Олег Куваев Избранное Том 1 - Олег Куваев

— Император Карл Пятый и ко–ро–лева… - торжественно подняв палец, говорил рыботорговец.

При слове «королева» человек поднял голову. Был он горбонос, смугл, не здешнего, южного облика.

— …И ко–ро–ле–ва Венгерская, - покосившись, продолжил рыботорговец, …посетили могильный камень фламандца Вильгельма Бинкельса. Чем заслужил такую честь этот фламандец? Тем, что изобрел новый и прекрасный способ засолки сельди. Весь мир ест сельдей, но способ засолки…

— Ер–ррунда! - Горбоносый снова поднял тяжелую голову. На смуглом худом лице тревожными бляшками белели глаза. - Тр–реска! Венгер–ррская кор–ролева! Посетили могильный камень! В Гудзоновом заливе нас сжало так, - он взял в руки глиняную кружку и сжал ее в грязных ладонях. Кружка треснула.

— Две монеты, - сказал в пространство хозяин, не повернув головы.

— Радуйся, что я жив, грабитель, - отмахнулся матрос. - Я говорю: вначале сжало. Потом отпустило. А когда опять сжало и опять отпустило, то было половина трюма воды. Кто выкидывал сундучки на крошечный лед, кто поносил всех святых, кто ждал, что будет из этого светопреставления. А потом сжало снова. Сжало и понесло, и тут уж все принялись молиться… А Рыжий закричал с бака, что видел Ее.

— Кого? - спросил рыботорговец.

— Розовую чайку, - помедлив, ответил матрос. Обветренный малый покивал головой.

— Когда он крикнул, что видел розовую чайку, все бросили молиться и начали откачивать воду. Мы качали, а нас тащило вместе со льдом на Северный полюс.

— Их подобрал китобоец где–то возле Аляски, - тихо пояснил рыботорговцу обветренный. - Видеть розовую чайку - значит спастись.

— Про эту птичку я слышал раз двадцать, - сказал из–за стойки хозяин. Половина тех, кто терпел крушение во льдах и выжил, говорят, что в самый страшный момент появлялась она. И люди спасались.

— Молчи, убийца, - сказал пьяный матрос. Ты ее видел, а, Себастьян?

— Ее видел Рыжий. Но Рыжий погиб.

— Вот–вот, - насмешливо подхватил хозяин. Все ее видели перед тем, как спастись, и никто из уцелевших не видел. Всегда ее видел кто–то другой,

— Рыжий кричал, что видел. И мы… мы–то спаслись? Против этого спорить не будешь? - Себастьян хотел что–то добавить и осекся.

Дверь кабачка «Пьющий кит» распахнулась с треском. Ветер влетел в тишину и прошелся между столов, как полисмен, посетивший в глубокий ночной час злачное место.

Держась под руки, в дверь медленно ввалились четыре фигуры. Драная одежда, черные, обмороженные, истощенные лица, и на лицах этих горели шальные от пьянки и возбуждения глаза.

— Ром! - хрипло сказал один, и остальные прикрыли на миг лешачьи глаза в знак подтверждения. Все четверо плюхнулись за один стол и сдвинули табуретки, точно опасаясь расстаться хотя бы на миг.

— Ребята! - радостно сказал Себастьян. - А вот и наши. Пьяны, как на берегу.

…Капитан Росс шел по узкой улочке припортового Лондона. Сырость, темнота и туман смешивались здесь, как в канале, и стенками канала были мокрые темные стены кирпичных домов с темными глазницами окон, а дном разбитый булыжник. Тусклые головы фонарей были размещены здесь редко и неравномерно. В столь поздний час по таким районам бродили только подозрительные личности и потерявшие цель гуляки.

Но капитан Росс был трезв. Он плотно закутался в плащ, оттянутый сзади короткой морской шпагой. Шаги гулко стучали по мокрому камню.

В тусклом фонарном свете было видно, что он далеко не молод, а может, его старили морщины у носа и уголков рта, а может быть, все дело заключалось как раз в освещении.

По залитой туманом и ночью улице шел хмурый, тяжеловесно собранный капитан Королевского флота, один из представителей славной морской фамилии Россов. Все это время в ушах у него звучал сухой и официальный голос со старческими придыханиями и неожиданными раскатами привыкшего повелевать человека.

«…По отбытии от берегов Англии Вам надлежит взять курс на Гудзонов залив, выбрав для этого кратчайший при сложившейся морской обстановке путь…»

Какая–то неясная фигура прислонилась к стене дома. Фигура проводила капитана Росса по–волчьи блестевшими глазами.

«…Оставив к весту Баффинову землю, искать к весту же выхода в море Бофорта… Острова к норд–весту от Девисова пролива изучены слабо, и Вам, капитан Росс, надлежит надеяться на собственную осмотрительность… При удачном стечении обстоятельств и выходе к Берингову проливу как можно дальше пройдите вдоль берегов Сибири, помня о том, что эти земли крайне интересны короне. Любые Ваши усилия в этом направлении будут оправданы…»

«…Туземцы …животные на берегах… -раздумчиво продолжал голос. Буде таковые есть, капитан, в тех краях…»

— Буде таковые есть, - пробурчал Росс.

— Остр–ровам не дают наше имя! - Двое пьяных выплыли на перекресток, поддерживая друг друга.

— Не шатайся. Черпак, - бормотал один из матросов. - Ты видишь, сэр стоит прямо.

— Да он же трезвый… сволочь, - с детским изумлением сказал Черпак, уставившись на капитана Росса. - Трезв, как фонарный столб. Клянусь бабушкой моего боцмана - это капитан Росс. Скоро он будет прямой, как сосулька. Вся команда будет пряметь, как сосулька там, за Гудзоном… - Голоса матросов исчезли в тумане, как в вате.

Волна Темзы слабо била о деревянную пристань. Мерно качались черные ослизлые лодки. Капитан Росс сбежал по отлакированным сыростью ступенькам. На шесте у одной лодки горела оплывавшая свеча в закопченном фонаре. Лодочник дремал, укутавшись в шаль. Росс постучал сапогом о борт лодки.

— Эй, Харон!

— Да, сэр! Слушаю, сэр! - ошалело сказал лодочник, скидывая шаль и машинально хватаясь за весла. Он оглянулся, узнал капитана и улыбнулся беззубой улыбкой. - Доброе утро, сэр. Хорошо погуляли? На судно?

У нас нет ни имен, ни званий,

Мы быдло, палубный скот,

Только тот, кто моряк по призванью,

Не бросает английский флот.

Островам не дают наше имя.

У нас клички И нет гербов.

Эй, на ванты!

Смерть морским молитвам не внемлет,

Рвется жизнь, как манильский трос,

Но всегда Неизвестную Землю

Первым видит с мачты - матрос!

Матросская песня XVIII века

В БОЛЬНИЦЕ

Сашка Ивакин лежал на операционном столе, закутанный в стерильное белое облако.

Группа врачей в углу операционной вполголоса переговаривалась, готовясь к операции.

— Перелом ноги, два ребра…

— Рентген показал трещину в черепе…

— Рвота отмечена?

— Да. Первые полчаса после травмы.

— Типичное сотрясение мозга.

Сашка лежал с открытыми глазами. Ему поднесли наркозную маску.

…В вестибюле больницы сидели товарищи Сашки по команде - крепкие загорелые ребята в одинаковых спортивных пиджаках яркого цвета, одинаковых брюках и замшевых туфлях. На коленях у всех лежали одинаковые бельгийские плащики, и было приятно смотреть на этих ребят со свежими от загара лицами, на которых спорт все–таки наложил отпечаток преждевременной зрелости и возмужания.

Тренер сидел, положив руки на колени, и смотрел в пол.

Тихо открылась дверь. Вошел еще один - как был в блестящем эластике с белыми полосами вдоль брюк, только накинул куртку.

— Как? - шепотом спросил он. Ребята пожали плечами.

— Шаганов взял золотую по трем видам, - сообщил он.

— А спуск? - так же шепотом спросили его.

— Габридзе.

Спортивные юноши покивали головами. Один встал и направился в глубину белоснежного коридора. Тренер поднял голову. И все стали смотреть в коридорный проем. На цыпочках парень вернулся.

— Прогнали! - объяснил он. - Ничего не известно.

Ребята шепотом переговаривались между собой.

— Сашка. взял бы.

— Габридзе все–таки…

— А Ловягин?

— Загремел на втором перепаде.

— Эх, Сашка,..

В вестибюле стало тихо. Уставившись в пол, думали свою думу спортивные мальчики. Тренер посмотрел на часы.

— Спать!

— Соревнования–то кончились, Никодимыч.

— Спать! - жестко повторил тренер, и мальчики беспрекословно потянулись к выходу, оглядываясь на белую дверь, за которой маялся в наркозном дурмане друг–приятель, надежда команды Сашка Ивакин.

ДОКУМЕНТЫ

«В 1823 году из Кронштадта вышла экспедиция на бриге «Предприятие» под командой О. Е. Коцебу и, вероятно, летом 1824 года достигнет мыса Ледяного и направится навстречу Парри, который будет стремиться от Ланкастера к западу… Таким образом, слава географических открытий оспаривается искусными мореплавателями двух сильнейших морских держав Европы, которые не жалеют усилий, одушевляясь желанием решить прежде всех важнейшую географическую задачу».

«Курьер Глазго», 1824 г.

«Англии не простится, и она станет посмешищем всего мира, если позволит какой–либо другой стране из–за своего безразличия ограбить себя, лишить всех