Всё пришедшее после - Всеволод Георгиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зизи милостиво соглашалась присмотреть за Виталиком, если взрослые уходили в гости или уезжали по делам. Тогда она смотрела на Виталика строгими карими глазами, и он поеживался, замечая в них лиловый огонек.
– Ну-с, молодой человек, помогите даме раздеться, – говорила она, входя в прихожую, скидывая ему на руки пальто, отдавая шляпку и наблюдая, как он снимает с нее боты.
Виталик, ощущая двойственное чувство жертвы, подчинялся. К щекам приливала кровь, и он старался избегать ее взгляда. Она же, видя его замешательство, приподнимала рукой его подбородок, ее глаза прищуривались.
Когда она была им недовольна, она поводила его головой из стороны в сторону, повторяя «русише швайн». Ее полные белые пальцы с маникюром касались его губ, проникали в рот. Не в силах сдержать себя, она сжимала его шею ногами, глядя сверху вниз расширившимися зрачками.
– Понимаешь ли ты, скверный мальчик, что все равно все будет по-моему?
Наконец, притворно хмурясь, она прощала его и, легонько хлопнув пониже спины, отпускала играть.
В хорошем настроении, отдыхая после обеда, она подзывала его к себе, тешилась с ним, находя удовольствие в его покорности, согласии подчиняться ее фантазиям. В таких случаях Виталик сам был готов упасть, как спелый плод, к ее ногам.
Она же, облизывая губы, покачивалась, то отталкивая его, то вновь подзывая, вспоминая строки из «Фауста»:
Голенький, бескрылый гений, фавн без грубостизвериной —Мальчик спрыгивает на пол, но его упругость почвыВмиг подбрасывает кверху, с двух и трех прыжковмалюткаДостает до потолка.
Рассердить ее было небезопасно, она могла, ложась спать и бормоча: «непокорное племя», поставить его на колени в угол, и он стоял в темноте, прислушиваясь к ее дыханию, пока она, проснувшись, не отправляла его в постель.
Однажды в субботу, 9 апреля 1960 года, Вадим с Клавдией собрались ехать на турбазу, а Виталик после школы должен был отправиться к Зизи.
Открыв ему дверь, она сразу же вернулась за стол. Уже смеркалось, однако шторы на окнах были плотно задернуты, на столе стояла свеча, тускло освещавшая разложенные карты, чашку, блюдце и скальпель.
Виталик с любопытством вытянул шею. Зизи продолжала раскладывать карты. Он встал коленями на стул и замер, наблюдая за ее ловкими движениями.
Наконец, улыбаясь, она вздохнула и откинулась на спинку стула:
– Вот видишь, мое желание сбудется!
– Какое?
– Нельзя говорить.
– А мне погадайте.
– Да нет, ты побоишься.
– Почему это я должен бояться? – обиделся Виталик.
– Потому что это – особое гадание.
– Как это?
– Оно с заклятием. Смотри, – и она показала ему залепленный пластырем палец, – нужно немного крови.
– Чего тут бояться? – Виталик решительно протянул ей левую руку.
– Храбрый юноша. Не дрогнешь?
– Не дрогну.
– Ладно, так и быть. Загадывай желание.
Зизи взяла его руку, держа ее над чашкой с водой.
– Загадал.
– Готов?
– Готов!
Она поднесла скальпель к основанию большого пальца и точным движением сделала надрез.
– Es ist vollbracht![6]
Виталик даже не вздрогнул. Кровь закапала в чашку. Слегка надавливая на рассеченное место, Зизи смотрела на падающие капли.
– Держи так! – Она нашла пластырь, склонившись, слизнула кровь с его руки и залепила ранку.
– Теперь посмотрим. – Кончики ее пальцев погрузились в чашку, мелкие брызги полетели на темную скатерть.
Виталик не отрываясь следил за ней. Она разложила карты, потом, оставив часть разложенных карт на столе, собрала остальные и опять разложила их. Последнюю карту она бросила на центр, это был червовый король.
– Все сошлось!
– Давайте еще погадаем.
– Больше не положено.
Зизи собрала карты, встала и, взяв чашку с блюдцем, пошла на кухню. Там она небрежно выплеснула воду из блюдца в раковину, заботливо убрала чашку с остатками порозовевшей воды и сняла с пальца пластырь – пореза под ним не было.
Сбылось ли желание Виталика, неизвестно.
Он быстро рос и уже в четырнадцать лет догнал в росте Вадима. В семнадцать был уже на полголовы выше.
Жизнь Вадима с Клавдией то поднималась на гребень, то обрушивалась в бездну. Вадим надолго исчезал из дома, появляясь, устраивал сцены ревности. В пьяном виде он мог быть веселым, но мог грозно кричать и плакать от жалости к себе. Справедливости ради надо сказать, что он ни разу не поднял руку ни на Клавдию, ни на Виталика. Однажды в период отчаяния он вскрыл себе вены и сам же испугался, увидев собственную кровь. Подоспевшая Клавдия и кинувшийся за ней Виталик сумели перекрыть кровь и успокоить Вадима.
Виталик потом отнес на помойку порезанную на клочки и залитую кровью простыню, которую могли увидеть соседи. На матраце так и осталось ржавое неисчезающее пятно.
Насмотревшись на Вадима, Виталик возненавидел все, что составляло классические атрибуты мужской жизни: водку, табак, карты, бильярд, футбол, анекдоты и чужие подушки. Летом он бегал на стадионе, что располагался через дорогу от Лефортовской тюрьмы, а зимой уезжал на трамвае в Измайлово, где специально прокладывались лесные лыжные трассы для катания, соревнований и сдачи норм ГТО.
Окончив школу, он поступил в Энергетический институт, но продолжал заниматься спортом, проводя лето в строительных отрядах или спортивных лагерях в Конакове под Москвой или в Крыму под Алуштой.
Сдав последний экзамен зимней сессии семьдесят первого года, Виталик пришел домой и обнаружил на столе записку:
Мы у 3.3., обязательно приходи.
Проголодавшийся Виталик в хорошем настроении отправился в гости.
Кроме Вадима и Клавдии у Зизи оказалась ее родственница, то ли племянница, то ли дочь племянницы, Виталик тогда не разобрал. Он увидел молодую особу, постарше его (она училась на последнем курсе педагогического института), темноволосую, стройную, с веселыми карими глазами, одетую в брючный костюм.
Зизи сказала, что родители Лии, так звали племянницу, живут рядом с Белоруссией, в Смоленской области. Название города ничего не говорило Виталику, и он его тут же забыл.
Вадим, как обычно, в обществе красивых женщин был оживлен. Узнав, что Виталик сдал экзамены, он налил ему штрафную и предложил выпить за здоровье студентов.
Виталик набросился на закуску. Вначале он немного дичился Лии, но она оказалась проста в общении, обаятельна и даже смешлива.
Лия рассказала, какие забавные были ученики у нее в школе, где она проходила практику. Клавдия смотрела на мужа любящими глазами, Зизи, наклонившись к Клавдии, что-то шептала.
Когда вышли на улицу, Клавдия взяла Вадима под руку, Виталика отправили провожать Лию. Она жила на Кропоткинской.
Молодые люди запрыгнули в троллейбус. Виталик опустил в кассу десять копеек, машинально попросил вошедшего за ними пассажира не бросать две копейки (проезд стоил четыре), подкинул их в руке и пошел по салону вслед за Лией.
Пока троллейбус двигался по узким заснеженным улочкам к метро «Лермонтовская», Лия рассказывала Виталику об институте, о биологии, которую она очень любила, интересовалась его будущей специальностью.
Виталику было с ней легко. Он безотчетно ловил невольные взгляды парней, посматривающих на видную девушку рядом с ним, с Виталиком. Прохожие на улице и пассажиры метро тоже провожали глазами высокого юношу в лыжной шапочке с иностранными буквами и темноглазую девушку в короткой шубке.
Он проводил ее до самого дома, и они договорились созвониться после каникул. Виталик почувствовал себя счастливым, когда она, прощаясь, провела ладонью по его щеке.
Да, да, да, вы правильно подумали: как это ни банально, они стали встречаться. Вечная история – что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, – и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Клавдия, занятая Вадимом, спохватилась слишком поздно. Виталик уже влюбился со всей силой тянущегося к солнцу попранного растения и не желал слушать материнских увещеваний. К Вадиму обращаться было бесполезно, Зинаида Зиновьевна, напротив, поощряла дружбу молодых людей.
Лия представила Виталика своей квартирной хозяйке, а также подруге, с которой вдвоем снимала комнату.
Однажды Лия, лукаво улыбаясь, позвенела перед Виталиком ключами, полученными от Зизи. В толпе зрителей они вышли из кинотеатра им. Моссовета и пошли к Садовому кольцу.
Фильм назывался «Анжелика и король», в нем играла несравненная пара: Мишель Мерсье и Робер Оссейн. Короля Людовика XIV играл Жак Тожа, а полицейского Дегре – Жан Рошфор.
– Женщина – игрушка в руках мужчин, – сказала Лия.
Виталик, подумав, осторожно возразил:
– По Анжелике этого не скажешь. Как это у нее получается разбивать сердца, карьеры, жизни и сеять смерть?
– Красота – страшная сила!
– Мне кажется, красота, сила, ум – не абсолютные величины; важней всего, какой знак стоит перед ними – плюс или минус. Они могут нести и добро, и зло.