Адюльтер - Пауло Коэльо

– Многие наши пациенты сделали себе подтяжку и прочее. Я бы на такое не пошла. Если хотите знать мое мнение, нарушается равновесие между телом и разумом. – Я вовсе не интересуюсь ее мнением, но она, видно, обуяна сознанием своего гуманитарного долга и потому продолжает: – Старость особенно больно бьет по тем, кто считает, будто им подвластен бег времени.

Спрашиваю, кто она по национальности. Оказывается, венгерка. Я так и думала. Швейцарки никогда не высказывают свое мнение, пока их не спросят.

Благодарю ее и выхожу, сдирая полосочки пластыря. Маскарад помог, а план провалился. Кампус снова опустел. Сейчас все здешние обитатели прилежно постигают, как люди думают и как заставляют думать других.

Сделав длинную дугу, возвращаюсь туда, где оставила машину. Издали вижу корпуса психиатрической больницы. Может быть, мое место – там, за ее стенами?

* * *

И что же – у всех так? – спрашиваю я мужа, когда мы уже уложили детей и сами готовимся лечь спать.

– Что именно?

Так, как у меня: я чувствую себя то превосходно, то из рук вон скверно.

– Думаю, что да. Мы живем, постоянно следя за тем, чтобы чудовище не вырвалось из своего логова.

Да, это так.

– Мы – не такие, какими желаем быть. Мы – такие, каких требует общество. Такие, каких предпочли родители. Мы не хотим никого разочаровывать и испытываем неимоверную потребность в том, чтобы нас любили. И ради этого мы давим, душим все, что есть в нас лучшего. И постепенно свет наших мечтаний превращается во мрак наших кошмаров. Это – неосуществленные возможности, нереализованные мечты.

Насколько мне известно, в психиатрии раньше это называлось маниакально-депрессивным психозом, а сейчас, уступая требованиям политкорректности, – биполярным расстройством. Откуда взялось такое название? Разве между северным полюсом и южным есть какие-нибудь различия? Должно быть, у немногих…

– Ну, конечно, только у немногих ярко выражена эта двойственность. Но готов биться об заклад, что едва ли не каждый из нас носит этого монстра внутри себя.

Ну да, так оно и есть: с одной стороны – гадина, которая явилась на факультет, чтобы подстроить ловушку женщине, ни в чем перед ней не виноватой, да притом еще сама не может объяснить причин такой ненависти. С другой – мать и жена, которая самоотверженно и любовно обихаживает своих близких и тоже не понимает, где черпает силы, чтобы эти ее чувства не иссякли.

– Помнишь историю доктора Джекила и мистера Хайда?

Выходит, что не только «Франкенштейн» постоянно переиздается со дня своего выхода в свет: тем же путем движется и написанная Робертом Льюисом Стивенсоном за три дня история про доктора и монстра. Действие происходит в Лондоне, в XIX веке. Врач и исследователь Генри Джекил убежден, что в каждом человеке уживаются добро и зло. Он полон решимости доказать свою теорию, над которой потешаются все, включая отца его невесты Беатрикс. И в итоге напряженных трудов ему удается вывести формулу. Не желая никого подвергать риску, он ставит опыт на себе самом.

И вот проявляется его дьявольская ипостась – он называет ее «мистер Хайд». Джекилу кажется, что он контролирует все поведение Хайда, но вскоре понимает, что кругом обманут: когда мы выпускаем на волю таящееся в нас зло, оно постепенно уничтожает все то хорошее, что есть в нас.

И это касается всех и каждого. И особенно тиранов, которые поначалу руководствуются самыми благими намерениями, но потом, постепенно и ради свершения того, что кажется им добром и благом, прибегают к самому скверному, что есть в природе человеческой, – к террору.

Я растеряна и немного напугана. Неужели такое может произойти с любым?

– Нет. Лишь ничтожное меньшинство не имеет четкого представления о том, что правильно, а что неверно.

Не уверена, что это меньшинство так уж ничтожно: я прошла через нечто подобное в школе. Наш учитель, который казался нам самым лучшим человеком на свете, внезапно преобразился неузнаваемо, чем поверг меня в полное смятение. Все мы боялись его, потому что было совершенно неизвестно, что он выкинет в следующую минуту.

Но кто бы решился пожаловаться? Учитель всегда прав. Кроме того, мы думали, что у него какие-то домашние неприятности – они минуют, и он станет прежним. Так и шло, пока его персональный мистер Хайд не возобладал в нем и он не набросился на моего одноклассника. История дошла до директора, и учителя попросили уволиться.

А я с тех пор стала побаиваться чрезмерно ласковых людей.

– Как вязальщицы.

Да, как те бедные трудящиеся женщины, которые хотели хлеба и справедливости и сражались, чтобы избавить Францию от злоупотреблений монархии. Когда в стране начался якобинский террор, они первыми приходили на площадь, где стояла гильотина, занимали места в первых рядах и в ожидании казни вязали. Очень может быть, что это были матери семейств, нежно заботившиеся о детях и мужьях.

Они вязали, скрашивая время ожидания от казни до казни.

– Ты сильней меня. Я всегда завидовал этому. И, вероятно, поэтому я старался не показывать тебе своих чувств – боялся показаться тебе слабым.

Он сам не знает, что говорит. Но так или иначе, разговор уже окончен. И муж отворачивается и засыпает.

А я остаюсь одна со своей силой и гляжу в потолок.

* * *

На этой неделе я сделала то, чего клялась не делать никогда, – пошла к психиатру. Да не к одному.

Записалась на прием к троим. И то, что попасть удалось не сразу, свидетельствует о том, что в Женеве больше психически неуравновешенных людей, чем представляется. Я объясняла, что мне надо срочно, а секретарши отвечали, что очень сожалеют, но большой наплыв пациентов не дает им возможности назначить дату приема пораньше.

Я прибегла к безотказному приему – сказала, где я работаю. Магическое слово «журналистка» в сочетании с названием влиятельной газеты способно как отворить любые двери, так и захлопнуть их перед тобой. Но в данном случае я предчувствовала благоприятный результат. И мне назначили время консультации.

Я никого не стала предупреждать – ни мужа, ни шефа. И отправилась к первому психиатру: он оказался странноватым человеком и говорил с сильным британским акцентом. И когда он с ходу сообщил, что медицинская страховка его услуги не покрывает, возникло подозрение, что он практикует в Швейцарии нелегально.

Стараясь держаться как можно более спокойно, я объяснила, что со мной происходит. Вспомнила Франкенштейна и его монстра, доктора Джекила и мистера Хайда. Молила доктора помочь мне совладать с чудовищем, появившимся откуда ни возьмись и грозившим вырваться из-под моей власти. «Что вы ходите этим сказать?» – спросил тут доктор. Не вдаваясь в подробности, которые могли бы меня скомпрометировать, ни словом не упомянув, что хотела подбросить наркотики одной своей знакомой с тем, чтобы засадить ее в тюрьму, я сплела историю.

Объяснила, что у меня возникает желание убить мужа во сне. На вопрос, есть ли у меня или у него связь на стороне, ответила отрицательно. Доктор воспринял это как должное. Годичный курс лечения – три сеанса в неделю – на пятьдесят процентов ослабит во мне этот разрушительный инстинкт. А что, если я прикончу мужа, не дожидаясь, когда истечет год? – в ошеломлении спросила я. На это он ответил, что это «фантазии», «перенос» и что настоящие убийцы за помощью к врачам не обращаются.

Перед тем как отпустить с миром, он стребовал с меня 250 франков и велел записаться у секретарши на регулярные сеансы, начиная со следующей недели. Я поблагодарила, сказала, что сверюсь со своим рабочим расписанием, и закрыла за собой дверь в кабинет, чтобы никогда больше туда не возвращаться.

Вторым психиатром оказалась женщина. Она не возражала против страховки и была расположена выслушать все, что я имела ей рассказать. Я повторила свою историю о том, что хочу убить мужа.

– Ну, мне иногда тоже хочется убить мужа, – улыбнулась она. – Но ведь мы с вами знаем, что если бы все женщины исполняли свои тайные желания, наши дети росли бы безотцовщиной. Нормальное побуждение.

Нормальное?

После беседы, во время которой она объяснила мне, что я «угнетена замужеством», что у меня, без сомнения, «отсутствует пространство для роста», что моя сексуальность «провоцирует гормональные бури, многократно описанные в специальной литературе», она выписала мне рецепт на известный антидепрессант. И добавила, что пока он начнет действовать, я буду мучиться целый месяц, но потом все это сгладится и станет не более чем неприятным воспоминанием.

Само собой разумеется, – при том условии, что буду продолжать прием. И сколько же?

– Ну, это зависит от многих факторов. Думаю все же, что года через три сможете уменьшить дозу.

В страховой медицине есть один неприятный аспект – копию счета за консультацию пациенту присылают на дом. И по этой причине я расплатилась с доброй докторшей наличными и вышла из кабинета, снова поклявшись, что ноги моей здесь не будет.