На фронте затишье - Геннадий Григорьевич Воронин

обсуждаем предстоящую операцию и дышим свежим бодрящим воздухом. Юрка поглядывает в сторону Нерубайки, а я наблюдаю… за облаками.

Над нашей высоткой удивительно спокойное небо. За педелю в нем только раз появились немецкие самолеты. Да и те прошли мимоходом. Вместо них над нами плывут и плывут облака. Чаще барашковые и кучевые. Реже появляются перистые — с краями, будто подкрашенными белой акварелью. Они проплывают над нашими головами с «милого севера в сторону южную», словно торопятся вслед за уплывшей туда же осенью, подальше от холодов. А иногда облака останавливаются. Повисают в прозрачном воздухе, начинают медленно, нехотя расплываться и, слившись в бесформенную рыхлую массу, закрывают все небо гигантским серым шатром.

Я люблю наблюдать за облаками, когда нечего делать. И часто вспоминаю в такие минуты учителя географии Ивана Васильевича Ганькова. Веселый, остроумный старик, он так живописно умел рассказывать о морях, горах и облаках, что мы забывали на уроках обо всем на свете.

— Облака перистые. Чувствуете, какое звучное у них название? — так начинал Иван Васильевич свой урок. Он делал паузу и, внимательно оглядев класс, продолжал доверительно:

— Однажды пришлось мне побывать на охоте… Летела стая гусей. Высоко-высоко. Настоящий охотник не стреляет в такую даль. Но с нами был молодой мальчишка — вот вроде вас. Он не вытерпел и нажал курок. И представьте себе — попал. Правда, гуси улетели своим маршрутом. Но с неба падало перышко. Оно кувыркалось в воздухе до тех пор, пока не упало нам под ноги. Вот оно, это перышко…

Иван Васильевич не спеша доставал из нагрудного кармана обыкновенное гусиное перо, показывал его нам и сообщал, что перистые облака назвали именно из-за их сходства с такими вот белыми перьями…

После такого рассказа невозможно было спутать перистые облака с барашковыми, тем более что «про барашка с кудряшками» у Ивана Васильевича был припасен особый рассказ.

А вот Юрка не знает классификации облаков. Наверное, ему не повезло на учителя географии. И я с удовольствием щеголяю перед ним своими познаниями.

Вспоминаем учителей. Больше всех я любил Тамару Германовну Романову. Наверное, потому, что она сама вас любила. В классе становилось скучно, когда из-за ее болезни не было уроков литературы. Я старался перечитать все книжки, которые она советовала нам — ради нее. И стихи учил наизусть тоже ради нее: мы боялись огорчить ее плохими ответами.

Юрка тоже начинает рассказывать об учителях. Но небо, словно обидевшись, что мы забыли «небесную» тему, напоминает о себе гулом моторов. Над лесом появляется звено пикировщиков. Желтобрюхие, с черными пауками на крыльях, они урчат натужно, словно их моторы работают из последних сил. Я уже научился отличать по звуку наши и немецкие самолеты. Наши бомбардировщики гудят спокойнее и ровнее. А эти урчат с подвыванием — то тише, то громче, как будто выбиваются из последних сил.

Вслед за «юнкерсами» из облака выскакивают юркие, быстрые истребители. Наши! Их два. Они стремительно идут на сближение, заходят пикировщикам в хвост. Задний «юнкере» выбрасывает в их сторону прямые стрелы серых тесемок, которые неподвижно повисают в голубом воздухе. Нити, оставляемые трассирующими пулями, перечеркивают все небо, перекрещиваются. Это ястребки открывают ответный огонь.

Впервые так близко наблюдаю воздушный бой… На днях я читал в армейской газете, как летчик-гвардеец сбил сразу три самолета. В статье описано, как он заходил в хвост противнику, что он думал, как действовал, собрав всю волю. Но читать одно, а на деле все происходит в считанные секунды. Отрывистая пулеметная трескотня. Веер трассирующих пуль. Огненная вспышка на крыле «юнкерса». Неожиданно самолет выбрасывает широкий, разлапистый хвост черного дыма, клюет носом, рывком выравнивается и, завалившись на крыло, срывается в штопор.

— Сбили! — торжествующе кричит Юрка, подбрасывая вверх шапку и приплясывая на скрипящих досках.

От бомбардировщика отделяются две точки. Какое-то мгновение они летят рядом с пылающим самолетом. Но вот над ними вспыхивают светлые зонтики. Парашюты!

Самолет падает на соседнюю высотку, возвестив о своем последнем приземлении раскатистым взрывом.

Следим за парашютистами. Странно, на высотке нет никакого ветра, а там, наверху, оказывается, есть. Потоки воздуха относят летчиков в нашу сторону. Хорошо вид-по, как они судорожно цепляются за стропы, болтают ногами, чтобы сдержать движение парашютов. Но тщетно. Они опускаются в балку — прямо на острые вершины деревьев.

К нам подбегает Бубнов.

— Все за мной! — командует он и бежит вниз, вынимая на ходу пистолет. Останавливается. Оборачивается к нам:

— Взять автоматы!

Бросаемся с Юркой в блиндаж, хватаем первые попавшиеся под руку ППШ и бежим догонять Бубнова, Кравчука и саперов, пришедших в свою землянку погреться. Настигаем их возле первых деревьев, у кромки леса.

— Осторожно, — предупреждает Бубнов. — Рассредоточиться! Никому не отставать. Пошли!..

Сквозь голые ветви лес отлично просматривается. Бежим, вернее, скользим по обледеневшему склону вниз, в балку. Кланяемся каждому кустику, каждой ветке. То и дело прикрываю лицо руками: чего доброго, напорешься на сучок или куст.

— Вон он!..

Вижу парашют, зацепившийся за верхушку старого дуба.

Сбавляем шаг. Дальше продвигаемся крадучись. Раздвигаю ветки… Парашютист висит вверх ногами у самой земли. Он запутался в стропах. Комбинезон мышиного цвета разорван. Дыра тянется от пояса до плеча — через весь бок, — и из нее выбиваются наружу лоскуты голубой нательной рубашки.

— Хенде хох! — командует Бубнов, наставив пистолет на летчика. Но тот не шевелится. Комбинезон съехал ему на голову. Шлем валяется на земле. Длинные белесые волосы растрепались и торчат в разные стороны. Немец раскачивается на стропах, захлестнувших его ноги.

— Он не понял вашу команду — ноги вверх поднял, а не руки, — отдуваясь, говорит Юрка Бубнову. — Вы, товарищ лейтенант, ему наоборот прикажите, может, он руки поднимет.

Но Бубнову не до шуток.

— Кравчук, останься со мной. Остальным взять второго, — командует он и торопит:

— Быстрее, быстрее, ребята!..

Бежим дальше. Второй где-то рядом: они падали вместе. Ветки больно бьют по лицу, цепляются за рукава. Мы забываем об осторожности и с разбегу натыкаемся на второго летчика. Он стоит под деревом, с которого свисает белое шелковое полотнище. Руки подняты вверх. Скрюченные пальцы дрожат. В глазах какая-то отрешенность. Лопочет:

— Плен, плен, геноссе… Гитлер капут… — Он что-то быстро-быстро говорит по-немецки, заискивающе заглядывает в лицо саперу.

Солдат срывает с него планшетку, обшаривает карманы. Пистолета нет. Он валяется рядом. Нащупав что-то под комбинезоном, сапер расстегивает молнию, вынимает бумажник, по-хозяйски засовывает его в планшетку.

— Ух и морда. Пришить бы его на месте. Как, ребята? — спрашивает сапер.

— Ты помолчи. Не имеем права, — перебивает его Смыслов. — Отведем на высотку — там видно будет. Давайте парашют