Олег Куваев Избранное Том 1 - Олег Куваев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Они лежали на берегу, занятые каждый своим делом. Колька Силима сосредоточенно листал книжку, разглядывая заставки и рисунки со сценами африканской жизни.
— Момко! - заорал вдруг Колька Силима, тыча пальцем в рисунок гиппопотама, высунувшего пучеглазую морду из экваториальных вод.
«БЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ»
— Рискуешь, Иван Никодимыч.
— А ты бы на моем месте не рисковал?
Трое мужчин сидели в увешанной спортивными плакатами комнате. Три видавших виды спортивных бойца со значками заслуженных мастеров спорта, теперь уже седоголовых и грузных. На плакатах мчались по склонам коричневые горнолыжники, девицы в купальниках стояли на берегах неизвестных вод, и улыбались изящные теннисистки.
— И все–таки риск.
— Ивакина надо оставить в сборной. Настаиваю, - сказал Никодимыч.
Один из мужчин повертел в руках листок бумаги.
— Вычеркнул я его. Вычеркнул сразу, как получил телеграмму.
— Значит, впиши. Под номером первым.
— Так прямо первым?
— До закрытия сезона три месяца. Я его подыму. К соревнованиям на приз закрытия сезона будет Ивакин.
— А если не сможет?
— Близорук ты, Федор Панкратьич. Кто Ивакин? Будущий чемпион Союза. А может, и больше. Не одни австрийцы умеют. Чемпионов надо растить. А как? Сами знаете!
Двое мужчин переглянулись. Кивнули друг другу. Сидевший за столом взял авторучку.
— Итак, оставляем Ивакина в сборной. Чемпионов надо растить, а, товарищи?
— Я не кончил еще, - нахмурился Никодимыч. — Что у тебя из хороших лыж есть в заначке? Стимул парню нужен.
— Есть одна пара, - уклончиво сказал человек за столом. - Я ее обещал, Никодимыч. «Белые звезды» все–таки.
— Кому?
— Полезному человеку. Стадион начинаем строить. Его подпись из главных.
— Перебьется, - решил Никодимыч. - Дашь ему польские «Металлы». Крепления сам поставлю. Пиши записку на эту пару.
Мужчина глянул на Никодимыча, взъерошенно и твердо взиравшего на него, и вдруг засмеялся. Засмеялся и Никодимыч.
— Золото парень, - растроганно говорил Никодимыч. - Мышечная реакция как у зверя. А умница! Я его бред трое суток слушал. Словно книжку читал. И все про эту самую птицу. Капитаны там у него, елки зеленые, священник какой–то, птица неизвестной породы… И все так печально… Значит, что? Значит, мечта в голове. Быть ему чемпионом. Пиши записку.
ЛЕНА
По белому больничному коридору шла девушка, постукивая каблуками, посматривая кругом с беспечной снисходительной полуулыбкой. Коридор был пуст. И она шла, высокая, тонкая, и казалось, что в пустоте этой позади остается легкий звон, как от прикосновения к натянутой до предела струне. Она на ходу сняла больничный халат, перекинула через руку. Тотчас же, точно этого ждали, сбоку открылась белая дверь, и оттуда выглянул молодой «очкарик» в докторской шапочке.
— Нехорошо, - шепотом сказал он.
— Что именно?
— Халат снимать нехорошо. Бактерии, знаете, вирусы.
— Нет на мне никаких бактерий.
— Помилуй бог! - в комическом ужасе сказал «очкарик». - Я не о больных, я о вас беспокоюсь.
Никодимыч сидел рядом с койкой Сашки Ивакина. Сашка не мог поворачивать голову в своем гипсовом «скафандре» и только изредка скашивал на тренера глаза.
Тренер натужно изображал беззаботный тон.
— Залег ты, Саня, не вовремя. А я тебе сюрприз приготовил.
Тренер исчез, но тут же появился снова, торжественный и загадочный. В руках у него рояльным лаком, отсветом клейм и надписей сверкали горные лыжи.
— «Белые звезды»! - в священном благоговении воскликнул Сашка.
— Они! - довольно кивнул Никодимыч. - Отбил, понимаешь, в рукопашном бою. Тони Зайлер сказал о них, что….
— На склон бы сейчас. «Белые звезды»… - мечтательно перебил Сашка.
— Под твой вес. Под твой рост. Поставлю тебе на них собственные крепления - «неваду». Чтобы ты больше так глупо не падал.
Дверь тихонько открылась, и Лена просунула голову в комнату. Она на мгновение смутилась, увидев Никодимыча, но тут же освоилась:
— Гипс. Лак. Шрамы и клейма. Какой кадр пропадает!
— Привет, Ленка! - счастливым голосом сказал Сашка.
Она не ответила. Прошла в палату, кинула на спинку стула халат и села, поглядывая на Сашку и Никодимыча.
— С лекций удрала? - спросил Сашка.
— Удрала. А покурить тут нельзя у тебя? Ужас как покурить хочется.
— Нельзя, - пробурчал Никодимыч, скрепляя ремнями лыжи. - Нечего тут раскуривать. На скользящей у них, Саня, между прочим, тефлон стоит. Для влажного снега очень хорош. Как раз для апреля.
— Апреля? - недоуменно переспросил Сашка.
— К апрелю ты должен быть на ногах. Приз закрытия сезона.
— Он встанет, - сказала Лена. - Достаточно посмотреть на его портрет в «Советском спорте», чтобы понять: Ивакин встанет и будет в этих…
— Хибинах, - сказал Сашка. - Там приз закрытия.
— Я ушел. И не курить тут. Категорически. Никодимыч покосился на сумочку Лены и вышел.
— Яблоко хочешь? - спросила Лена.
— Жевать–то нельзя. Меня бульончиком. Через трубочку кормят.
— Смотри, какое яблоко, - Лена вынула из сумки огромное яркое яблоко, земной, насыщенный жизнью плод. Она подняла его и крутнула за ножку. Луч света упал на яблоко, и оно засветилось.
— Как солнышко. Хочешь, повешу на ниточке? Сашка засмеялся.
— Вы что, с Никодимычем сговорились? Он лыжи несет, ты яблоко демонстрируешь…
— Это называется психотерапия, Санька, - сказала ему Лена. - Чтобы ты не точил душу печалью, а помнил…
— Что помнил?
— Про радости жизни. Про яблоки. Про меня. Ну и, конечно, про радость борьбы и всяких побед. Это уж Никодимыч твой обеспечивает.
— Слушай, Ленка, зайди в общагу. Там под койкой у меня чемодан. А в чемодане папка. А в папке…
— Дневник Шаваносова, - досказала Лена, - который ты выучил наизусть еще в детстве. Принести сюда?
— Принеси, пожалуйста. Мне без него не хватает чего–то. Стимула какого–то не хватает. Без него ребра могут не так срастись. И вообще…
ДНЕВНИК НИКОЛАЯ ШАВАНОСОВА
Это была та самая тетрадь, которую много лет назад Валька Сонный принес в пахнувший сеном сарай. Сашка никогда не задумывался над тем, какую роль сыграл или сыграет в его жизни тот прохладный весенний вечер. Свет закатного солнца, падавший сквозь дырки в крыше сарая, запах сена, ощущение легкой тревоги, которое всегда бывает весной, и эти записи старомодным почерком, и эти зеленоватые чернила, которые не выцветают. На обложке еще сохранилось пятнышко, там, где капнуло со свечки. Тогда они спрятали дневник рядом с «Путешествиями по Южной Африке», а на другой день нахлынули события: Валька неожиданно укатил к отцу, полковнику авиации, который продолжал службу в каком–то городе побежденной Германии.
И дневник Валькиного деда остался в тайнике, в старом сарае. Потерялся в годах и пространстве Сонный Валька. А дневник - вот… На первой странице его шла запись из книги «Чудеса мира (Живописная панорама чудес, созданных природой и трудами рук человеческих)»:
«…Чувство удивления при виде исполинских или странных предметов природы или небесных явлений, без сомнения, своевременно происхождению человеческого рода».
Я считаю эти слова истинными, сколько бы веков ни пронеслось над землей.
Розовую чайку, без сомнения, можно причислить к самым редким и удивительным созданиям природы. Встречавших ее можно перечесть по пальцам. Предчувствие уверяет меня, что моя судьба будет связана с этой птицей.
Документально известно, что в 1818 году в ледяных пустынях Канадского архипелага ее видели капитан Росс и матрос по имени Себастьян. Оба они были суровыми полярными моряками, открывателями арктических земель, а не мечтателями возвышенного строя души. Но капитан Росс сообщает об испытанном им сильном нравственном потрясении.
Надо сказать, что легенды о чайке розового цвета с давних времен бытовали среди норвежских и исландских рыбаков, промышляющих треску, среди охотников на китов и тюленей.
Считаю своим долгом отметить, что ни один из счастливцев, видевших розовую чайку, тем не менее не встречал ее южнее границы полярных льдов. Таинственная птица либо постоянно обитает в туманных пустынях севера, либо, улетая на юг, неузнаваемо изменяет свою окраску, чтобы, подобно фениксу, снова возродиться на севере.
Через шесть лет после того, как ее увидел «просвещенный европеец» капитан Джон Росс, в 1824 ГОДУ» ЭТУ птицу уже могли видеть тысячи людей. Две шкурки птицы доставила в Англию полярная экспедиция под руководством Парри. Судьбе было угодно, чтобы это был тот самый Парри, который участвовал в экспедиции Джона Росса. Более того, птиц увидел и добыл не кто иной, как племянник Росса Джеймс Кларк Росс, впоследствии прославившийся открытием северного магнитного полюса и исследованиями в Антарктике. Сам капитан Джон Росс, несомненно повлиявший на выбор племянником жизненной цели, в этой экспедиции не участвовал. Он находился в опале и смог отправиться в полярное плавание только через одиннадцать лет после первой своей экспедиции.