Штрафной бой отряда имени Сталина - Захар Артемьев

Конкин довольно ухмыльнулся при мысли о том, как ловко он сумел провести этого самодовольного гауптштурмфюрера, добывая информацию у него под носом. Впрочем, расслабляться не следовало, день был уже на исходе, и до наступления тьмы Иван хотел оказаться как можно дальше отсюда. Была у них с Николаем одна договоренность по месту на случай, если они разделятся, но было это еще до начала всех перипетий, и Конкин, не зная, жив ли Удальцов, не мог надеяться на это. Поэтому он вздохнул и поплелся к точке сбора, на которой он договаривался о встрече с покойным ныне Коловратом.

Он добрался до места затемно. Прежде чем идти к груде камней, за которыми находился тайник, Конкин тщательно осмотрелся с удаления, но не обнаружил ничего подозрительного. Он знал, что немцам не удалось взять Коловрата живьем, так что теоретически узнать о существовании тайника им было неоткуда, но жизнь уже приучила его к осторожности. Убедившись наконец, что все спокойно, Иван ползком добрался до места, пыхтя, отодвинул большой плоский камень, скрывавший тайник, в котором хранились его пожитки. Схватил увесистый вещмешок, прополз метров сто и только тогда побежал.

Несмотря на неумолимо надвигавшуюся ночь, место для лежки Конкин выбирал очень тщательно. Он забрался поглубже в лес, отыскал непроходимый кустарник, дурно пахнущий из-за находившегося неподалеку болотца, продрался сквозь колючие кусты лесной малины и устроился поудобнее между корнями. Испытывая почти экстатическую радость, скинул с себя ненавистную эсэсовскую форму и натянул комбинезон разведчика. Достал лежалые припасы, перекусил теплым подтаявшим салом с окаменевшей галетой. Поел. Подумав, вытянул со дна вещмешка фляжку, полную теплого шнапса. Конкин не был алкоголиком, он вообще не любил спиртного, но сейчас он нуждался в успокоении. Сделал добрый глоток, нашарил портсигар и, плюнув на маскировку, закурил.

Над лесом царила тишина, нарушаемая лишь стрекотанием кузнечиков и криками далеких невидимых птиц. Место Иван выбрал хорошее, глубокое, запрятанное, но и сам обозревать местность почти не мог. Впрочем, побывав в стане врага, он был убежден, что немцы не готовы проводить крупную войсковую операцию по поиску. Куда больше его заботили плоды научных изысканий садистов в белых халатах. Впрочем, усталость быстро взяла свое, и Ваня, разувшись, чтобы отдохнули натруженные ноги, забылся тревожным сном.

Профессор Лортц был рассержен. Впрочем, сказать, что светило германской науки рассердилось, значило не сказать ничего. Габриэль Лортц был взбешен. Брызжа слюной, он орал на стоящих напротив него штандартенфюрера и гауптштурмфюрера СС. Ни их чины, ни принадлежность к могущественному ордену не значили ничего в глазах любимца самого фюрера.

– Да вы знаете, что он для меня значил?! – орал профессор, тыкая пальцами в пулевые ранения на теле «ангела». – А ваши головорезы его попросту расстреляли! Он нужен был мне живым! Понимаете, живым! Это все, о чем я просил!

– Господин Лортц, послушайте, обстоятельства сложились так, что солдаты вынуждены были стрелять, иначе предмет ваших исследований мог попасть к русским… – попытался было урезонить разбушевавшегося профессора штандартенфюрер, но тот перебил генерала СС:

– Плевать мне на обстоятельства! Плевать! Вы и ваши молодчики только путаетесь у меня под ногами! – Лортц шумно выдохнул и, зажмурившись, потер руками голову. – Неужели вы не понимаете, насколько важны мои изыскания?! Да если все пойдет как надо, мы сможем выиграть войну, не вставая со стульев! Разберитесь с этими русскими! Я хочу, чтобы ни одной живой души не было возле Объекта… Да, впрочем, не трудитесь! Позаботьтесь только о том, чтобы ни один немецкий солдат не выходил сегодня за территорию, хоть это вы сможете обеспечить?!

Профессор подозвал своего ассистента, они принялись о чем-то шептаться. Штандартенфюрер повернулся к Груберу:

– Видите, какая получилась неразбериха из-за вашего ротозейства? – генерал говорил сдержанно, с улыбкой, но в его голосе чувствовались сталь и недалекая перспектива разжалования, Грубер поежился. – Удвойте караулы, проследите, чтобы ваши солдаты не бездействовали, я хочу, чтобы каждый человек на Объекте был занят делом. И разберитесь с этим Петером. Завтра я жду от вас подробный доклад.

– Господа, – прервал их профессор Лортц. За эти несколько секунд он уже успел успокоиться и снова улыбался. – Прошу вас простить мне этот всплеск эмоций, все дело в постоянном утомлении, я прекрасно понимаю, что издержки возможны в любом деле, а война доставляет всем нам особенно много хлопот. Итак, этой ночью я выпускаю моих малышек на свободную охоту. Снабженные ночным зрением и сверхчеловеческой силой, они вычистят леса от коммунистической грязи. Штандартенфюрер, – Габриэль Лортц посмотрел на генерала СС, – прошу вас не ругать Иоахима, он хороший солдат, верный делу рейха. Он будет полезен мне в дальнейшем. А сейчас прошу вас всех пройти за мной. Вас ждет незабываемое зрелище – вы увидите секретное оружие Третьего рейха во всем его величии. Я выпускаю гарпий и церберов на свободную охоту…

– А я вас знаю, дяденька, вы – фашист! – Иван моментально открыл глаза, но ночная тьма растворила зрение, не позволяя увидеть, кто произнес эти слова. Впрочем, этот детский голос был хорошо знаком Конкину. Он задрожал всем телом и почувствовал, как по пересохшему рту растекается металлический привкус крови. Зрение понемногу сфокусировалось, и перед самыми глазами его из кромешной лесной тьмы проявился силуэт огромного неправдоподобного существа.

– Я не фашист, я советский солдат, – стараясь, чтобы голос его звучал ровно и спокойно, сказал Иван Конкин. – Если ты пришел убивать – убивай. Мне бояться уже нечего.

– Советский? Советский… сссоветссский… – зашелестело все вокруг, – нет, мы не тронем советского солдата… мы тоже советские. Фашисты нас заставляют, а мы не хотим…

Не выдержав, Иван плавно протянул свою руку, дотянулся до нагрудного кармана гимнастерки. Достал оттуда зажигалку и, несмотря на опасения, что эти твари кинутся и растерзают его, чиркнул колесиком. Огонь не схватился, шорохи усилились, но никто на Конкина не бросался, хотя шорохи и неясные вздохи слышались теперь отовсюду. Почувствовав себя увереннее, Ваня чиркнул зажигалкой еще раз. Со второй попытки пропитанный бензином фитилек вспыхнул наконец. Глазам изумленного разведчика предстала лесная поляна, выбранная им для ночлега. Прямо перед Конкиным, на колючих кустах сидела увиденная им в клетке немецкого Объекта гигантская белка с клыками, сложив лапки на груди, она пристально смотрела на сидящего на земле Ивана. Все пространство вокруг было заполнено разнообразными тварями: на ветках деревьев сидели крылатые «гарпии», неподалеку из темноты выступали силуэты еще двух «белок», по сторонам, почти касаясь своими телами изумленного разведчика, в траве шелестели зеленые пресмыкающиеся твари.

– Помнишь меня? – проговорила «белка» детским голоском. – Это я, Андрюша. Я тебя сразу узнал по запаху. А еще у тебя смешной шрам на лбу, – существо неожиданно быстро вытянуло вперед свою беличью лапу и осторожно коснулось длинным когтем лица Ивана. Разведчик вздрогнул, но не отстранился.

– Вы все – дети?! – уже зная ответ, но все равно не желая в него верить, спросил он.

– Да, – ответил за всех Андрюша. – Мы советские дети. Посмотри, что с нами сделали фашисты! – при этих его словах вся поляна одновременно огласилась шелестящими печальными вздохами. – Если ты советский солдат, давай дружить!

– Давай, я и есть ваш друг, – сказал Иван и пообещал. – За то, что они с вами сделали, мы отомстим. Пощады им не будет. Но вы должны мне все рассказать. Объясните, почему вы нападаете на партизан, почему гонялись за нами?

– Мы все тебе расскажем, – «белка» печально вздохнула и, повернувшись к другим существам, произнесла:

– Девочки, идите ближе.

Превращение

Обманом завлечен был витязь,

Чтоб пешкой стать в чужой игре,

Безвольный, пойман он был в сети,

Сверх меры силой одарен…

Иоахиму Груберу сильно нездоровилось. Он страдал от сильнейшей боли в раненой пояснице, но старался не подавать виду, чтобы не ронять боевой дух своих подчиненных.

Короткий сон, который по понятным причинам пришлось провести на животе, нисколько не освежил его. Скорее, наоборот. Иоахим проснулся подавленным, вялым. Зрение его помутилось. Тем не менее он постарался не попадаться дотошному врачу на глаза, желая избежать мучительной перевязки. Ему не пришлось прикладывать особых усилий – несмотря на ночное время, у врача и так хватало дел. Продрав глаза, Грубер взглянул на часы – стрелки показывали полтретьего ночи. Спать больше не хотелось.

Охая, Грубер натянул на себя форменные брюки и сапоги, начищенные до блеска заботливой рукой денщика, кривясь от боли, подошел к зеркалу, взбил пену, побрился опасной бритвой. Как следует умылся до пояса, начал обтираться полотенцем, но, неловко повернувшись, вызвал новый приступ боли. Не сдерживаясь, так как он был один в своей комнате в бараке, застонал, давая выход боли. Дверь в комнату приоткрылась, в щель просунулось подобострастно-обеспокоенное лицо денщика, но едва гауптштурмфюрер косо взглянул на него, денщик исчез, словно его ветром сдуло. Грубер натянул на себя рубашку, китель, портупею и, довершив свою парадную экипировку фуражкой, вышел из комнаты, оставив дверь нараспашку.