Тайна персидского обоза - Иван Любенко

— Как вас величать?

— Дросида Ивановна Кулешова.

— Благодарю. Так вот, Дросида Ивановна, откуда вам стало известно, что между вашим зятем и Анастасией Безлюдской сложились некие отношения?

— Ангелина видела, как они целовались.

— Позвольте, кто?

— Ангелина — жена штабс-капитана Рыжикова. Я ее утром как-то повстречала. Нашего денщика почему-то задержали, и я решила сама сходить по воду. Только открыла калитку, смотрю — Ангелина…

— А что, Рыжиковы живут неподалеку?

— Соседи. Штабс-капитан человек ухватистый. Всего год как полковой интендант, а уже дом купил и баньку возвел!

— Ну и последний вопрос: а почему вы решили, что я буду заниматься поисками вашего зятя? Ведь я нахожусь здесь по сугубо ревизионным делам.

— Вы уж простите, господин Самоваров, но ведь вы прибыли к нам из самого Петербурга, и, кроме вас, нам здесь не к кому больше обратиться. А вы, я вижу, человек порядочный и мимо людского горя спокойно не пройдете. А полковник Безлюдский — страшный человек и, если захочет, сотрет нас в порошок. У него полным-полно подручных… Он и с абреками приятельствует. Они же сюда отары овец пригоняют да кожу на соль меняют. Вот я и думаю, что кормильца-то нашего они и порешили в каком-нибудь здешнем лесочке. Мы-то ведь даже и похоронить Корнеюшку по православному обычаю не можем… Катерине жалованье его не выдают и пенсион как вдове погибшего офицера оформить отказываются. А за всем за этим стоит этот проворовавшийся аспид! А у нас со дня на день ребеночек может появиться. Так что вы уж помогите… На вас, батюшка Иван Авдеевич, вся надежда.

— Хорошо, касательно пособия я похлопочу, — вставая с табурета, пообещал надворный советник. — Однако же должен заметить, что ваши подозрения в отношении господина Безлюдского не имеют каких-либо доказательств.

— Так это уж не нам решать… А разрешите напоследок один вопрос? А как вы догадались, что именно я была той самой богомолицей в церкви?

— Все дело в запахе. Когда вы подкрались ко мне сзади, я почувствовал аромат лаванды. На этом буфете в гостиной как раз и находится коробочка с лавандовой солью. К тому же на улице идет дождь, и когда я вошел, то обратил внимание на свежие водяные пятна на вашем половике, оставленные мокрым концом палки, соскользнувшим как раз в тот момент, когда вы решили на него опереться. И последнее: ваша клюка имеет слишком запоминающуюся ручку.

Женщина подняла на Самоварова черные как уголь глаза, в которых, казалось, совсем не было зрачков, и тихим голосом проговорила:

— Да поможет вам Отец Небесный покарать убийцу! Найдите изувера! Спасите душу раба божьего Корнея! Заклинаю вас!

Надворный советник почувствовал, как его тело вновь сковала судорога и ноги, будто спутанные тяжелыми кандалами, отказывались слушаться. Наконец старуха отвернулась, и следователь, испытывая легкую дрожь в коленках, нетвердым шагом покинул дом.

13

Таинственное послание

I

«Что же теперь будет с Анечкой, Танечкой и маленьким проказником Алешкой? Прости, прости, любимая Наташенька, что покинул вас навсегда!» Иван Авдеевич почувствовал, как из его глаз выкатилась маленькая постыдная слеза. Его руки и ноги были разведены в стороны и накрепко привязаны к вбитым в пол металлическим кольцам операционной. Суставы затекли и онемели. Гладкая поверхность камня могильным холодом колола спину и морозила затылок. Засунутая в рот грязная тряпка мешала дышать, и от недостатка кислорода бешено стучало в висках. Страх уже парализовал тело и постепенно завоевывал рассудок.

— Вы, дорогой мой Иван Авдеевич, все-таки не Иисус Христос. Так что поразмыслите хорошенько, да и поведайте нам об истинной цели вашего визита. Ну, а если откажетесь, мы с Максим Емельяновичем для начала вам ножку-то слегка подпилим! Да! Не извольте беспокоиться! Не так чтобы совсем, нет! Сперва лишим вас только правой ступни, но культю оставим — хотя если подумать, то зачем она вам? А вот ежели заговорить решите, то мучительной смерти сможете избежать, и я лично заколю вас прямо в сердце длинным солдатским штыком — смерть быстрая и легкая, как у откормленного к Рождеству поросенка! — весело балагурил доктор Краузе. Застенчиво улыбаясь, он подтачивал напильником и без того острые зубцы двуручной хирургической пилы. Его длинный кожаный фартук и затянутые шнурками нарукавники отливали каким-то зловещим темно-зеленым цветом, который обычно покрывает лицо мертвеца на второй день.

— А может, для начала пальчики-то на ручках ему подрежем, чтобы доносы на честных людей не строчил? А? — предложил полковой лекарь, чикая перед лицом следователя коваными ножницами.

— И то дело, Максим Емельянович, — согласился доктор и, вытащив у Самоварова кляп, проговорил: — Ну и?

— Хорошо, я все скажу, только дайте сначала попить…

— Водицы не жалко, пей сколько хочешь, собака жандармская! — Лисовский выплеснул в лицо следователю ушат студеной воды.

— Ох, и грубо вы, коллега, с самим надворным советником изволили обойтись. Не дождаться вам милости от столоначальников, не дождаться, — доктор Краузе подошел почти вплотную к жертве. — Итак, господин Самоваров, мы вас внимательно слушаем.

— Посягательство на жизнь государственного чиновника, находящегося при исполнении, карается бессрочной каторгой или смертной казнью…

— Ну все, надоел… Максим Емельянович, берите пилу!

Острая, незнакомая дотоле боль огненной молнией пронзила ногу, отдаваясь тысячами мелких болезненных иголок…»

Иван Авдеевич разомкнул веки и непонимающим взглядом уперся в потолок. Сердце стучало большим полковым барабаном. Правая нога занемела и отказывалась повиноваться.

«Надо же, чертовщина какая! Упаси господи этот кошмар наяву испытать!»

Надворный советник поднялся с постели, превозмогая покалывание затекших конечностей, прошлепал босыми ногами к иконе Божьей Матери, вытащил из-под длинной ночной рубахи серебряный нательный крестик, поцеловал его и, опустившись на колени, стал усердно молиться.

II

Как же не хотелось Ивану Авдеевичу после ночных кошмаров идти в лазарет! Но, к великому его сожалению, другого способа увидеть доктора Краузе у следователя не было. Комнатка обер-лекаря располагалась на первом этаже госпиталя. Медик сидел за небольшим столом и составлял какие-то бумаги. Увидев в дверях столичного посланника, главный врач губернии поднялся навстречу:

— Заходите, заходите, Иван Авдеевич! Весьма рад…