришей. Так что случилось?
– Минька после обеда блюет. Может, съел чего, – объяснила девчонка.
– Так, парень, где чего ел, куски хватал?
– Не, – слабым голосом ответил спрошенный, держась за живот, – что с кухни дали, то и ел.
Угля бы им активированного… Побежал к соратникам, спросить, смотрю, еще народ за живот держится. Поспрашивал – у всех после обеда. Угля… а зачем активированный, для начала березовый сойдет! Кинулся на кухню, только до печи, в которой березовые дрова жгли, не дошел.
Бабы кашеварили, как привыкли – в той же одежде, что на улице ходят, одна над кастрюлей так наклонилась, что концы платка даром что не в вареве плещутся. Поглядел по сторонам, понятное дело, надо срочно чистоту наводить.
– А ну, все вон отсюда! И собрать всех в зале!
Минут через пять все, кто был в доме, столпились в бывшей лавке. Из нее сделали полноценный зал, я даже планировал мини-сцену организовать. Животом маялись человек десять или двенадцать, треть общины. Эдак мне всех перетравят.
– Зашел я нонче на кухню, дети мои, а там грязь и неустройство! Мы же за чистоту небесную и у нас все должно быть в чистоте – и душа, и тело, и вокруг все! Посему накладываю на всех епитимью за кухню – два дня на ржаных сухарях и воде! Мефодий Акинфич, Маня, Никодим, ко мне подойдите.
Поднялись, подошли поближе.
– На кухне беда, грязь. Если бабы так и дальше кашеварить будут, все животом поперемрем.
Посему слушайте. Первое – все, что сейчас там наготовлено, вылить.
– Как зе так! – всплеснула руками Шепелявая.
– Вот так. Дюжина потравленных в общине, куда уж больше. Второе – кухню заново вымыть, вычистить. Все кастрюли, котлы, ложки-тарелки перемыть, кипятком ошпарить. Чистота – на тебе, Мефодий Акинфич, чтоб все сияло, как палуба при царском визите.
Моряки ухмыльнулись, кивнули понимающе.
– Именно так. Ты, Маня, придумай кухонным халаты какие-нибудь из белого полотна, чтобы всякая грязь сразу видна была. И никого на кухню без мытья рук не пускай.
И санитарной книжки, кстати. Бог весть, кто чем болен. Врача, врача надо в общину.
– За продовольствием догляд есть, теперь и за чистотой нужен. И помните, это у себя на кухне чего хочешь можно делать, сам напортачишь, сам и дристать будешь. А тут ты затащил заразу, а погибают другие. Негоже так. Нам всю Россию вылечить предстоит через веру и любовь, везде чистоту навести, так и начинать надо с себя. Ясно? – я вперил фирменный распутинский взгляд в собравшихся.
– Ясно! Сделаем, батюшка! – зашумело собрание.
И пошел я мастерить «эсерика», как его называл Дрюня. Парню уже было лучше, и он с удовольствием расписал конструкцию – две петли да эластичная связка. Но потом спохватился, как же это, если мы за веру и любовь, то к чему оружие?
– Христос как сказал? Не мир я принес, но меч. Вот и мы должны мечом владеть.
Лохтина все собрание просидела в уголке, на кухню не пошла, невместно. Ничего, есть и для нее дело.
– Смотри, Ольга, и запоминай. Вот это, – нарисовал я на бумаге знакомую с детства «монополию», – игра такая, будет называться «Мироед». Вот три лавки, три мельницы, доходные дома и так далее. Паровоз, податная, сундук общинный…
Дальше я худо-бедно адаптировал американскую классику к русским деревенским реалиям, заменив «тюрьму» на «холодную», «улицы» на «трактиры», «маслобойки» и прочие сельскохозяйственные дела. Судя по загоревшимся глазам Лохтиной и десяткам вопросов – получилось неплохо.
– Собери всех, кто сейчас без дела шатается, подумайте, как сделать домики и фишки, из чего деньги, и все остальное. Найди через газету художника. А то и двух. Вот тебе денег… – я отсыпал из кармана купюр. – Запустим дело, будем по всему городу торговать, доход общине пойдет.
– А потом что? – задала логичный вопрос Лохтина.
– А потом будешь учиться на пишущей машинке работать. Мне много бумаг печатать потребуется.
Озадачил и пошел с «эсериком» тренироваться.
* * *К встрече со Столыпиным я основательно подготовился. Хватит экспромтов, нужна планомерная осада. Этот камень можно сдвинуть только постоянным давлением. Гапон пытался наскоком – чем это кончилось, я помнил.
Первым делом, рядом с Большим Гостиным двором я нашел фотоателье и за пять рублей подрядил фотографа съездить со мной в клинику. Носатый чернявый выкрест по имени Андрей, спотыкаясь и вздыхая, уныло тащил штатив с массивной камерой, попутно расспрашивая о работе.
– Несколько фотографий, не сильно умаешься, – отмахнулся от его бесконечных расспросов. – Лучше скажи, как тебя на самом деле зовут.
– Адир.
– Что же ты, Адир, веру отцов поменял?
– А вы знаете, как живут евреи за чертой оседлости? Про погромы слышали?
– Слыхал, слыхал. А еще рассказывали мне, что ваши общины подмяли под себя все самые интересные промыслы в местечках, дешево ссужаете соплеменников и других не пущаете в гешефты ваши. Ростовщичеством занимаетесь, православный люд в большие долги вгоняете. А потом по исполнительным листам имущество залоговое забираете себе. И богатеете еще больше. На чужом-то горе.
– Они сами берут! – возбудился Адир. – Их никто не заставляет!
– И это правда. Но оттого ваше богатство праведным-то не становится.
Вот в таких разговорах мы добрались до клиники Калмейера. Оказалось, что Артур Борисович, не дожидаясь меня, уже сделал операцию по установке аппарата Распутина на ногу одного из пациентов. Тот был вполне румян и чувствовал себя прилично.
– Зачем же Распутина? – расстроился я. – Назовите иначе.
– А как? – удивился доктор и принялся задавать мне вопросы, ответы на которые я не знал. С какой скоростью вращать винты, как быстро нарастает костная ткань и так далее.
– Пробуйте так и сяк, – пожал плечами я. Адир уже установил штатив, залез под покрывало. – Поставьте аппарату на других болящих, чем больше их будет, тем скорее все узнаете.
Расстались разочарованными.
Второе дело, которым я занялся после получения фотокарточек, – составление программы партии «Небесная Россия», ее устава. Думал так. Покажу Столыпину морковку – ноги дочери можно вылечить, и она будет ходить. Под это дело подпишу устав и, может быть, даже успею поучаствовать в выборах Думы в следующем году.
Нашел и подрядил машиниста пишущей машинки «Ремингтон». Тот мне все красиво оформил, составил тезисы по пунктам.
Глава 8
– Даже слышать не хочу! – Столыпин пристукнул рукой по столу, стоило мне появиться в его кабинете в Зимнем. – Уже имел неприятный разговор с его величеством.
– Насчет чего? – кротко поинтересовался я, снимая черные очки.
Премьер посмотрел на меня с
