Свет молодого месяца - Эжени Прайс

— Ш-ш, тише, Мэри. Сейчас начнется служба.

Немногочисленные прихожане замолчали в церкви, и тишина захватила и кладбище. Пастор возгласил: «Господь в своем святом храме, да будет на земле тихо перед лицом Его».

— Нам надо войти, Мэри.

— Я знаю. Но помолимся о том, чтобы Хорейс приехал домой на Рождество. Насчет этой дочки Лайвели я не беспокоюсь, но я почему-то вдруг очень встревожилась насчет Хорейса. Будем молиться как можем. У меня нехорошее предчувствие.

Глава XII

Хорейс приколол галстук, в третий раз причесал волосы, надел визитку и осмотрел себя в зеркале своей комнаты на Шартр-Стрит в Новом Орлеане. Он сегодня в первый раз появится в Театре Орлеана и поэтому важно выглядеть как можно лучше. Его новый друг и начальник, театральный антрепренер, мистер Джон Дэвис, будет доволен его видом.

— Ничего кричащего, мой друг, — сказал Дэвис за их последним обедом на борту «Тальмы» перед тем, как пароход пристал в Новом Орлеане. — Вы будете жить в городе, который проповедники называют «город греха», но Новый Орлеан — красивый, изящный, тонкий грешник. Даже профессионалы-игроки не одеваются броско, как на речных пароходах. — Джон Дэвис откинулся назад на стуле, довольный своим описанием Города Креолов. — Новый Орлеан — королева, и обладает прекрасным вкусом, как, я полагаю, и вы. Вы и Новый Орлеан влюбитесь друг в друга. Настоящие мужчины, джентльмены, обладающие душами поэтов и жаждой жизни, обязательно влюбляются в Королеву. — Он заговорил доверительным тоном, при котором Хорейс обязательно чувствовал себя старше, и добавил: — Разыщите вашу глупую перевозку, напишите вашей фирме в Саванне заявление об уходе с работы и приходите в мою контору в Театре Орлеана ровно в семь через неделю. Я возьму вас на работу в качестве главного капельдинера, вы должны будете провожать на места самых богатых и самых видных людей. После этого, через неделю или две, если мне понравится, как вы работаете, будет кое-что более увлекательное, гораздо более выгодное. Ну, а теперь обязательно выпьем вместе коньяк и произнесем тост.

Хорейс познакомился с Джоном Дэвисом за столом капитана. Гуляя по палубе во второй вечер путешествия, под влиянием первой в жизни рюмки коньяка после обеда, он даже рассказал Джону Дэвису о Линде Тэтчер.

— Не ваш тип, мой милый. Возраст не имел бы значения, но, — Дэвис пожал плечами, — она из тех людей, которые надоели бы такому, как вы, очень скоро. Считайте, что вам повезло и поскорее забудьте ее.

Он никогда не забудет Линду, но этот уверенный человек, умеющий вселить бодрость, дал ему первый толчок к возобновлению жизни, и Хорейс испытывал благоговейный страх перед ним. Как оказалось, твердость характера проявлялась у него особенно явно, когда его считали вполне зрелым человеком. В Новом Орлеане менее чем через неделю затерявшаяся перевозка была найдена и отправлена, его заявление об уходе с работы лежало в кармане, и сегодня он встретится с мистером Дэвис в театре и приступит к новой работе.

Все еще глядя на себя в зеркале, чтобы проверить, правильно ли он все это проделывает, Хорейс взял пальто и шляпу, натянул перчатки, снял их и внизу надел опять, уже более небрежно. Потом он плотно нахлобучил свою касторовую шляпу и быстро пошел навстречу новой жизни в суетливом, прекрасном, развратном городе, который он уже успел полюбить. По пути в Театр он опустит заявление об уходе, адресованное Лайвели. Завтра или послезавтра он подумает, что написать отцу.

Четырнадцатого декабря было очень холодно, и Мэри уговорила отца, что лучше ей самой встретить Джима и Алису на пристани. Адам сидел рядом с нею на высоком сиденье повозки; быстро, с дребезжанием они ехали по дороге, усыпанной ракушками, а в это время огромное солнце, цвета пламени, склонялось за деревьями к болотам на западе. По-видимому, никто, кроме мамы Ларней, не беспокоился так о Хорейсе, как она, и Мэри старалась убедить себя в том, что он найдет затерявшуюся перевозку и приедет домой к Рождеству. Она стала раздражительной, нервной, а возвращение Алисы и Джима не улучшит положения. Бедная Алиса! Такая красивая, такая воспитанная, такая беспомощная и такая неспособная бороться с жизнью. Особенно с жизнью на плантации, где женщине нужна храбрость, внутренняя сила, и, главным образом, чувство юмора. Алиса не только боялась змей, прыгающих пауков, ящериц, настоящий ужас у нее вызывали негры. Мэри раздумывала о том, как Джиму удалось уговорить ее вернуться. Видимо, уже времени не оставалось. Она вздохнула. И у нас не остается времени. Они уже подъезжают. Трудно сказать, кого следует больше жалеть, ее семью или Джима с Алисой. Наверное, всех. Она опять вздохнула, на этот раз так громко, что Адам услышал.

— Вам плохо, мисс Мэри?

Она взглянула на мальчика: он смотрел прямо перед собой, его осунувшееся лицо было мрачно.

— А почему ты задаешь мне такой вопрос, Адам? Тебе кажется, что происходит что-то плохое?

— Да, мэм. Мне плохо, что она приезжает.

— Жена мистера Джима? Стыдно тебе говорить так!

— Но их нет, мне было хорошо.

Мэри вдруг осознала, что она никогда не думала о том, счастлив ли Адам. О том, чтобы у него были хорошие условия жизни, да, заботилась, но не о том, чтобы он был счастлив. Он был хорошим мальчиком. Он работал много для своего возраста; когда он вырастет, то будет ценным для них человеком, но ей никогда не приходило в голову, что Алиса может вызывать тяжелые переживания и у негров. Да, она знала, как усердно мама Ларней пыталась завоевать расположение Алисы, но все остальные просто старались держаться подальше от нее. Даже домашние слуги сразу уходили, когда она входила в комнату. «Но я не думала о том, что им тяжело из-за ее возвращения, — размышляла Мэри. — Ну, на этот раз они не будут вести себя так, как-будто Алиса — какая-то отрава. Я этого не позволю. Она — жена Джима, и нам всем надо считаться с тем, что она будет принимать участие в нашей жизни».

— Чего жена массы Джима боится, мисс Мэри?

— О, почти всего, Адам. Но ты должен всегда делать все, что она попросит.

— Ничего никогда не просит. Попросила бы, я сделаю, а она ничего не просит, глаза открывает и смотрит, если я близко. Мисс Мэри, Джули говорит, что она боится цветных. И меня боится?

— Адам, хочешь править лошадьми остальную дорогу?

Мальчик был в таком восторге, что ничего больше не говорил об Алисе. И они доехали до пристани очень весело, болтая о том, как хорошо Адам управляет лошадьми и смеясь, как будто ехали встречать кого-то очень приятного им.

Мэри спрыгнула с повозки, когда Адам остановил.