Олег Куваев Избранное Том 1 - Олег Куваев

«Курьер Глазго», 1824 г.

«Англии не простится, и она станет посмешищем всего мира, если позволит какой–либо другой стране из–за своего безразличия ограбить себя, лишить всех

своих предыдущих открытий».

Письмо в Королевское географическое общество

полярного капитана Джона Барроу, именем которого назван крупнейший мыс

Аляски, 1829 г.

«Одно из судов экспедиции в честь Вас и как подтверждение Ваших заслуг и талантов я назвал «Крузенштерн»… Если произойдет кораблекрушение, «Крузенштерн» станет нашим последним прибежищем, поэтому особенно символично название этого судна, как дань Вашей ценной работе по Тихому океану. …Если я дойду до границ русских владений в Америке, я водружу там флаг России, ибо моя экспедиция носит чисто научный, а не политический характер».

Письмо Джона Росса Крузенштерну, 19 марта 1829 г.

«…Познание таинств мира есть первейшая обязанность всякого путешественника. Летописи морской истории полны сообщений о невероятных чудищах. О морском змее, известном под названием Краббен, Горвен или Анкетроль. О сельдяных «королях», которые определяют маршруты стад рыбы. О птице Едредон, которая вырывает из груди пух необычайной мягкости и выстилает им гнездо. В последней нетрудно узнать обыкновенную гагу. Известны также легенды о розовой чайке, странной птице арктических стран, которая приносит спасение гибнущим мореходам. Как всегда, в этих историях трудно, а подчас невозможно отличить правду от вымысла…»

Из дневника капитана Росса

…Когда бог создал океан,

Три дня, три ночи пил,

Тут черт пустился на обман

И воду льдом покрыл…

Песня китобоев.

В сентябре 1818 года оба судна экспедиции Джона Росса были зажаты льдами в проливе Ланкастера. Но капитан Росс еще не знал, что это пролив. Точно так же, как до этого лета он не знал, что Баффинов залив является именно заливом. Поистине это была загадочная страна. Проливы, которые кончаются тупиком, заливы, похожие на проливы. Низкие берега сливаются с морем. И все закрывают туманы. Туманы, дожди и снег. Снег среди лета. Все привычные представления о трудностях мореплавания здесь переворачивались. Здесь не было штормов. Не было тропических лихорадок. Не было экваториальной жары. Не было разбойных судов, и пушки на борту судна казались ненужным балластом. «Здесь 'надо заново осваивать морскую науку», - думал капитан Росс.

Командир вспомогательного судна Эдуард Парри предложил пробиваться дальше на северо–запад. «Каким образом?» - спросил Росс. «Мы победили при Трафальгаре - победим и здесь», - сказал высокомерно молодой лейтенант. Росс. усмехнулся. Не ладились у него отношения с этим честолюбивым лейтенантом Парри.

— Так как все–таки вы рассчитываете пробиться к норд–весту? - повторил капитан Росс.

Лицо лейтенанта покрылось багровыми пятнами. Росс отвернулся. Он чувствовал не беспричинное озлобление. Он вышел из семьи адмиралов и сам уже много лет был капитаном. Он знал тяжесть ответственности за порученное дело, за людей, за честь морской фамилии Россов. Именно поэтому он ненавидел адмиралтейских выскочек, ловцов момента, эфемерных болтунов. Какие–то странные пришли времена. Не дело ценится, а фраза, удачно ввернутый каламбур.

Серый в серых сумерках лед окружал корабль. Да, надо заново учиться плавать. Здесь как бы другая планета. Другая земля с сумрачным и непонятным очарованием.

Вскоре выяснилось, что корабли вмерзли в лед окончательно. Когда лед установился. Росс отправил команды судов на берег для сбора плавника. Хорошо, что он позаботился об этом заблаговременно. В ноябре пришла ночь. Печки, установленные в кубрике и кают–компании, топились, хотя тепло держалось только на расстоянии вытянутой руки. На потолке, под койками, в углах кают копился лед. Люди болели от сырости. К весне несколько человек заболели цингой. В начале июня появились забереги и птицы. К концу июня по льду прошли трещины. Но лед стоял все так же и мертвым панцирем держал корабли. Вполне может статься, что он вообще их не выпустит. Стояла тревожная слепящая мгла полярного дня. Было тоскливо.

Росс решил высадиться на берег. Матрос Себастьян, перед самым отходом экспедиции подобранный в портовых кабаках, предложил сделать маленькую шлюпку для двух человек. Такая шлюпка пройдет по разводьям. А если разводий не будет, ее можно перетащить по льду. Так делают китобои. На палубе стучали топоры, визжал рубанок. Готовилась шлюпка. А внизу у борта стоял шорох. Льдины терлись о борт.

…Они уже в третий раз вытаскивали шлюпку на лед. Вытащили и, не сговариваясь, остановились, утирая пот. Капитан Росс грязных полотняным платком, Себастьян просто ладонью.

— Черт побрал бы эту одежду, - пробурчал Росс. - В ней можно только сидеть. Ходить и двигаться в ней невозможно.

— В ней удобно тонуть. Сразу на дно, - как эхо откликнулся Себастьян.

— Давай, - взялся за лодку Росс. - Осталось немного.

Они перетащили лодку через ледяное поле. Лед был ноздреватым и серым. Дальше до самого берега шла мелкая кашица из перемолотого и битого льда. Отталкиваясь веслами, кое–где отгребаясь, они за два часа добрались до берега. Берег был покрыт темной галькой. Кое–где между камнями торчали желтые кустики метлицы. Кустики качались и дрожали на ветру. Вдаль уходила равнина - унылый пейзаж Канадского архипелага, северо–западной Арктики. На севере вырисовывалась невысокая горная цепь. Она была черной, и только кое–где на ней лежали пятна снега. Не то недавно выпавшего, не то оставшегося с зимы.

— Надо ставить палатку, - решил Росс. - Завтра пойдем к горам.

— Капитан! - тихо позвал матрос. - Капитан, смотрите!

…Он указывал на стаю странных розовых птиц. Птицы летели вдоль берега. Заметив людей, они стали кружиться невдалеке. Несколько птиц отделились, уселись на гальку - розовое пятно на темном фоне. Слышались тихие птичьи крики, и птицы то кружились, то взмывали вверх, то падали вниз.

— Это розовая чайка, - сказал Себастьян. - Ее видел Рыжий.

В первую минуту капитан Росс не поверил своим глазам. Да, он слышал много легенд о розовой чайке. Кто из моряков их не слышал, но увидеть самому…

Неизвестно, сколько времени они так стояли. Потом стая улетела.

Ночью капитан Росс не спал. Он сам не мог объяснить почему. Он вспомнил птиц, все плавание вдоль забитых льдом хмурых берегов, прошедшую жизнь, безудержный свет полярного лета и многое другое. «Я пережил миг, который меняет жизнь» - так примерно сформулировал он мысли. И по какой–то смутной печали он теперь твердо знал, что отныне вся его жизнь будет связана с неприветливыми полярными странами. И еще он чувствовал, что не будет счастлив и знаменит.

Неизвестно, как повлияла эта ночь на его решение. Но на другой день он отдал приказ при первой подвижке льдов возвращаться в Англию. Он решил повторить экспедицию ка будущий год. Он еще не знал, что по возвращении самолюбивый Парри подаст рапорт о неправильном руководстве экспедицией и что ему, Россу, долго не видать полярных морей.

О тех далеких островах Ио–хо–хо, ха–ха!

Не знал Христос, забыл аллах

Ио–хо–хо, ха–ха!

Там Будды нет и черта нет,

Ио–хо–хо, ха–ха!

Там неизвестен звон монет

Ио–хо–хо, ха–ха! На тех далеких островах,

где солнца свет потух, Увидел Джонни птицу Рух

Ио–хо–хо, ха–ха!

На перекрестках всех морей

Ио–хо–хо, ха–ха!

Он всем рассказывал о ней

Ио–хо–хо, ха–ха! И в наказание за то, когда домой приплыл,

По всем портовым кабакам лишен кредита был…

Матросская песня

НИКОДИМЫЧ

Хирург снял марлевую повязку. Лицо его было усталым и хмурым. Он снял у раковины перчатки, с сомнением оглянулся на Ивакина, укутанного в гипс и бинты. Тренер спал в вестибюле в кресле. Вышла женщина в белом халате.

— Товарищ Шульманов, - позвала она. - Товарищ тренер.

Никодимыч поднял голову. Шрам на лице его налился кровью и резко краснел. Глаз вопрошающе, с готовностью ко всему смотрел на женщину.

— Все кончилось.

— Как?

— Ребра и нога заживут. Удивительно крепкий юноша. Но сотрясение мозга…

…Сашка открыл глаза. Возникло пятно. Потом из этого пятна вырисовался похудевший, заросший седой щетиной тренер.

— Очнулся?

— Та–ак! Крепко я, Никодимыч? Ничего не помню.

— Бредил ты. Круглые сутки.

— Что бредил?

— Песни какие–то пел. Команды кричал. А сегодня все про дневник. Так наизусть и шпарил. Что это ты?

— А–а! Это дневник одного человека. Он розовую чайку искал. Пропал без вести.

— Далась тебе эта птица. Ну я понимаю про космос. Ребята говорили, на Венеру собаку послали.

— Кто это сказал, Никодимыч?

— Не помню. Гаврюхин, калюется.

— Скажи, что я ему голову оторву, когда встану.