Смола - Ане Риэль

со мной согласился. Звезда, которую я сделала из велосипедных спиц, красиво сияла серебром под балками потолка, а от подножия ствола был как минимум метр до пола, чтобы всем подаркам хватило места.

До сочельника оставалось еще несколько дней, и я все еще не знала, что наша гостья была моей бабушкой. В каком-то смысле мне было немного жаль, что она так и не увидела мой подарок. И свой – тоже.

Иногда рано утром я приходила к ней на кухню и пыталась найти место, чтобы присесть. Я все еще ее не боялась, а Карл боялся, но совсем немного. Мне нравилось говорить с ней и то, как она гладила меня по голове. И пахла она очень вкусно.

В ее сумке лежало много интересных вещей. Я потратила много времени, чтобы все их изучить, и делала это, когда ее не было рядом. Кроме пакетов, я нашла какую-то штуку, которую нужно втирать в голову, мазать туфли и одежду. Ничего подобного я еще не видела. Еще я нашла маленькие нейлоновые носки и светло-коричневые кожаные туфли. Раньше я и знать не знала, что бывают такие красивые туфли.

Гостья всегда спрашивала, куда я хожу и чем занимаюсь. Я рассказывала ей то, что могла вспомнить. Накануне я могла смастерить еще несколько стрел для лука, изучать груды вещей во дворе или помогать папе с животными. Однажды утром она спросила, почему я такая сонная, и я ответила, что охотилась на оленей. Мне нельзя было это рассказывать – я пообещала папе ничего не говорить о том, что мы делали по ночам. И даже грузовик мы заводили очень осторожно, чтобы она не услышала.

– И часто вы ходите гулять по ночам, вместо того чтобы спать? – спросила она. Она так странно посмотрела, что Карл толкнул меня – он хотел уйти. Но я сидела на месте.

Я долго думала о том, что бы соврать.

– Это Карл ходит, – наконец ответила я.

Я любила слушать ее рассказы о материке. Судя по всему, город, где она жила, была огромный. Там, наверное, безумно много вещей – уж точно больше, чем у нас на Ховедет. Она много говорила о том, что там живут другие дети. Они вместе играют, ходят в школу, учатся читать, писать и считать.

Я спела ей песенку про алфавит и дошла до «Э»: «Ц – Ч – Ш – Щ – Э – алфавит запомню я!»

– Какая же ты умница! – сказала она. – Не хватает только «Ю» и «Я» в конце.

Это мне не понравилось.

– Иначе получается только тридцать одна буква, и «Э» не рифмуется с «запомню я».

Как она мне надоела. Хорошо, что мама разрешала мне петь так, как я хочу, – она и так знала, что я помню про «Ю» и «Я». Видимо, бабушка не поняла, что я уже умею читать и писать.

Но она все не могла угомониться.

– Без «Ю» и «Я» нельзя обойтись. А как же мы тогда напишем «ЮБКА» или «ЯБЛОКО»?

«Можно написать «круглый зеленый фрукт», – подумала я.

– А знаешь, как много яблок растет в городе, где я живу, – снова сказала она. Она еще и о яблоках решила поговорить.

– Я больше люблю груши, – возразила я.

– Что ж, ладно.

Она на мгновение замолчала, а я пыталась придумать, почему она мне все еще должна нравиться.

– Скажи-ка, Лив, а мама с папой говорили о том, что ты скоро пойдешь в школу? В Корстеде, я полагаю.

Я знала, что в Корстеде была школа. Иногда мы проезжали мимо нее, и я видела, как дети играют во дворе. Всегда кто-то из них кричал, а взрослые их ругали. И ни одного с перочинным ножом. Во дворе вообще ничего не было. Только асфальт и белые полосы.

Папе не нравились школы, а я не понимала, нужно ли мне все-таки туда ходить.

– Мама учит меня читать и писать, а папа – мастерить новые вещи из старых вещей, работать рубанком, отливать наконечники для стрел, ставить ловушки для кроликов и снимать с них шкуру. Когда они умирают, им не больно, потому что вокруг темно. А еще я знаю игру, когда нужно забирать чужие вещи, не разбудив хозяев. И вообще – у меня есть перочинный нож, с ним я тоже играю.

Она посмотрела на меня так, что мне сразу стало ясно: я сболтнула лишнего. Конечно. Я просто не привыкла следить за тем, что говорю. Это было утомительно.

– Я думаю, что тебе пора начать ходить в школу, – сказала бабушка. – Только твой перочинный нож придется оставить дома.

Теперь уже я удивленно смотрела на нее. Карл убежал за папой. Я не знала, что ей ответить. Тем временем она не собиралась на этом останавливаться.

– Лив, мне кажется, что тебе не стоит оставаться на Ховедет. Здесь столько мусора, грязи и пыли. Тебе это может навредить. А вдруг ты заболеешь… Я считаю, тебе нужно уехать. Мне придется обсудить это с твоим отцом.

– Откуда ты знаешь моего папу? – наконец спросила я. Теперь я начала что-то подозревать. Может быть, Карл был прав и с ней что-то не так.

Она ответила не сразу.

– Твой папа – это мой сын. А я – твоя бабушка.

Я ничего не поняла. И Карла не было рядом.

– Дедушка Силас, мой муж, научил твоего папу делать разные вещи из дерева. А эта кепка, которую он носит не снимая, досталась от моего отца.

В этот момент подгорели блины.

– И о Карле нам тоже нужно поговорить, – продолжала она, убирая сковороду с плиты.

– Но его здесь нет.

Я надеялась, что Карл с папой вот-вот придут.

– Я вижу. А ты знаешь, где он сейчас?

В тот вечер они говорили в гостиной, а я стояла за дверью и подслушивала. Они сидели втроем, даже мама пришла, и в какой-то момент папа закричал. Я никогда раньше не слышала, чтобы он так кричал. А на следующее утро у него стали появляться белые волосы.

До Рождества оставалось всего два дня, и они выдались на редкость странными.

Никто ничего не говорил. Наверное, они думали. И я думала. О том, что услышала: что она собирается забрать меня на материк и отдать в школу, что мне нужно играть с другими детьми и сходить к врачу, что придут какие-то люди из специальных учреждений и контейнер, который она заказала.

Я отчетливо помню, как она сказала, что здесь нужно «убраться как следует». Понятно, почему папа так разозлился. Он ведь всегда убирал