Отель, портье и три ноги под кроватью - Яков Томский

Через двое суток после немецкого разгрома я, придя на работу, прошел мимо охранника в подсобку, чтобы переодеться. Оба охранника были так поглощены зрелищем на своих мониторах, что даже не обернулись в мою сторону. Обычное дело – камеры видеонаблюдения часто показывают интересное. Я видел записи полуночного секса в бизнес-центре, двоих постояльцев, доставляющих друг другу оральное удовольствие на копировальном аппарате. Я видел кадры жестокой драки в поднимавшемся лифте (бои в ограниченном пространстве очень интересны, особенно если рядом есть и не участвующие в конфликте попутчики, которые жмутся к стенам и прикрывают лица руками). И, конечно, я видел пьяных гостей, шатающихся по коридору и отскакивающих от стены к стене, как шары для боулинга. Видео, которое смотрели охранники, показывало нечто похожее, но не гостя. На экране был Хулио, менеджер. Он криво шел по коридору, прижав к груди руки, полные чего-то.

– Что у него там?

– Посмотрите на этого ублюдка. Это бутылки из мини-бара, Том. Какой идиот. Смотрите дальше, смотрите. Там еще интереснее.

Хулио шел, вытирая плечами стены и отскакивая от дверных косяков, пока не добрался до пожарной лестницы. Затем он распахнул дверь.

– Ладно, ладно. Переключаем на вторую камеру. Смотрите, смотрите.

На втором видео, где камера снимала лестничную клетку, вначале ничего не происходит, но затем дверь в коридор распахнулась, и пришел Хулио. Он наклонился, чтобы поставить бутылки из мини-бара к стене и сесть на ступеньку. Леонард, ночной охранник, который подбирал видео, промотал вперед – получилась смешная маленькая сценка с Хулио, выпивающим бутылку за бутылкой с реактивной скоростью; его голова дергалась вверх-вниз, как у китайского болванчика. Вся сцена вроде выглядела весело, пока Леонард не включил нормальную скорость – и это уже выглядело угнетающе.

– Вот он идет. Вот он.

Хулио поднялся, разливая и роняя бутылки, уперся рукой в стену и начал мочиться на лестницу.

– Что?! Ты что, шутишь?

– Видал? Смотри, смотри, она стекает вниз на его же ботинки. Какой тупой дебильный мерзкий ублюдок.

Позвольте мне сделать здесь лирическое отступление. Приехав сюда из пятизвездочного отеля в Новом Орлеане, я, конечно, был шокирован. Что, во имя Цезаря Ритца, здесь происходит? В Нью-Йорке это нормально? Или этот отель просто проклятое место? Это было любопытно, спору нет, но я постоянно напоминал себе, что не участвую в этом шоу. Я – не с ними. Я просто зарабатываю деньги, чтобы расплатиться с долгами, немного сэкономить, а затем найти другую работу в другом месте. Я пообещал себе, что буду поддерживать высокие стандарты, на которых был воспитан. В этом отеле могло быть полно преступников и наркоманов, но это не значило, что мне можно перестать повторять «очень приятно», «добрый вечер» и демонстрировать потрясающий сервис.

Однако, несмотря на мое стремление к совершенству, я, как правило, позволял себе чуть больше, чем следовало, когда руководство не видело (а в ночные смены, как правило, оно ничем не интересовалось). Три ночи подряд в свой перерыв в три утра мы с Сальвахе брали гериатрический скутер[20] (приготовленный для гостя, ожидавшегося на следующей неделе) и поднимали эту машину на лифте до офисного этажа. Привязав простыней офисное кресло на колесиках к задней части скутера, мы с Сальвахе по очереди выжимали из машины максимум, катали друг друга (один за рулем, второй – на стуле), лихо огибали углы, ударялись о стены. Кресло неизбежно врезалось в скутер, когда тот останавливался. Ну, голову Эль-Сальвахе защищала хотя бы шевелюра. Я же катался без страховки.

У нас была бы и четвертая ночь гонок на виражах, если бы Хулио не зассал собственные ботинки. Но в ту ночь нам привели нового менеджера. Его переставили с дневной смены, чтобы заместить вакансию, пока не найдут нового человека.

– Кто ты, черт тебя дери? – спросил он меня вместо «здрасьте».

– Я Том, – ответил я, постучав по своему бейджу.

– Чертов новичок. Послушай меня, возьми управление на себя и доведи эту чертову гостиницу до завтрашнего дня. Если что-то где-то взорвется – позвони мне в номер 1402. Я собираюсь придушить гуся, посмотреть спортивную трансляцию и вырубиться. Все это чушь собачья.

Я даже не знал, что такое придушить гуся (теперь знаю, что под это смотрят не спорт, о нет!). Ничего так и не взорвалось. Только несколько измученных «ночных бабочек» вышли из отеля, стараясь не встречаться ни с кем глазами, и поспешили обратно на улицу.

Шлюхи и отели – это как молоко и хлопья.

В 1959 году Уильям Фолкнер в интервью «Paris Review!» заявил: «Лучшая работа, которую когда-либо предлагали мне, – стать управляющим в борделе. На мой взгляд, это идеальное окружение для художника. Это дает ему совершенную экономическую свободу, у него нет страха и голода, есть крыша над головой и ничего не надо делать. В утренние часы там тихо, а это лучшее время дня для работы. А вечером там достаточно бурная жизнь, если ему хочется развеять скуку. Кроме того, он получает определенное положение в своем обществе».

Отели – это современные бордели. Вы арендуете кровать, и вам отводится определенное количество часов. Вам просто нужно самому позаботиться о проститутке. И вот я стою, полночный управляющий борделем, наблюдая за тем, как шлюхи приходят, делают свое дело и уходят. Весь процесс удивительно сдержан. Есть женщины, которые выглядят как проститутки, но не являются ими (на самом деле они – золотоискатели). А есть женщины, которые выглядят как бизнес-леди, однако под их бежевым костюмом – черное кружево рабочей одежды. Профессионалки никогда не останавливаются у стойки, или, по крайней мере, не должны. Я вижу, как они входят в фойе, глядя на свои сотовые телефоны в поисках единственной цифры, которая им нужна: номера комнаты. Затем они поднимают глаза – а там я, управляющий, указываю пальцем на лифты.

Одним особенно суетливым пятничным вечером женщины текли в отель и из него непрерывным потоком, и я сделал несколько записей, описав их одежду и время прибытия, чтобы сверить это с временем выезда клиентов из номеров и высчитать длительность пребывания. Но, видите ли, опять же, мы ничего не знаем точно. Некоторые люди снимают женщину, чтобы просто поговорить. А кто-то может быть замужней дамой, приехавшей на свидание с любовником. На самом деле это невозможно знать наверняка, и, поверьте мне, все именно этого и хотят – чтобы никто ничего не знал.

Фолкнер был не единственным писателем, кто работал на рецепции – борделя или другого заведения. Натаниэль Уэст работал в ночную смену в загибавшейся гостинице на Манхэттене, пока дописывал «Подругу скорбящих», и даже предлагал бесплатное жилье своим друзьям-писателям – Дэшилу Хэмметту и Эдмунду Уилсону. В свою очередь, они помогали ему, подгоняя заказы на рекламные статьи вместо платы за номер. Но то были тридцатые годы прошлого века. Мне в ночную смену не предлагали даже несчастный стульчик, чтобы присесть.

Так я проработал два месяца на ночных сменах, и однажды ночью ко мне подошел эквадорец и встал рядом. На нем была такая же форма, такой же галстук.

– Ты кто?

– Хектор, – сказал он, сняв бейдж и положив его на стол перед нами.

– Что ты здесь делаешь?

– Я – ти. Ти переходишь на дни, парень.

– Я перехожу на дневную смену?

– Ты не зналь? Они никогда ничего не говорят людям, парень. Это похоже на гребаную армию.

Глава седьмая

Посыльные начали запугивать первыми:

– Слушай меня очень внимательно, новичок. Увижу, что ты вручаешь гостю его ключ – убью. Услышу, что ты спрашиваешь их, нужна ли им помощь с багажом – убью. Ни о чем их не спрашивай. Идешь за стойку, отдаешь ключи посыльному. Если они мне скажут, что сами понесут свой багаж – моей дочурке придется голодать. Если я замечу, что ты передаешь им ключи, я пойму, что ты хочешь, чтобы моя девочка умерла с голоду. Тогда я узнаю, каким поездом ты ездишь домой, и сверну тебе шею, как только ты попадешь в свой район.

Зажигательная нью-йоркская речь номер два! Первую произнесла моя соседка по квартире в Бруклине, пообещав выкинуть меня, если я не заплачу за аренду. Фигня – в сравнении с этой. Хотя именно словесный «пинок» Джилл, заставивший меня вернуться в гостиничный бизнес, привел к этой зажигательной речи, произнесенной посыльным ровно через одну минуту моей первой вечерней смены. Трое из них оттеснили меня в угол фойе и, пока вожак стаи инструктировал меня, остальные стояли рядом и кивали. Вершину треугольника, согласно его бейджу, звали Бен. Посыльный Бен. Теперь я понимаю, что он просто пытался мне помочь.

– Надеюсь, ты ничего не перепутаешь, это в твоих же интересах, – закончил он, и эти трое ушли.

Вот так меня приняли в новую вечернюю смену – с четырех часов дня до полуночи – можно сказать, в высшую лигу, в привилегированное сословие. Ночная смена была отрезвляющим возвращением в бизнес: гулкая пустота фойе в три часа ночи, гудящий вакуум – и скрежет кашля проститутки, возвращавшейся на улицу, и звуки моих собственных мыслей, когда я снова стоял за стойкой рецепции, один целых восемь часов.