Отец - Георгий Соловьев

— А это трудится мой сосед по квартире и боевой заместитель по мастерской, — сказал Артем, останавливаясь у трактора, из кабины которого торчали ноги в сапогах. — Эй, Сергей Фомич! Как дела?

— В основном порядок. — Из кабины вылез рабочий в старом засаленном матросском бушлате и фуражке-мичманке с еле заметным белым кантом. — С приездом, Артемий Александрович. — Вдруг, заметив Дмитрия, он вскинул руку к козырьку и весело гаркнул: — Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга!

Бывший моряк своим видом сразу напомнил Дмитрию то, что он не мог вспомнить в столовой. Да-да, все почти так же было там, на Дальнем Востоке, когда только создавался Тихоокеанский флот. В такой же столовой обедали, не скидывая теплой одежды, подводники. И был у лейтенанта Поройкова такой же бравый боец, не боявшийся работы и так же постоянно сбивавший в работе кожу на руках до крови. «И почему это, работая на холоде, всегда сбиваешь руки до крови?» — думал Дмитрий, глядя, как моряк вытирает тряпицей свои черные руки с алыми ссадинками.

— Значит, товарищ капитан первого ранга, к нам в гости? Артемий Александрович говорил, что брат в отпуск приехал… — начал было моряк. Артем остановил его.

— Сергей Фомич, в чем же, говоришь, непорядок?

Оказалось, что из города пришли запасные части, да не все, и процент отремонтированных тракторов невысок, и поневоле съезд партии встречают не так, как надо.

— Полно-ка! Не прибедняйся, — укорил Сергея Фомича Артем. — Ремонт мы провернули славно. Остались именно пустяки. — Все же Артем нахмурился. — Так сказать, централизованные неполадки… Когда уж этот голод на запчасти изживем? Понимаешь ли, Митя, сев на носу, а сев — это выстрел. И этот выстрел приготовить надо.

— Точно! Как залп с крейсера. Агрономы, дирекция там колдуют с погодой, с почвой: час сева определяют. А наше дело, механизаторов, — будь на «товсь», жди команду, как подадут, так всей техникой на поля. — Сергей Фомич стоял перед Дмитрием, как когда-то привык стоять, разговаривая с командирами, опустив руки по швам, но в его осанке, лице и голосе нельзя было не заметить того достоинства, с которым служат бойцы, не знающие боязни тягот службы, а потому не испытывающие робости и перед начальством.

— Все же озяб я, — прервал завязавшуюся было беседу Артем. — Идем ко мне в кабинет.

«Кабинетом» называлась небольшая конторка. Артем сел к столу, и тотчас же чистенькая, городского вида девушка положила перед ним потрепанную папку с бумагами.

Дмитрий устроился в деревянном кресле около накаленной чугунной печи, стоявшей посреди комнаты. Лицо, обожженное морозцем и ветром, начало гореть. «Ишь ты, как будто зимнюю штормовую вахту отстоял… Однако день уже на исходе. Скоро и на станцию…» Но стоило Дмитрию подумать об отъезде из совхоза, как он почувствовал, что еще не наговорился с Артемом и что какой-то большой разговор у них еще впереди.

— Что, Митя, притомился? — Артем собирал со стола бумаги. У двери стоял Сергей Фомич. — Остальное, Верочка, завтра с утра: мне о госте позаботиться надо, ему еще на станцию ехать, — сказал Артем чистенькой девушке.

— Неужели уезжает товарищ капитан первого ранга? — огорчился Сергей Фомич. — А мы, бывшие воины, — нас тут мало ли работает, — да и молодежь хотели просить, чтобы вы беседу провели. Как сегодня флот живет и вообще.

— А что, Митя? — Артем просительно взглянул на брата. — Поговоришь с народом… Осенью тебе отслужившихся матросов провожать придется, так ты про нас расскажешь. Глядишь, к нам жить поедут. Мы тебе аудиторию соберем обширную. Уедешь завтра рано утром. Я тебя на дальнюю магистраль отвезу. На скорый сядешь — и к обеду дома!

XXIII

Уже вечерело, когда Артем и Дмитрий подошли к одному из крылечек четырехквартирного стандартного дома. Прошли сенцы, кухоньку и оказались в узкой и длинной комнате. Артем включил лампочку, свисавшую с середины деревянного потолка. Вдоль одной стены стояла накрытая серым шерстяным одеялом железная койка; от кровати до противоположной стены оставался проход всего в полшага; у окна прилепился грубо сколоченный стол, тут уже стоял привезенный Артемом чемодан.

— Это мой чум. А здесь Сергей Фомич с молодой женой живет. Тут цивилизация, уют и семейное счастье. — Артем открыл дверь в смежную комнату. Из полутьмы блеснула никелем кровать с горой подушек и вся в белом, на стенах висели рамочки с фотографиями, на столе, застеленном вязаной скатертью, стоял букет бумажных цветов. — Снимай, Митя, шинель. Отдыхай, садись на койку. А я пока хозяйством займусь. — Артем поднял на стол чемодан, раскрыл его. — Понимаешь ли, приходится к жене белье возить в стирку. И ничего лучше не придумаешь.

— Да, жизнь твоя подвижническая, — с комическим вздохом посочувствовал Дмитрий.

— Именно! — Артем нашел в чемодане полотенце, повесил его на спинку койки и подсел к брату. — Но это не доходит до сознания Вики. Эгоистка она! Считает себя несчастной: муж не под боком, в кино с ней не ходит, даже дочку не воспитывает… Дочка для меня — просто наслаждение. Шалить, играть с ней, книжки ей детские вслух читать — это я могу. А воспитывать? — Артем пожал плечами. — Не умею.

— А может быть, Вика все-таки права? — Дмитрий почувствовал запах «Белой сирени», исходивший от полотенца, которое Артем вытащил из чемодана.

— Определенно права, — серьезным тоном согласился Артем и пересел на стол, чтобы видеть лучше Дмитрия. — Права потому, что эгоистка. А ведь я тоже страшный эгоист. Я стремлюсь все время к новому, неизведанному, хочу быть в первых рядах, иначе я не чувствую, что живу, а ненасытная гордость моя страдает. Поэтому-то я не считаюсь с женой. А ведь и она, жена, только моя, единственная, мне нужна, потому что я эгоист. И дочь нужна мне, и еще дети нужны. Мы же, Поройковы, должны роиться, а у нас с тобой только по одной дочке. Срам! В общем, конфликт сложный: живут муж и жена, и каждый, исходя из своих личных интересов, свою линию гнет. И при всем этом… Скажу, Митя, тебе пока одному: Вика моя второго ребенка понесла.

— Однако так долго продолжаться не может, — заметил Дмитрий.

— Не может.

— А плохо не кончится?

— Не должно. Устроится. А как — сама жизнь подскажет, надо лишь не прозевать какой-то момент. — Артем взмахнул рукой и прищелкнул пальцами. — Каждый из нас любит своего супруга. Любит каждый и детей, заботится о будущем своих детей, выполняет свой общественный долг. Поэтому-то и конфликт наш супружеский не антагонистический. — В тоне Артема слышалась бравада, он сидел подбоченясь, всем своим видом показывая, что он выше сложившихся обстоятельств.

«А у тебя, Артемка, тоже разлад в душевных делах и совсем не так уж все ясно и просто», — подумал Дмитрий и сказал:

— Не озоруй, ведь о серьезном говоришь.

— Я серьезно, Митя, — в голосе Артема неожиданно послышались теплые нотки. — Долг, если подумать хорошенько, и сплачивает семью. Будет семья жить без стремления к выполнению общественного долга — распадется. Конечно, и без любви нельзя. — Артем помолчал и решительно закончил: — Нет, ничего плохого у нас с Викой не случится. А пилить она меня еще, эх, и будет!

Артем вдруг заметил, как нахмурился Дмитрий.

— Тебе, Митя, неприятен этот разговор? Ты о себе думаешь, тебе больно сейчас?.. — И, не дождавшись ответа, засуетился.

— Итак, мы сейчас умываемся. Ужинаем. И пойдем на встречу. Ночевать будешь на моей кровати. Часа в три ночи побудка, и я тебя на «сайгаке» отвезу к поезду. — Артем ушел в кухню. — Иди сюда, — позвал он, — вода, оказывается, в рукомойнике есть…

В это время в сенях тяжело затопали, и послышался голос Сергея Фомича.

— Товарищ капитан первого ранга! Разрешите доложить: через часок народ соберется. — Сергей Фомич повесил на гвоздь у двери свой промасленный бушлат, скинул и поставил в угол сапоги и, в одних носках пройдя в свою комнату, продолжал уже оттуда:

— Хусаин за председателем поселкового совета в райцентр ездил; газеты привезли. Отчетный доклад съезду напечатан. Так там сказано, что всем комсомольцам, инженерам, агрономам, техникам — всем, значит, патриотам, кто откликнулся на призыв партии насчет освоения новых земель и работает там активно, от имени съезда выражается горячая благодарность.

— А ты сам газету читал? — спросил Артем.

— Все не читал, а это место сам видел. С Хусаином вместе ужинали.

— Вот это знатно. Это как на фронте благодарность войскам. Ну, Митя, давай быстрей управляться и пойдем.

XXIV

Как только Сергей Фомич представил собравшимся на беседу совхозным рабочим капитана первого ранга Поройкова и как только в ответ на его «здравствуйте, товарищи» послышалось нестройное и жидковатое «здравия желаем», Дмитрий Александрович командирским чутьем угадал в собравшихся парнях и девушках людей уже сложившегося коллектива. Слушателями Дмитрия были те самые механизаторы, которых Артем называл доблестными степняками-хлеборобами. Обожженные летними и зимними степными ветрами лица говорили о нелегком труде этих людей. Многие из них приехали с далеких отделений. Среди них были, конечно, разные люди. Были, наверное, и такие, что непрочь дать тягу туда, где жизнь им казалась полегче, но в большинстве это были люди, уже прижившиеся на здешней земле. Проникнувшись искренним уважением к своим слушателям, Дмитрий Александрович как только мог сжато рассказал об изменившейся после войны обстановке на морских границах Советского Союза и на некоторых примерах показал, как военные моряки, помня уроки войны, учатся владеть новыми кораблями и новой техникой. Вопросов ему задали немного, но все они касались силы ответного советского оружия на случай нападения, на случай атомной войны. Дмитрий Александрович сказал, что атомная война находится за пределами обычных представлений людей об ужасах разрушения и смерти, но что по-прежнему главным: условием победы остается сплоченность народа, его стойкость, воля к победе и высокая боевая подготовка армии и флота. Потом он сказал о значении борьбы всех народов за мир и разоружение. Но это его слушатели и без него знали.