Штрафной бой отряда имени Сталина - Захар Артемьев

Появление «ангела», которого пытали эти подонки в белых халатах, стало последней каплей. Собственная жизнь давно уже не была сколько-нибудь ценна для Петера Хессбрука, до этого дня он жил словно по инерции, но теперь он понял, для чего Господь берег его все это время. Он понял, как сможет отмыться от пролитой детской крови, запятнавшей его душу, казалось, навсегда.

Теперь он шел на смерть исполненный радости, не жалея ни о чем, ЗНАЯ, что он попадет на Небеса и мечтая лишь об одном – не дать приспешникам сатаны добраться до спрятанного им «ангела». Он бежал вперед, проскочил через густой кустарник одним махом, оказался у края высокого обрыва и, не колеблясь, прыгнул вниз, сжав вместе ступни ног и согнув колени так, чтобы превратиться в пружину, как его учили на курсах парашютистов. Повезло, он упал удачно, перекатился на бок и бросился бежать и бежал бы так, пока не взорвется его сердце, но тут левая нога его провалилась в трещину между корнями деревьев и кости голеностопа хрустнули. Петер рухнул, его мозг пронзила жгучая боль, но он даже не застонал, продолжая радостно улыбаться.

Погоня растянулась, стрельба почти стихла. Конкин вырвался вперед, оставив впереди себя лишь преследуемого и одного эсэсовца, того самого, что первым встретил его ночью у речушки и добродушно дал прикурить. Теперь Иван продемонстрировал отличные навыки спринтера. Когда преследуемый, не раздумывая, сиганул с обрыва, эсэсовец прыгнул следом, Конкин, давно плюнувший на все, последовал за ним. Съехал многострадальной задницей по почти отвесному склону и… уткнулся в спину резко остановившегося эсэсовца. Тот, выставив вперед свой автомат, ошарашено смотрел вниз, на лежащего у его ног загнанного окровавленного человека, чей рот разрывала перекошенная безумная улыбка.

– ПЕТЕР?! – проговорил эсэсовец, неуверенно целясь из автомата в лежащего, но не решаясь нажать на спусковой крючок.

– Да, Михаэль, это я, я – спаситель «ангела», – лежащий на земле Петер поднял ствол автомата, собираясь выстрелить, но автомат Михаэля выплюнул короткую очередь, заставившую тело несчастного изогнуться на земле и навсегда замолчать.

Михаэль повернулся и уперся взглядом в Ивана Конкина. Глаза его округлились, он собрался было криком оповестить остальных, но Конкин не дал ему такой возможности. В упор, не целясь, он выстрелил короткой очередью в оппонента, а потом коротко, но очень сильно, как следует вложившись, ударил еще стоящего эсэсовца в челюсть, отчего тот рухнул как подкошенный. И, сделав глубокий вдох, нырнул в ближайшие кусты, стараясь не думать о том, что от невероятных нагрузок его сердце может лопнуть.

Грубер был в бешенстве. Да, русский партизан, или диверсант, был убит. Убили и предателя. Но какой ценой?! Пять погибших и трое тяжелораненых эсэсовцев. О потерях среди егерей он не хотел даже думать, предоставляя эту заботу раненому в руку гауптману. А когда он представил себе, что скажет штандартенфюрер, когда узнает о потерях личного состава и о том, что ценнейший научный материал вернуть не удалось, ему хотелось застрелиться. Поэтому он, несмотря на вопросительные взгляды радиста, продолжал откладывать неизбежный сеанс связи.

– Какого черта вы посмели стрелять на поражение?! – гауптштурмфюрер порывался вскочить с носилок, на которых лежал после того, как доктор вынул-таки из него сучок и тщательно перебинтовал рану. Но заботливая рука медика тяжело ложилась на его плечо каждый раз, едва он собирался подняться. Да и нешуточная боль в пояснице не позволяла ему встать.

– Простите меня, герр гауптштурмфюрер, – произнес стоящий перед ним фельдфебель, мрачно глядя в землю. Он очень уважал и боялся своего командира, покрытого ореолом воинской славы и загадочности, а уж гнев далекого штандартенфюрера СС казался ему чем-то вроде гнева олимпийского бога Зевса, способного испепелять ударами молний неугодных ему людишек. – Нам просто катастрофически не везет…

Гауптштурмфюрер Грубер хотел было объяснить идиоту фельдфебелю, какой именно сорт людей преследует невезение, как в стройный ход их беседы ворвался эсэсовец, бежавший к ним с истошным криком:

– «Ангела» нашли! Герр гауптштурмфюрер, «ангела» нашли!..

Ночные знакомства

Друзей ты новых не бойся,

Улыбку им подари,

Дружбой весь мир пронизан

И отсветом яркой зари.

Удальцову все-таки довелось отдохнуть и выспаться. Когда он дошел до землянки, Николай с удивлением почувствовал, что вокруг него – множество людей, большинство из которых спали прямо на земле, но дежурные дисциплинированно стояли на часах. В нос ему ударил запах махорки и чеснока.

– Партизаны, – шепотом пояснил Олег Сухопарый, ведя Удальцова за локоть к палатке, еле различимой в темноте. – Кстати, поздравь меня, я больше не старший.

– Как так? – тоже шепотом спросил Николай.

– Всего несколько часов назад мы приняли десант с Большой Земли.

Они подошли к палатке и стояли теперь в нескольких метрах от нее, Олег продолжал рассказывать:

– В составе десанта – офицер, который очень хорошо тебе известен. С момента прибытия он возглавляет операцию. Ой, да у нас столько всего нового произошло, ты же ничего еще не знаешь. В общем, дуй в палатку умываться, а потом к нам в землянку, на совещание…

Седой почти не изменился с момента их последней встречи. Такой же строгий и собранный, опрятный, он внимательно склонился над картой и, делая пометки на ней и в своем блокноте, невозмутимо выслушал сбивчивый и до сумасшествия невероятный доклад Удальцова.

– Да ты не думай, что старик совсем выжил из ума, – после непродолжительной паузы заявил он Николаю. – Я бы, естественно, в жизни не поверил в этот бред, если бы не многочисленные перекрестные свидетельства, прямо указывающие на проведение подобных опытов фашистами. Между прочим, именно в рамках операции «Янычар» вашу группу и забросили в этот лес.

Седой потрепал Удальцова по плечу и, дав тому карандаш, потребовал еще раз, на карте уже, показать весь путь, сверить все ключевые точки.

– …Та-ак, – задумчиво протянул он. – Плясать мы, естественно, будем от «Ямы». А ты что стоишь? – спохватился он, взглянув на застывшего Удальцова. – Ну-ка немедленно спать! Завтра поведешь нас туда. Кстати, как ты назвал фамилию того офицера, которого вы встретили у сожженной деревни?

Старшой не отличался тугой памятью и старческим склерозом, просто он любил переспрашивать. Так ему лучше думалось, и Николай терпеливо повторил:

– Коловрат, Степан Коловрат, товарищ… – но Седой перебил его:

– Без званий, дорогой, без имен и званий, кхе… формально, меня здесь нет, ты понял? Вот что странно, я ведь лично готовил Степу, он талантливый и везучий разведчик, мы-то считали, что вся эта группа погибла, а он жив, вишь ты, – он пристально взглянул в глаза Удальцову и неожиданно произнес:

– Кстати, я рад тебя видеть. Надеюсь, что и твой друг Ваня пребывает в добром здравии…

– Я тоже рад видеть вас, – хрипло ответил Удальцов.

– А теперь немедленно спать! – не терпящим возражений тоном приказал Седой, и Николай с огромным удовольствием исполнил приказ, завалившись на застеленной в углу лежанке. Засыпая, сквозь пелену забытья он все еще слышал бормотание Седого, слышал скрип его карандаша по бумаге, но очень скоро сознание Удальцова накрыло мягкой пуховой подушкой долгожданного сна.

Во сне он почему-то отчетливо понимал, что находится вне реальности. Николай увидел Степана Коловрата. Только был его лесной знакомец в этом сне почему-то совершенно седым как лунь, с длинными волосами и бородой. Он ласково и печально улыбался Николаю, но ничего не говорил, и, исчезая насовсем, помахал ему рукой на прощание…

Затем по какой-то прихоти сознания видел Коля странного мальчишку с ангельскими белыми крыльями, порхавшего над верхушками деревьев, стремясь взлететь высоко-высоко, чтобы скрыться от преследовавших его фашистов. Он взлетал все выше и выше, но пущенная с земли беспощадная автоматная очередь настигла его в ярко-голубом небе. Николай увидел брызги алой крови, летящие от простреленного ангела, увидел, как тот, завертевшись волчком, сложил крылья и камнем полетел вниз.

Мерзкие серо-зеленые фигурки фашистов подбежали к лежащему телу, засуетились возле него. Николай почувствовал прилив грусти и тоски, словно изверги вырвали кусок его сердца, но сон повлек его дальше. Николай увидел бегущего к нему Ваню Конкина. Тот почему-то был одет в эсэсовскую форму, которая была ему к лицу. Он бежал к Николаю отчаянно, огромными прыжками, но приближался медленно, словно что-то мешало ему. Конкин остановился, присел на корточки и, выпрямляя свое могучее тело, прыгнул, прорвав завесу и приблизившись вплотную к Николаю. Иван кричал:

– Быстрее, Коля, быстрее! Просыпайся быстрее!

Удальцов открыл глаза и в темноте землянки увидел над собой обеспокоенное лицо Олега. Тот тряс его плечо. Олег озабоченно сообщил моргающему спросонья Николаю: