Дерзкая и желанная - Анна Бартон

Потому что его твердое намерение оставить свою семью, друзей и ее ради своих мумий не повлияло на ее чувства.

От его глубокого бархатного голоса все в ней тает как шоколад. Одного мимолетного взгляда зеленых глаз достаточно, чтобы лишить ее дыхания и здравомыслия.

Она в беде.

И знает это.

И если судить по тем горячим взглядам, которые он бросает на нее, ему это тоже известно.

Глава 9

Наблюдать: 1) внимательно следить глазами за кем-то или чем-то, не выпускать из поля зрения (наблюдать восход солнца); 2) изучать, исследовать (наблюдать развитие событий); 3) осуществлять надзор за кем-то или чем-то (наблюдать за порядком).

У Джеймса и в мыслях не было набрасываться на Оливию.

Беда в том, что, находясь с ней рядом, он имел привычку делать то, что совсем не собирался.

– Существует весьма высокая вероятность, что кто-нибудь, проезжая мимо, остановится и окажет нам помощь, – сказал Джеймс. Если постоянно напоминать себе об этом, то, быть может, ему удастся преодолеть соблазн поцеловать Оливию.

Она ответила ему снисходительной улыбкой.

– Мы встретили только одного путника, с тех пор как выехали из Хейвен-Бриджа, и это был фермер на запряженной мулом телеге.

– Да, презентабельности в телеге маловато, – поддразнил Джеймс. – Но ты со своей ногой не можешь позволить себе воротить нос и от такого вполне функционального, пусть и несколько шаткого, вида транспорта.

– Что верно, то верно. Слава богу, мы не в Гайд-парке. Ты можешь представить меня на Роттен-роу в повозке, с распухшей ногой, опирающейся на клеть с возмущенно кудахчущими курицами? Так и вижу мисс Стартинг, восседающую в модном фаэтоне и глазеющую на меня из-под своего кружевного зонтика с нескрываемым отвращением. – Оливия передернулась. – Полагаю, надо радоваться, что мы застряли в глуши. Единственные свидетели моего позора – вон те коровы.

Джеймс усмехнулся.

– Ты всегда умела найти светлую сторону в любой неприятности. Это меня в тебе и восхищает.

Оливия резко повернула к нему голову и сощурилась, словно боялась, что он насмехается над ней.

– Правда?

– Да. Меня многое восхищает в тебе, Оливия.

Она натужно сглотнула, немного помолчала, потом тихо проговорила:

– Как мило, что ты так говоришь.

– Но это так и есть. Сколько я тебя знаю, ты всегда была полна неиссякаемой энергии и страсти, никогда не боялась открыто высказывать свое мнение, и с тобой легко разговаривать. И хотя тебе, безусловно, не следовало приезжать сюда без ведома брата…

– Да, ты уже упоминал об этом.

– …в некотором отношении я рад, что ты сделала это.

– И почему же?

– Ну, теперь я осознал, что принимал тебя как должное: твою милую улыбку, твое жизнелюбие и твою непоколебимую преданность. Я ужасно сожалею, что не замечал твоих чувств ко мне.

Но на самом деле Джеймс, конечно же, не был так уж слеп и в глубине души знал, что Оливия питает к нему нежные чувства, и злоупотреблял ими, купаясь в них, но не признавая. Черт, какой мужчина из плоти и крови не пожелал бы, чтобы его так обожали? Он вовсю наслаждался ее вниманием. И это делало его, по меньшей мере частично, ответственным за тот переплет, в который они угодили.

– Что ж, – медленно проговорила она, – я, со своей стороны, поняла приблизительно через полтора часа после приезда в Хейвен-Бридж, что совершила ужасную ошибку. Но если бы не поехала за тобой, то не увидела бы потрясающего вида с вершины твоего холма и не попробовала бы самых вкусных сладких булочек, а это могло стать трагедией.

Он был абсолютно согласен с ней. А поскольку сказать так казалось недостаточным, он взял ее руку и поцеловал. Она чуть слышно ахнула, но не отстранилась. Вот еще одно качество, которое он в ней обожает: она никогда не отстраняется.

У ее кожи был вкус дождя, лаванды и ее. И хотя соблазн проложить губами дорожку вверх по руке был очень и очень велик, он удержался.

– Вот об этом я и говорю. Даже сейчас, с распухшей ногой, в сломанной карете, застрявшей бог знает где, ты предпочитаешь думать о хорошем, а не о плохом.

– Не вижу смысла говорить о неприятном, но это не означает, что у меня нет сожалений.

Джеймс крепче сжал ее руку.

– И о чем же ты сожалеешь? – Внезапно ему стало крайне важно знать это.

Оливия молчала так долго, что он уже начал сомневаться, не перешел ли черту, не слишком ли надавил на нее, но все же заговорила:

– Я сожалею, что вела праздную, пустую жизнь.

– Что?

– Это правда. Большинство моих проблем настолько нелепы: оторвавшаяся кайма на платье, пустая танцевальная карточка, какая-нибудь гнусная сплетня.

– Я не знаток, – признался Джеймс, – но, думаю, подобные вещи волнуют многих молодых леди.

– Нет, – покачала головой Оливия. – Только не моих ближайших подруг. Аннабелл, до того как вышла замуж за Оуэна, изо всех сил сражалась за жизнь матери и трудилась не покладая рук, чтобы прокормить сестру. Дафна научилась справляться с большинством недугов получше нашего доктора и до сих пор находит время, чтобы работать в детском приюте, а Роуз, хоть и младше меня на два года, намного мудрее. Если учесть, сколько времени мы проводим вместе, можно было бы надеяться, что я у нее переняла хотя бы немного этой мудрости, но нет… Итак, теперь знаешь. Я сожалею, что за свои двадцать два года не сделала ничего значительного, ничего, что заслуживало бы уважения.

Возражения едва не сорвались с его губ, но он сдержался. Если напрямик усомниться в том, что сейчас услышал, Оливия ни за что ему не поверит, поэтому очень тихо, но отчетливо, он произнес:

– Я так не считаю.

И это правда.

Какая разница, что на ее счету нет великих деяний и свершений? Ему хотелось объяснить ей, что быть просто хорошим человеком более чем достаточно; что преданность и верность семье превосходит целый список добрых дел и значительных свершений.

Оливия запрокинула голову на бархатную спинку сиденья, словно все силы покинули ее.

– Все теперь намного яснее.

– Правда? А почему?

У него перехватило дыхание. Вероятно, она скажет, что больше не питает романтических чувств, что просто не представляет, как ее угораздило так долго вздыхать по нему. Конечно, так было бы лучше, и все же… пусть он эгоист, но ему претила эта мысль. Обожание Оливии было для него некой константой, постоянной величиной. Зная, что живет у нее в сердце, он держал голову чуть выше, дышал чуть глубже. Она временами бывала несносной, но даже тогда заставляла его чувствовать себя королем. Она дарила ему свою непоколебимую привязанность.

А он принимал все это как должное.

Оливия устремила взгляд на потолок кареты, словно это было ясное звездное небо.