Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова

– А НУ МОЛЧАТЬ!

Разом наступила благословенная тишина. Некоторое время Дмитрий Дмитриевич наслаждался отсутствием звуков человеческого голоса.

– Вы! – обернулся он к Саше. – Вы признаете себя виновной в убийстве?

За его спиной лопоухий стажер приготовился наблюдать, как по горячим следам колют преступника.

Стриженова вздрогнула, но не сдалась.

– Признаю!

«Меня задержат. Галка закончит свой дурацкий предсвадебный обряд, а я потом признаюсь, что оговорила себя. Ну, посижу в камере два-три дня… Скажу, помутнение нашло, не соображала, что несла».

Этот ход мыслей показывает, как мало Саша Стриженова была знакома с отечественной системой правосудия.

– Убили, значит? – осведомился Хлебников.

– Придушила.

Следователь поднял брови.

– Прибила, – не совсем уверенно исправилась Саша и повторила для верности: – Я прибила покойницу.

– То есть вы ее уже мертвую душили и били?

– Нет! Живую!

– И она умерла?

– Умерла, – кивнула Саша, обрадованная, что ступила на твердое поле уверенности после зыбких болот предположений. Уж в чем-в чем, а в смерти Елизаветы Архиповны причин сомневаться не было.

– И вы ее на крышу, того… закинули?

Следователь с сомнением окинул взглядом худую Сашину фигуру.

– Находилась после убийства в состоянии аффекта! – оттарабанила Стриж.

Сбоку Макар Илюшин что-то сказал, но она не расслышала.

– Ай да молодец! – раздался веселый голос с той стороны, где Олег Сысоев обнимал невесту. – Ай да умница! Убила, значит?

Саша взглядом приказала Галке Исаевой заткнуться. Но Исаева была слишком взбешена предположением, что отряд не заметит потери бойца и бодро поскачет дальше штурмовать брачную крепость.

– А за что ты убила Елизавету Архиповну, можно полюбопытствовать? – сладко пропела Исаева.

– Не твое дело. Следствию расскажу.

– Ничего ты не расскажешь! – вскипела Галка. – Лгунья! Товарищ следователь, она врет!

«Молчи, дура!» – призвала Саша взглядом.

«Очумела? Что творишь?» – молча проорала Исаева.

«Тебя, идиотку, выталкиваю из задницы в светлое будущее!»

«Иди ты!»

И нагрубив таким образом собственной спасительнице, Галка перешла к активным действиям.

– Господин следователь, это все моя вина…

– Хорош чушь-то нести, – грубо прервал ее Олег. – Разыгрались тут… Бабы!

Саша с Галей опешили.

Олег Сысоев поднялся и пересел ближе к Хлебникову.

– Тут, короче, такое дело, – без выражения сказал он. – Я бабулю… Того. Разозлился.

– Неправда! – выкрикнула Рита. – Тебя там близко не было!

– Однако и тебя тоже, милая! – заволновался Петруша. – Я могу подтвердить… Доказать… Да что там доказывать! Дмитрий, простите, не помню, как вас по батюшке. Разрешите обратиться с повинной.

– Коллективной, – тяжело добавил дядя Гриша. – Оба мы…Обои…

– Втроем! – поправил Валера.

Заорали все и сразу, но разноголосицу перекрыл зычный голос Нины Борисовны:

– Моих это рук дело!

Пахому Федоровичу даже откашливаться не понадобилось.

– Ночью было тихо, только ветер свищет! – рявкнул он. – А в малине собрался совет! Все они бандиты, воры, хулиганы выбирают свой авторитет!

Только этого следователю Хлебникову и не хватало.

Дмитрий Дмитриевич был человеком хоть и ограниченным, но неплохим. То есть не получал удовольствия от причинения вреда ближним. Начальство ценило его за добросовестность и особенно за то, что в запой Хлебников уходил строго два раза в год, по праздникам: под новогодние каникулы и на майские. Остальное время он был кристально трезв, а оттого сосредоточен и уныл.

Больше всего Хлебников ненавидел две вещи: когда он чего-то не понимал или когда его не понимали. Дмитрий Дмитриевич ценил прозрачность мира. Он сам в какой-то мере вносил лепту в эту прозрачность. Среди Сысоевых он ощутил себя как в каком-то пьяном тумане: идешь неведомо куда, а из серой мглы на тебя то лошадь выплывет, то верблюд, то блоха на танке.

– А ну прекратить карнавал! – взорвался он.

– Балаган, – поправил его тот самый парень в джинсах и белой рубахе, который назвался юристом.

Хлебников диковато взглянул на него.

– Карнавал – это немножко другое, – извиняющимся тоном пояснил тот.

– Карнавал – это ик!.. в Бразилии! – влез Гриша.

– А балаган – в России, – подтвердил парень. – И в этом принципиальная разница между нашими странами.

Следователь не мог понять, издеваются ли над ним, и на всякий случай решил, что да, издеваются. Не считая старца в инвалидном кресле, этот московский юрист, кажется, был единственным, кто пока не пытался признаться в убийстве. Из чего Хлебников сделал пусть и спорный, но ожидаемый вывод.

– Ты убил? – хмуро спросил он.

Макар Илюшин поднял брови.

– Почему вы, Дмитрий Дмитриевич, решили, что Пудовкина умерла насильственной смертью? Уже готовы результаты экспертизы?

– Результатов пока нет, но по всему видно, это убийство! – влез стажер, не выдержав такой наглости.

Воцарилось молчание. Саша нутром чувствовала, что подобная недобрая тишина обычно предшествует нанесению тяжких телесных. Стажер угрожающе пыхтел и шевелил ушами. Хлебников, налившись негодованием, принялся что-то черкать на листе.

Дело усугубил Пахом Федорович.

– Зачем твой дивный карандаш рисует мой арапский профиль? – осведомился он.

Карандаш с хрустом сломался.

Глава 7

Если бы успели быстро уехать, как предлагал Бабкин, все дальнейшее не обрушилось бы на них, как снежная лавина. Во всяком случае, до Галки не добрались бы так скоро.

Но длиннолицый следователь их опередил.

– Задержана в качестве подозреваемой, – сердито объявил Илюшин, едва войдя в дом.

Саша так и села.

– Все-таки убийство… – пробормотал Бабкин.

– Это не мы! – жалобно сказала Стриж. – Мы ее всего лишь нашли!

– Убита тяжелым предметом, удар нанесен по голове. – Макар глотнул воды. – Подозреваю, хотя Хлебников этого прямо не сказал, что в роли тяжелого предмета выступил гном.

– Какой еще гном?

– Садовый. Я только одного понять не могу – откуда на нем отпечатки Исаевой. Если она задержана, с большой вероятностью можно предположить, что они там есть. На основании одной лишь ссоры Хлебников вряд ли решился бы на такие меры.

– Ну почему… – начал было возражать Бабкин.

Но тут Саша отчетливо покраснела, и оба уставились на нее.

– Так, – помолчав, сказал Макар. – Похоже, отпечатки в самом деле есть. Правда, Саш?

Стриженова тяжело вздохнула и призналась:

– Она на нем сидела!

– Кто на ком?

– Галка. На гноме.

– Отпечатки пальцев! – напомнил Илюшин.

– Понимаю, что не попы, – рассердилась Стриж. – Галка его в руки брала, чтобы сесть.

Бабкин поднял брови.

– Зачем понадобилось садиться на гнома?

– А куда еще? Не на старушку же!

– Зная Галку, я бы не удивился, – пробормотал Илюшин.

– Макар!

– Я бы тоже, – согласился Сергей.

Саша махнула на них обоих рукой.

Илюшин побарабанил пальцами по столу и подытожил:

– Пудовкина убита, Исаева – подозреваемая, и следователь Хлебников сейчас вцепится в нее всеми жвалами.

– Молодец он, – нехотя буркнул Сергей. – Ничего не скажешь, оперативно сработано.

Они втроем устроились на кухне в его доме и слушали, как между занавеской и стеклом неодобрительно жужжит муха. Утро за окном вызревало золотисто-зеленое, как антоновка. День обещал быть июньским до самых кончиков лип, и никаких вам следов майской прохлады. Но ни одного из троих это не радовало.

– Подожди-ка, ты говорил, дети хватались за гнома, – вспомнил Бабкин. – Значит, как минимум должны быть еще их отпечатки.

Илюшин оживился:

– Может, детишки ее и прикончили? Они боевые пацаны.

– Тогда скажи спасибо, что не из лука пристрелили. Представляешь, идет невеста по саду, а тут бабуля падает.

– Убита стрелой в глаз.

– И шкурка не попорчена!

Саша обхватила голову руками:

– Я вас слушать не могу! Галка арестована, а вы шутки шутите.

– Во-первых, не арестована, а задержана, – дотошно поправил Макар. – Во-вторых, вы свое отшутили, теперь наша очередь.

– Надо ж было додуматься унести тело, – поддержал Бабкин. – Пусть теперь попробует объяснить Хлебникову мотивы.

Макар, соглашаясь, угумкнул по-совиному и пересел к печке на пол.

– И заодно расскажет, как труп оказался на крыше навеса!

– Она не знает! – простонала Саша.

– А у меня одна догадка имеется, – внезапно сказал Макар. – Убийца следил за вами, когда вы наткнулись на труп. И поскольку старушка была ему дорога как память, он перепрятал ее от вас, без пяти минут осквернительниц могил. Мало ли, думает, надругаются еще…