Бонсай - Кирстен Торуп

Есть одна моя фотография времен нашей молодости. На ней я лежу на песке под твоим платьем в белый горох и твоей желтой соломенной шляпой. Нам же надо было на пляж, чтобы ты загорела. У тебя был такой аппетитный загар. А я уже тогда не выносил солнца и вынужден был защищать свою нежную кожу. Я был полностью закрыт. Единственное открытое место — член. Хотел погреть его на солнышке. Он, к счастью, был не таким нежным, как все остальное. Надеюсь, ты не выбросила фотографию, малыш, ты ее сделала. Признайся: в молодости нам часто бывало весело.

Какое облегчение, что врачи запретили мне находиться на открытом солнце. Это может привести к онкологическому заболеванию кожи. Рак? Нет, не рак, малыш. Это так вульгарно. Прошу тебя, говори «онкологическое заболевание». Так это называется: онкологическое заболевание, не рак. Для меня это очень важно. Онкологическое заболевание. Онкологическое заболевание кожи. Кожа — потрясающая вещь. Сколько людей, столько разновидностей. Вообще-то меня кожа возбуждает. Кожа — самый большой наш орган чувств. Есть кожа, как сливки, кожа шелковая, кожа бархатная, из-за которой мурашки бегут по спине, а на бедрах появляется гусиная кожа. Бывает пергаментная кожа, кожа, похожая на рыбью чешую, кожа, напоминающая наждак, шершавая и сухая, царапающая ладони.

Помнишь Лолу? Ее кожа была точно как наждак. По-моему, кожа как-то связана с личностью. Отражает характер. Ну, если тебе непременно надо копаться в прошлом, то да, я спал с ней. Пару раз. Когда? Лет семь или восемь назад. Через много лет после нашего развода, как ты, наверное, заметила. Я точно не помню уже, когда мы развелись. В семьдесят втором? Семьдесят восьмом? Ах да, в семьдесят четвертом. Ты всегда так хорошо помнишь даты. Чертовски трудно, должно быть, носить все это в себе. В твоем маленьком мозгу ни для чего другого ведь места не остается. Ну не принимай за чистую монету. Я всего лишь поддразниваю тебя. Ты была и остаешься самой умной из нас двоих. А я — дуралей, глуп, как пробка.

Знаю, что Лола была твоей подругой. Странная женщина. Притягательная и отталкивающая, несексуальная и развратная одновременно. Не желаю вдаваться в подробности. Это случилось, когда она попросила меня сыграть садиста в своей короткометражке. Главного героя, который запирает жену в спальне, ну да, ты знаешь историю. Ты и подала ей идею. Мне было прямо-таки лестно, что она увидела во мне садиста. Меня эта мысль никогда не посещала. Но в этом определенно что-то было. В каком-то смысле я чувствовал себя благодарным. Она поднесла зеркало к моему лицу. Я увидел себя в новом свете. Она заставила меня вырасти. Помогла сделать рывок. И я переспал с ней. Я же видел, что ей хочется. Для меня это было ну вроде как благодарностью. И больше ничем. Лола была не в моем вкусе. Слишком неженственная, на мой взгляд, фактически бесполая, как модели в эксклюзивном журнале мод. К тому же я никогда по своей инициативе не спал с женщинами. Всегда они добивались меня. И бывает ведь, не можешь устоять! Не знаю, почему так. Я предпочитаю видеть женщин на расстоянии, чтобы любоваться ими без помех. Как они заходят в комнату, как двигаются. Знают, что на них пялятся. У меня нет желания к ним прикасаться. Так же, как нет желания прикасаться к мертвым. Я смотрю на них, как на прекрасные картины, произведения искусства. Я хотел бы стать таким же прекрасным произведением искусства. О нет, перестань. Лола дала мне роль не для того, чтобы переспать со мной. Она дала мне эту роль, поскольку углядела, что я могу соответствовать роли. Увидела что-то во мне. Обнаружила новую струну, на которой могла играть. Открыла для меня новые возможности. Расширила мой регистр. Тебе всегда все нужно опошлить. Зануда. Женщины раздражают, когда подходят слишком близко. Лолы тоже касается, если это может тебя утешить. Пару раз — и с меня хватило.

Я хотел бы, чтоб было иначе. Хотел бы хоть раз пережить, каково это: вожделеть красивую женщину. Почувствовать удар молнии. Стать частью большой любви, как в книжках и в кино. Подступить к женщине так же, как подступаю к мужчинам. Пойти напролом. Но это только секс. Может, лучик нежности. Собственно, секс для меня — нечто отдельное от любви. Стоит примешаться чувствам, как механизм не срабатывает. Это мое проклятие. Я полуобезьяна, не спустившаяся с дерева.

Слезы? Ерунда какая! Мне не над чем плакать. Я принимаю судьбу. Amor fati[12]. Это моя философия жизни во всей своей простоте. Со времен Античности все пошло под откос. Нет у нас больше морали. Нет идеалов. Нет общих норм. Нет образа жизни. Нет Бога, чтобы раздвинуть горизонты. Мы — жертвы своих желаний и потребностей. Наша жадность пожирает нас изнутри. Мы груднички без присмотра. Мы утратили ориентацию. Не знаем, где верх, где низ. Утратили смысл существования. Нет, забудь всю эту стариковскую чушь.

По правде говоря, я просто родился не в то время. Мне надо было жить в античные времена. Когда человечество не было расколото на сексуальные группировки. У древних греков было естественное философское отношение к любви между мужчинами. У меня нет? Предлагаешь обсудить то, что ты называешь моей двойной жизнью, малыш? Ну прямо плохой детектив в стиле доктора Джекила и мистера Хайда. Прекрасный человек, под костюмом скрывающий монстра. Разве я монстр? Отвечай! Я монстр? Извини, мною овладели чувства. Я не хотел. Сегодня вы должны радоваться.

Моя двойная жизнь — прошлое. Я — прошлое. Моя душа очистилась. Свободна от желания. Наконец я стал монахом. В юности величайшей моей мечтой была нормальная семейная жизнь с женой и детьми. Я не хотел закончить одиноким старым педиком. Невинная мечта о нормальности. Разве это преступление, малыш? Ты была избранной, призванной помочь мне воплотить мой проект. Но никто не мог мне помочь. Высшие силы, над которыми я не властен, уничтожили добрую юлю. Эксперимент не удался. Я простерся во прахе.

Возьмите еще по шоколадке, девочки мои. Сделаете мне такое одолжение. Я практически задушен шоколадом. В шкафу минимум десять коробок. Каждое утро мне приносят огромную коробку изысканнейших шоколадных конфет ручной работы. Посылают анонимно. У меня появился тайный поклонник. Приятно знать, что кто-то ценит твою работу. Работа — единственное, что придает смысл существованию. Правда, малыш? Хоть в этом мы, двое детей, можем прийти к согласию. Работа — наша точка опоры. Дом для бездомных. Защита изнуренных душ и заблудших тел.

Приходя в театр, я абсолютно счастлив. Стоя на сцене, я не доступен никакому злу. После падения занавеса мертвые поднимаются. Несчастные влюбленные снова держатся за руки. Палач кланяется и улыбается. Едет на велосипеде к жене и ужину. Наутро отводит детей в школу. После вечерней драмы невинность воскресла. Все было лишь сном.

На следующий день ритуал повторяется. Репетиции перед следующим представлением. Текущий репертуар вечером. Строгий распорядок держит в узде царящую за стенами грубую действительность, оставляя для жизни лишь узкую полоску утра и короткую ночь. Больше мне и не нужно. Мне достаточно лишь пригублять жизнь как изысканное бордо и мечтать о счастливых мгновениях жизни на других планетах.

Нет, я не возвысился над грязной жизнью. Я охраняю себя от нее. Моя работа — моя броня. Я верю в искусство как в великого целителя. Искусство как трансцендентное, врата в духовное измерение. Превыше всего любовь, шепчешь ты в глубине своей христианской души. Ну, творческая работа — акт любви. Не компенсация или сублимация. Искусство есть «Ding an sich»[13]. Я не сомневаюсь в существовании мира. Просто стремлюсь к высшей, более прекрасной, истинной действительности.

Не можешь идти со мной? Так оставайся там, где ты есть. Двумя ногами на земле. Я взойду на свою вершину один. Встану, головой в облаках, и буду наслаждаться видом. Вообще-то я полагаю, что имею право немного повалять дурака. Перейти границы. Если уж попал в пограничную область. Я там всегда находился. Ты называешь это двойной жизнью. Так некрасиво. Но придется мне с этим смириться. Давай называть это двойной жизнью, хоть это и звучит так таинственно. От двойной жизни к двойному убийству. Извини, я снова валяю дурака. Целовать смерть — психоделическое переживание. Я бы только хотел, чтобы ты могла сопровождать меня. Однако наши колебания не совпадают. Я, как ты это называешь, не от мира сего. Не в состоянии видеть вещи такими, какие они есть. Вижу только то, что хочу видеть. Да, вот так я желаю жить. Власть — фантазии. Под асфальтом — песок, разве не так говорили мы в молодости?

Не откроешь окно, малыш? Снова жар начался. Я утопаю в поту. Давай, пестуй реальную действительность. Обо мне не беспокойся. Это ты нетерпима. Ты никогда не принимала моей жизненной философии. Твое молчание — не согласие, а презрение. Я упорно проповедовал свободу сексуальных экспериментов? Наверное, так оно и есть. Я и сам сексуальный эксперимент.