Отель, портье и три ноги под кроватью - Яков Томский

Другой частый гость отказался остановиться в комнате, сумма цифр номера которой не равнялись девяти. В пояснениях рядом с его фамилией стояло: «Цифры номера должны в сумме равняться девяти». Это значило, что я должен был посчитать. Если бы у меня были способности к математике, я не стоял бы здесь на ключах, так что… слишком трудно. К тому же он чутко спит (подозреваю, это всего одна из его многих психологических проблем), что означает подальше от лифта. 1503? 702? 4104? А битой по башке?

Новые коллеги часто пытались мне помочь, предупреждая об особенностях наших гостей, часто прямо перед ними. Кайла, черноволосая кудрявая колумбийка тридцати с лишним лет, подзывала меня к своему терминалу в особенно трудных случаях и говорила: «Эй, Том, иди посмотри, давать ли ей этот номер». Ухоженным указательным пальцем она тыкала в окошко, где нужно вводить имя гостя в поисках информации, а на экране набирала: «Не парься из-за этой ведьмы, она жалуется только на рецепции. Скажи ей, что тебе очень нравится этот номер, любой номер, и она уберется из фойе. Она не спускается, чтобы жаловаться». Мы часто пользовались этим окошком на экране, чтобы печатать сообщения друг другу, украдкой обсуждая гостей, чтобы те не могли нас услышать. Бывало, писали: «Спроси свою гостью, разрешит ли она мне вставить ей в рот?» Прочитав подобное сообщение, мы будто затевали забавную игру: нужно было посмотреть на гостя, причем со странной улыбкой на лице, и продолжить обслуживать его как ни в чем не бывало.

Я включился в эту игру с ходу.

– О, отлично. Миссис Лэнсинг, вы полюбите этот номер. Я обещаю. Стойка. Это мой хороший друг Бен. Он проводит вас наверх.

– Молитесь, чтобы я его полюбила. И мне не нужен посыльный, – сказала клиентка с ощутимым отвращением. – Мой багаж на колесах.

Бернард Сэдоу – человек, которого ненавидят все посыльные, хотя они никогда не слышали его имени. В 1970 году он изобрел чемодан на колесах, проклятие для посыльного. До этого носильщики были необходимостью, полезными членами общества, обеспечивали легкость и удобство. После того как Сэдоу продал свой первый чемодан фирме «Macy’s» в октябре 1970 года, он спровоцировал катастрофические перемены в гостиничной сфере; некогда благородные биологические виды отступили в тень, изменились и снова всплыли, как уличная девка в борьбе за выживание. Сэдоу, вероятно, придумал и фразу, которую не желает слышать ни один посыльный, фразу, из-за которой счета за коммуналку остаются неоплаченными и портится Рождество: «Нет, спасибо, я сам». Или эту удивительно распространенную и невежественную: «Я не хочу его беспокоить». Не хотите беспокоить? У человека есть семья. Вы здесь никого не беспокоите.

Таким образом, бедные устаревшие охотники рыщут по равнинам вестибюлей всего мира и жаждут крови. И так же, как и любой хищник, вынужденный адаптироваться к более умной, заручившейся удобными колесами добыче, каждый посыльный придумывает свой стиль поведения. Я изучил Алана, который уже девятнадцать лет работал посыльным в «Бельвью». Я наблюдал, как он общается с клиентами, пока, наконец, не понял его подход. Пятидесяти с лишним лет, с короткой стрижкой седоватых волос и в очках в серебристой оправе (невероятно похожий на посыльного, которого я встретил в свой первый визит в Нью-Йорк), Алан приседает и очаровывает ваших детей. Он «дает им пять», спрашивает, какие игры есть на их PSP, говорит маленьким девочкам, как «по-манхэттенски стильно» они выглядят, интересуется, собираются ли они попробовать знаменитые нью-йоркские кексы, и тому подобное. Если в пятницу он помогает вашей семье заселяться, в субботу ваши дети уже несутся через фойе, чтобы поздороваться с Элом за руку и рассказать ему все о том, «что, что, что случилось вчера вечером, и, и, и, и…». И когда родители удивлялись, какой он замечательный человек, и, вероятно, замечательный отец, он обдавал их холодом из-за своих ледяных очков. Родителям даже в голову не пришло, что этому замечательному посыльному нужна компенсация за уникальный и незабываемый опыт общения. Алан смотрел на них взглядом, полным смысла и силы. Он без слов давал им понять, что за сервис такого уровня ему положены чаевые; ни с того ни с сего он предъявлял счет за оказанные услуги. Кто-то немедленно спрашивал, есть ли в отеле банкомат. И, конечно, Алан (которого коллеги называют Серым Волком) развлекал детей, пока их родители снимали наличные.

Нью-йоркские посыльные строят дома и собирают деньги на образование – все из этих одно– и пятидолларовых банкнот. Такой образ жизни при вечно разном количестве денежных средств определяет весь их мир. Приведу пример. Давайте назовем его «швейцар в тумане»: задачка на сто долларов.

– Не надо делать вид, что ты не понимаешь, Том, – говорит мне Алан.

– Что это? Вроде мистической привязанности? У стодолларовой банкноты есть своя энергетика?

У меня за плечами уже добрых три месяца вечерних смен, и я вполне непринужденно общаюсь с местными. Алан опирается на стойку регистрации, в правой руке у него стопка однодолларовых бумажек размером с сэндвич.

– Теперь посчитай наличку. Я ухожу.

Я опускаю голову и начинаю выкладывать купюры на стол, одну за другой, пытаясь не отвлекаться. Обменивать мелкие купюры Серого Волка на сотенные – на самом деле, не моя работа. Если гость подходит, я должен прерваться, обслужить его, а затем начать считать снова.

– Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…

– Как это ты не умеешь считать деньги? Держи их сложенными пополам и листай пальцем…

– Шестьдесят два, шестьдесят три, ЗАТКНИСЬ, шестьдесят четыре, шестьдесят пять…

Эта ежедневная маленькая операция с наличными – важный момент для любого посыльного или швейцара. Превосходный добытчик, настоящий виртуоз в борьбе за чаевые, вполне может заработать больше ста тысяч долларов в год, и все эти деньги – наличные, мелкими купюрами. Вы думаете, у него по всем углам квартиры рассованы мешки для мусора, набитые долларами и пятерками? Так что стодолларовая купюра – это веха, квинтэссенция существования. Их копят. Хотите ограбить посыльного? Следуйте за ним домой и найдите его стопку (ВНИМАНИЕ: я этого делать не советую. Посыльные – словно медведи гризли: если вы встанете между ними и их чаевыми, даже пятью долларами, они вцепятся вам в горло, заставят истечь кровью, посмеются над трупом, а затем пойдут напьются пива).

– 98, 99 и сотня.

– Отлично, – напевает Эл, постукивая пальцами.

Я протягиваю ему стольник, и Алан цыкает зубом:

– Посмотри, какая мятая, грустная купюра. Оставь ее для гостей. Есть поновее?

Вот оно. Фишка этих парней. Я выкладываю пять купюр – пусть выбирает. Видели бы вы его лицо, взволнованно смотрящее сквозь очки на сотенные, как второклассник – на пирожные в кондитерской.

– Вот моя сотенка. Серьезно, неужели не чувствуешь силу, исходящую от этой купюры? Знаешь, откуда берутся хрустящие стодолларовые купюры, малыш?

– Откуда?

– Их отрезают прямо от спины Бога.

– О господи.

– Я серьезно. Я запускаю руку в мешок с купюрами и вытаскиваю сотни только благодаря их силе. Я не пропущу сотенную в мешке с однодолларовыми купюрами, даже если мне глаза завязать.

– Вот, – заключаю я, – это чушь собачья.

– Уверен? Поспорим на деньги? – спрашивает Алан, победно глядя мне в глаза.

– Вот что мы сделаем, – говорю я, вынимая пять долларовых и пять сотенных бумажек из отельной кассы. – Ставлю двадцать долларов. Я завязываю тебе глаза, протягиваю по одной из каждой стопки, и ты говоришь мне, какого достоинства банкнота. Три из пяти, и моя двадцатка – твоя.

– Малыш согласен поиграть в стодолларовую загадку? Я только того и ждал. Но глаза мы завяжем не мне. Ставлю на Джея, швейцара.

Через пять минут Джей идет по извилистой тропинке, проложенной через море чемоданов и сумок, как в джунглях через высокую траву, и входит в подсобку. Серый Волк кладет купюры на стол. Я снял галстук и крепко держу его перед собой, как будто собираюсь задушить Джея.

– Вашу мать, в чем дело? Я теряю деньги тут с вами.

– Успокойся, Джей, ты заработаешь здесь, – говорит Алан успокаивающе.

Вставать между швейцаром и деньгами, которые он может заработать, так же опасно, как между гризли и его детенышами. А Джейсон – это альфа-самец; высокий, красивый, с крупным американским подбородком и страшный как черт.

Я медленно подхожу к нему с галстуком в руках:

– Полегче, здоровяк.

– Давай, Джей, садись в это кресло и слушай. Парнишка сейчас завяжет тебе глаза, понял? Затем в каждую руку тебе дадут по банкноте, один доллар и стольник. Выберешь стольник – выиграешь раунд. Три раунда из пяти, и мы делим двадцатку пополам.

– Ты прелесть, Волк. Вяжи меня, Томми. Это мы мигом.

– Малыш придумал это сам, – говорит Алан, по-отечески положив руку мне на плечо.

Я завязываю ему глаза галстуком, и мы начинаем первый раунд – произвольно вытягиваем купюры из каждой категории.