Бонсай - Кирстен Торуп

P. S. Я начала понимать, что единственная связь между мной и ребенком из детства — это то, что мы случайно находимся в одном теле. Мне кажется, между тем ребенком и мной теперешней нет никакой связи, хотя я ношу имя обеих.

Сегодня мой день рождения, и мне так захотелось вам написать. Я стала пожилой женщиной двадцати четырех лет со всем вытекающим из этого опытом. Наслаждаюсь тишиной пасхального утра. Встала рано. Солнце так славно светило в окно, выходящее во двор. В снегу путаница больших птичьих и маленьких кошачьих следов. Я подумала, что большая толстая галка подралась с котенком и это представление было исполнено ради меня, пока я спала.

Я принесла себе завтрак в постель, в честь праздника сварила яйцо. У меня было такое сильное чувство дня рождения, какого с детства не бывало. Потом я встала и убралась после вчерашнего ужина. Ко мне приходили гости (две подруги, которые у меня остались с университетских времен), засиделись допоздна. Потом я пропылесосила. Сегодня вокруг меня должно быть чисто. И когда вся квартира стала сверкать и благоухать «Аяксом», пошла в ванную и очистилась изнутри и снаружи.

Судя по яркому солнцу, можно сказать, что в этом году я была хорошей девочкой. Как я сегодня счастлива! Вот пишу вам, а сама не могу усидеть на стуле. Любуюсь красными розами (жутко дорогими), которые купила вчера, во-первых, чтобы поставить на стол к ужину, а во-вторых, чтобы смотреть на них сегодня. Срываю пару лепестков и подношу к носу, в меня проникает сладкое благоухание.

Сегодня утром совершила сумасбродство. Поставила на проигрывателе «Времена года» и танцевала в гостиной с развевающимся на шее оранжевым шифоновым платком. Танцевала, пока не почувствовала, как Земля крутится вокруг своей оси, медленно и степенно проплывая вокруг Солнца. Двойное движение, которое совершается и во мне. Дело в том, что нас теперь двое. В моем животе растет ребеночек, совершенно помимо моей воли. Я на восьмом месяце. Он сильно толкается и начал проявлять нетерпение. Я тоже: никак не могу дождаться, когда он появится на свет. Я уже влюблена в него и мечтаю подержать на руках.

После танца голова закружилась, пришлось мне присесть на стул. Надо бы сказать «нам пришлось». «Я» превратилось в «мы», и я больше никогда не буду одна. Эта мысль кружит голову не хуже танца. Фантастическое чувство — ощущать в своем теле другого. Представляю себе, будто его поместили в меня высокоинтеллектуальные существа с другой планеты, что все мы изначально прибыли из космоса и поэтому всю жизнь должны учиться быть людьми. Для вас, думающих, что человек создан Богом, — мысль нехристианская.

Не беспокойтесь за меня. Я по-прежнему езжу на велосипеде, несмотря на большой живот, и работаю на своих двух работах, вы о них знаете, на одной — по утрам, до двух, а на другой — с шести до десяти вечера. Не могу дождаться шестинедельного декретного отпуска. Видели бы вы, какая я, беременная. На улице не узнали бы.

Много забот с детскими вещами. Большую часть — здоровый пакет с шестью хлопковыми штанишками, шестью распашонками, шестью кофточками с длинным рукавом, двумя полукомбинезонами, двенадцатью подгузниками, все белое, и еще одеяльце с двумя пододеяльниками в синюю клетку — мы получили от гуманитарной организации «Помощь молодым матерям». Я волновалась, примут ли наше ходатайство, и его приняли, и нам еще подарили подержанную коляску. Иногда вынимаю какую-нибудь кофточку или штанишки, кладу на стол и пытаюсь представить ребеночка. Его будут звать Дино, в честь одного из знакомых Стефана. Это итальянское имя. По-моему, красивое, но вы наверняка предпочли бы настоящее датское имя.

Стефана дома нет. Он в Италии, гостит у друга, который по стипендии поехал в Амальфи. Надеюсь, что не рожу раньше времени и он успеет вернуться. Врач говорит, мальчик некрупный, но лежит как положено, головкой вниз. Стефан для него так замечательно отремонтировал квартиру, хотя и был очень занят в вечерней школе, где преподает искусствоведение.

Он совсем бросил писать. Мысль о том, что его талант пропадает, для меня невыносима. У него такая потребность в творческом самовыражении. Но живопись для него мертва, по его словам, у него от живописи мигрени. Мольберт стоит на чердаке. Стефан хочет поступить в Высшую школу кинематографии и начал фотографировать. Сделал несколько моих снимков в полный рост. Я стала совершенно бесформенной, почти как сказочный зверь. Но он говорит, что все равно любит меня. Мы стали друг другу гораздо ближе благодаря маленькому мальчику, который делает нас семьей.

IV

Малышки

Ну-ну, малышки, не расстраивайтесь. Такой великолепный, замечательный день. Подарок от Великого Неизвестного. Я утопаю в цветах, настоящая оргия цвета. И вы со мной. Чего еще желать? Жестокие реалии жизни — единственное, что я уважаю. О нет, не плачь, малышка. Я всего лишь отправляюсь в необычное путешествие. Полет меж звезд. Думай обо мне как о большой белой птице. Нет, как о метеорите. Так красивее.

Весь мир у моих ног, за окном. Небо, кроны деревьев, дымовая труба. Что может быть совершеннее фабричной трубы? Грубая скромность бетона. Простота и сила материала. Безупречная округлость, устремленная в небо. Абсолютно гладкая и нежная, как шелк, как лоб ребенка. Истинная поэзия. Я готов обнять эту трубу. Даже ощущаю, как рука скользит вниз по гладкому бетону. Как чувство это разливается по телу. Как от прикосновения встают дыбом волосы на затылке.

Взгляните на белый девственный дым, малышки. Это смысл трубы. Она создана с единственной целью: чтобы через нее выходил дым. Дым — ее предназначение. Больше и больше дыма. Дым без конца. Сделайте одолжение, обратите внимание на то, как непрестанно изменяется форма дыма. Подобно ассоциативным рядам фантазии. То тонкая эфемерная полоска, то густое облако серы. А вот мужчина в цилиндре, а вот балерина в розовой пачке, вот жирный угорь, превращающийся в длинный нос. Божественное зрелище. Будь я писателем, написал бы оду дымовой трубе. Не морщи носик, малышка. Эта труба — восьмое чудо света.

Небесный дар — лежать здесь с видом на такую красоту. Поневоле задумаешься о хрупкости бытия. О тщете жизни. Как мало нужно, чтобы такая вот труба рухнула, превратилась в груду бетонных обломков и отправилась на свалку. Какой-нибудь мощный ураган или крошечный брак в бетоне — и эта гордая форма превратится в прах. Прах и разрушение имеют свою особенную красоту. Если ты наделен восприимчивостью к течению божественного круговорота, красота — во всем, на что падает взгляд.

Конечно, есть безобразие, уродство. Из мне известного наихудшее — это некрасивые женщины. Давай, малыш, оторви мне голову. Она все равно скоро падет. Подарю-ка я свой череп Королевскому театру. Пусть используют в Гамлете. То be or not to be. Да, Шекспир так примитивен. И я люблю его за это. Строго говоря, я из того же теста. Люблю пошлость, и чем примитивней, тем лучше. Несчастная любовь к народному элементу. Ну перестань, не смотри так. Я не тебя имею в виду. Ты же отделилась от народа. Вошла в царство искусства. Благодаря мне. Вот говорю, а сам боюсь раньше времени лишиться жизни.

Нет, не я сделал из тебя художника. Но я дал толчок. Невыносимо было смотреть, как ты плачешь, сидя на диване с бутылкой вина в одной руке и сигаретой в другой, всякий раз, как я приходил домой среди ночи. Голова на коленях. Длинные жирные растрепанные волосы свисают на ноги, до пола, залитого вином и усыпанного окурками. Какая гадость. Однажды ты швырнула мне в голову бутылкой, пришлось ехать в травмопункт, где мне на лоб наложили пять швов. Несколько недель после того случая я не мог к тебе прикоснуться. Агрессивные женщины меня остужают. А ты плакала еще сильнее, сказала, что твоя жизнь невыносима. Черт подери, малыш, нам было по двадцать два года. Слишком рано сдаваться. Вынужден признать, что не смог приноровиться к твоим неожиданным всплескам чувств. Не знал, что с тобой делать.

Меня раздражало, что ты так пассивна, что не нашла друзей, с которыми могла бы куда-то ходить. Что у тебя был только я, что в ожидании меня ты сидела дома. Какую-то зиму ты вообще ни с кем, кроме меня, не виделась. Ненормально. Никуда не ходила, только в магазин. Даже в кино не могла одна сходить. Честно говоря, ты была обузой. Мы ведь придерживались единого отрицательного мнения в отношении обычного брака, как у твоих родителей-обывателей. Сидеть, прилипнув друг к другу, за кружевными занавесками и пеларгониями. Мы — самостоятельные личности. Независимые. Автономные. Вперед, испытай себя! Весь мир принадлежал нам. Лишь срывайте плоды с древа познания. Ешьте, вкушайте жизнь. Время бунта и свободы. Время экспериментов. Мы сожгли за собой все мосты и на полной скорости двигались в будущее. По образу нашему и подобию создавался новый человек.

В какой-то момент я предложил нам пожить в разных квартирах в одном подъезде. Отдельно и в то же время вместе. Мне казалось, так будет лучше. А ты начала визжать. Я спросил, в чем дело. Ты никогда не отвечала на прямо поставленный вопрос. Уходила в себя и «пропадала». Просто-напросто исчезала, не достучаться. Быть твоим мужем — все равно что жениться на сумасшедшем ребенке.