Тайна персидского обоза - Иван Любенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вор
Мыльная пена ложилась на лицо ровными белыми мазками-завитушками. Маленькое прямоугольное зеркало рукомойника, изуродованное пятнами проступающей ржавчины, в тусклом пламени свечного огарка отражало очертания нездорового человеческого лица с красными впалыми глазами и заострившимся, как у покойника, носом. Да ведь он и будет покойником! И всего через несколько минут! Он сам так решил, и теперь уже слишком поздно, чтобы пытаться что-либо изменить. Собственно говоря, эта мысль пришла к нему еще вчера, во время унизительного допроса, всплывавшего в памяти болезненным пятном раковой опухоли. Он мог воспроизвести весь разговор до мелочей, до каждой буквы, паузы или вздоха, и уже в который раз пересказывал его самому себе…
«Позвольте представиться. Надворный советник Самоваров — инспектор Главного штаба. Ну что ж, поручик, я жду ваших объяснений», — ледяным голосом проронил незнакомец. Сняв цилиндр, он аккуратно положил его на стол и, медленно стягивая с каждого пальца перчатку, рассматривал меня, словно экспонат из Британского музеума, а потом с видом хозяина кабинета предложил мне сесть.
«Я готов кровью смыть позор…»
«Да ведь это успеется, дорогой вы мой», — перебил меня он, — прежде я бы хотел знать причины, побудившие вас к этому ужасному поступку».
«Они банальны и стары как мир. Мне уже все равно, свой выбор я сделал, и теперь, поверьте, нет никакого смысла скрывать от вас правду. Что ж тут поделаешь? Попал, как черт в невод… Я вам все расскажу, и может быть, тогда вы, единственный из всех, не будете считать меня мерзавцем. Итак, все началось еще год назад, когда я впервые оказался в числе приглашенных на обед к баронессе Эртель — супруге командующего. Ее гостиная была открыта лишь для избранного круга лиц: адъютанты, штабные офицеры и еще несколько знакомых, среди них была и подруга баронессы Анастасия Безлюдская, жена обер-провиантмейстера. Вы, верно, видели ее?»
«Имел честь».
«В таком случае излишне распространяться о ее красоте. С первого взгляда я почувствовал, как между нами возникла некая скрытая душевная близость. Довольно быстро она переросла в чистое и непорочное чувство, однако же я не хотел превращать наши отношения в пошлый гарнизонный адюльтер. У нее была семья, да и у меня жена и маленькая дочь, но, как мне тогда казалось, каждый из нас надеялся на перемены. Законным путем достичь этого было невозможно, и однажды я решился преступить роковую черту. А почему бы и нет? Ну посмотрите по сторонам: вокруг каждого из нас общество понастроило разного рода барьеров и перегородок и, как оловянных солдатиков, расставило всех по ранжиру. Для одних — лишь видимость запретов, а для других их столько, что они давно превратились в клетки. И человек, наивно полагая, что он свободен, ходит на службу, пуншты пьет да картишками тешится, а на самом деле находится запертым намертво в этой решетчатой оболочке, коя сопровождает его до самой смерти. Однажды я перешагнул за черту невозвращения — начал подделывать финансовые отчеты, присваивая значительные суммы казенных денег. Я делал Анастасии подарки — один дороже другого, но она, по понятным причинам, не могла носить эти украшения. Однако мы оба верили, что вскоре это время настанет и мы будем свободны. Господи! Как я был наивен! А потом неожиданно меня отправили в Персию, а семья осталась здесь. На фронте все видится по-другому, и мои вчерашние переживания казались сущей безделицей, недостойной даже малейшего сочувствия любого стороннего наблюдателя. К тому же за эти долгие месяцы от Анастасии не пришло ни одной весточки, в то время как жена присылала мне десятки писем. Еще на войне я осознал всю низость своего поступка и, вернувшись, стал понемногу покрывать недостачу за счет своего жалованья, оставляя жене и маленькой дочери лишь самое необходимое, но полностью собрать требуемую сумму так и не смог. С Анастасией я больше не виделся. Мне стало известно, что в мое отсутствие у нее начался новый роман — она увлеклась моим приятелем Корнеем Рахмановым. Я до сих пор не могу понять, почему этот коротышка пользовался таким успехом у местного женского общества.
«А кого, кроме Анастасии Безлюдской, вы еще имеете в виду?»
«Я не хотел бы казаться в ваших глазах сплетником, но говорят, что раньше, еще до своей женитьбы, Корней ухаживал за Агриппиной, правда, у них там что-то не сложилось. Одним словом, она выбрала полковника Игнатьева».
«Но ведь они, насколько я знаю, дружили семьями?»
«Полковник относился к Рахманову как к младшему товарищу и не считал его соперником. Да и о каком соперничестве может идти речь, если Агриппина души не чает в муже».
«Бог с ним, с поручиком. А сколько вы остались должны?»
«Пять тысяч ассигнациями. Но это еще не все. Ежечасно ожидая позора, я попросил Корнея ссудить мне некоторую сумму. В ответ он расхохотался и сказал, что таких денег у него сроду не водилось. Знаете, что он посоветовал мне? Бежать! А на следующий день из ящика моего стола пропал ключ от сундука полковой кассы. Сообразно должностным предписаниям, мне надлежало заявить о случившейся утере. За этим неминуемо последовала бы ревизия расходных полковых книг и, как вы понимаете, мое неминуемое разоблачение. Но мне повезло: приказчик лавки, где покупались эти сундуки, сжалился надо мной и дал дубликат ключа. Потом прибыл фурштат из Тифлиса, и, как на грех, куда-то запропастился Рахманов. Но вы не подумайте ничего дурного! К исчезновению поручика я совершенно не причастен!»
«А не подскажете адресок вашего пропавшего приятеля, я имею в виду Рахманова?»
«Он жил по Казачьей улице, в доме жены, по-моему, номер двадцать шесть».
И тут надворный советник полез в карман крылатки и, словно факир, разжал перед моими глазами кулак — на его ладони появился длинный черный ключ. «Узнаете?» — глядя мне прямо в глаза, осведомился он.
«Но позвольте, откуда он у вас?»
Оставив мой вопрос без ответа, Самоваров продолжал меня удивлять:
«История, которую вы мне только что поведали, без сомнения, правдива и достаточно печальна. Только дело в том, господин поручик, что, к величайшему моему сожалению, до развязки еще очень далеко. — Он достал из широкого кармана плаща трубку, вытащил небольшой холщовый мешочек для табака, с удовольствием набил пальцами чашку, чиркнул дорогой английской серной спичкой и прикурил. — Итак, откровенность за откровенность. К интендантской службе и Главному штабу я никакого отношения не имею. Я служу следователем в Третьем отделении Канцелярии Его Величества и оказался в этом городе по делу государственной важности. Тот самый обоз, прибывший в Ставрополь из Тифлиса в день исчезновения Рахманова, через двенадцать суток достиг столицы. И все бы хорошо, да вот только один ларец под номером восемь никак не хотел открываться, а данный ключ, с такой же цифрой, к нему не подходил. Взгляните», — Самоваров перевернул ключ другой стороной, и я увидел выцарапанную на нем арабскую восьмерку.
