Свет молодого месяца - Эжени Прайс

— Нет, спасибо, я подожду миссис Тэтчер. Она должна придти с минуты на минуту.

— О, к сожалению, она не придет, мистер Гульд. Миссис Тэтчер пошла со своей очаровательной девочкой в гости, на другом конце города. Они вернутся поздно сегодня вечером. Кажется, она сказала, около девяти.

Хорейс молча смотрел на нее.

— Жаль, что вам придется обедать одному, но, раз миссис Тэтчер не придет, можно вам сейчас подать?

— Да, пожалуй. Спасибо.

Стоя снова у окна, в ожидании обеда, он старался овладеть собой. Правда, когда она решила уйти, он был на работе, но могла же она хотя бы оставить ему записку. Она даже не попросила мисс Плэтт предупредить его.

В девять. Сейчас всего семь. Два драгоценных часа будут потеряны из их последнего вечера. Ну, она его увидит, когда вернется, так как он собирался ждать около дома, он будет на месте, когда подъедет экипаж. Вернувшись за стол, Хорейс успокоил себя тем, что ему не придется уезжать, не повидавшись с ней.

Один час из остающихся двух можно, видимо, провести в столовой. А второй — прогулять по Булл-Стрит, взад и вперед, не теряя из виду пансионат. Он отпил немного воды, барабаня пальцами по скатерти. Конечно, можно уложить вещи, пока он ждет. Но в этом случае легко пропустить ее, а когда она уйдет к себе, то всякая попытка увидеться вызовет только сплетни.

Он ел как можно медленнее. Сначала цыпленка, потом рис, потом горошек и овощи, одно после другого, чтобы возможно дольше протянуть время обеда. Он проглотил последний кусок вкусного пирога и посмотрел на часы. Всего лишь полчаса прошло! Если бы он курил сигары, то мог бы задержаться еще па полчаса. Но он не курил. Он вспомнил, что в кармане у него письмо от Мэри, еще не вскрытое. Он долго смотрел на него, не взламывая темно-зеленую каплю сургуча с монограммой. Милая, верная Мэри, она аккуратно писала ему, несмотря на его невнимание. «Мне следовало бы написать сегодня перед отъездом», — подумал он, хотя знал, что не напишет. При его сегодняшнем настроении и думать было нечего писать домой. И, в конце концов, это поспешный отъезд. Писать письма некогда.

Он сломал печать. «Дорогой Хорейс, мы знаем, что ты скоро нам напишешь, и ждем письма с нетерпением. Все так хотят узнать, как у тебя дела. Особенно мама Ларней и папа. Ты, кажется, ровно столько времени пробыл с нами, сколько потребовалось, чтобы мы полюбили тебя еще больше».

Он просмотрел всю страницу и прочел конец, чтобы наверняка знать, что ничего дома не случилось, а потом снова стал читать, медленно и внимательно.

«Папа, в общем, здоров в той степени, насколько это возможно, но немного раздражителен и от боли в ногах, и оттого, что нет писем от тебя. Я не хочу приставать к тебе, голубчик, но просто напоминаю, чтобы ты писал, когда можешь. Он ничего об этом не говорит. Но я почти умею читать его мысли. Иногда я думаю, что это полезно, так как с годами он говорит все меньше. Да, наконец, Джим добился от Алисы согласия вернуться на Сент-Саймонс. Они должны были приехать в сентябре, потом в октябре, потом в ноябре, но теперь Джим пишет, что они наверняка приедут в декабре. Я даже немного боюсь, ведь я знаю, как Алисе не нравится здесь, но земля Блэк-Бэнкс записана на имя Джима и дом спланирован по инструкции, которую они нам прислали. Пожелай нам, чтобы все было хорошо. Наша сестричка Джейн пишет, что у нее все прекрасно, и она с нетерпением ждет каникул, которые проведет в Балтиморе у подруги. Мы очень надеемся, что ты приедешь на Рождество…»

Хорейс перестал читать. Рождество? Если найти пропавший груз будет нелегко, он вообще не успеет вернуться к Рождеству. Он ухватился за крохотный лучик надежды: если повезет, он сможет рассчитать свое возвращение так, что он окажется в Саванне только двадцать четвертого или двадцать пятого, и это даст ему законную возможность быть с Линдой… Он опять взялся за письмо Мэри. «Пора заняться кройкой четырнадцати платьев для детей работников, так что я должна кончать. Мы все любим тебя и молимся за тебя, и шлем самые лучшие пожелания. Твоя любящая сестра Мэри Гульд».

Хорейс вышел из столовой, взял в передней свое пальто и пошел на улицу. Начинал дуть холодный ветер. Он не пойдет на Джонсон-Сквер, где светит фонарь у колонки. Зачем рисковать встретиться с Тесси? Можно пойти на юг, на такое расстояние, чтобы слышать стук приближающегося экипажа. На юг, потом назад к пансионату, опять на юг и назад.

Он ходил целый час и решил, что делать. Она уже пятнадцать минут как опаздывала, но холодный ночной воздух внес ясность в мысли, и после принятого решения к нему вернулось терпение. Теперь он знал, что скажет. Ему необходимо сохранить решимость, пока она не уведет девочку наверх и спустится, чтобы посидеть с ним. У них будет меньше часа вместе, но этот час будет иметь большое значение.

По улице, покрытой ухабами и грязью, прогромыхал экипаж. Когда он остановился, Хорейс ждал у пансионата.

— Я чувствую, что что-то случилось, — сказала Линда, усаживаясь на край диванчика в гостиной. — Лучше бы вы перестали ходить взад и вперед, мистер Гульд, и сказали. Мне надо скоро идти наверх.

Решимость Хорейса была по-прежнему сильна, но слова вылетели из головы. Он подбросил сосновое поленце на тлеющий огонь.

— Вы же не стали бы просто из вежливости ждать на этом холодном ночном воздухе, не правда ли? Вы почти рта не раскрыли после моего приезда. Разве вы не можете сказать мне, что случилось, что вас беспокоит?

— Миссис Линда, — начал он высоким, срывающимся голосом, — я рассчитывал, что этот вечер пройдет совсем по-другому, чем получилось на самом деле. Я хотел, чтобы говорили вы. Я такой эгоист, все время говорил о себе…

Он присел на ручку кресла, стоявшего близ нее, сжав руки.

— Я хотел, чтобы вам было легко сказать мне все, что важно для вас.

Она улыбнулась.

— Очень мило и заботливо с вашей стороны. Я благодарна вам.

Он вскочил.

— Совсем это не мило и заботливо, это гораздо больше, миссис Линда. Я знаю, что сейчас нет времени. Все получилось не так, но… — ее сдвинутые брови испугали его. — Видите ли, я рассчитывал, что у нас будет прекрасный вечер, — только мы двое. И потом… — он внезапно замолчал и вяло сел. — Я думал, вы бы могли оставить мне записку. — Он услышал, что в его голосе звучало капризное раздражение. Неужели из решительного мужчины он превратился в недовольного ребенка?

Линда наклонилась к нему.

— Я хочу правильно понять, мистер Гульд. Вы считаете, что мне следовало оставить вам записку, что я не буду обедать с вами сегодня. А у нас были какие-то планы, выходящие за пределы обычных обедов в пансионате, — как это ни было приятно?