Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

В римском праве для представителей высшего сословия, как правило, вместо смертной казни применяли ссылку[285]. К высшей мере наказания приговаривали, например, за участие в заговоре против императора. Если в случае с Агриппиной и Ливиллой все было именно так и причиной их изгнания не было незначительное преступление вроде прелюбодеяния, то нет никаких оснований полагать, что Калигула когда-нибудь намеревался вернуть сестер. Как обычно, их сопровождало всего несколько слуг. Агриппине пришлось попрощаться со своим сыном, которому едва исполнилось два года. Калигула конфисковал все ее состояние.

Нерон, цирюльник и танцор

После изгнания матери Нерон оказался под опекой своей тетки Домиции Лепиды, которой было около 35 лет, сестры отца, к тому времени, вероятно, овдовевшей. Описывая Домицию Лепиду, Тацит ограничивается парой предложений. Она была красива, коварна и порочна, как и, по его мнению, большинство женщин из рода Юлиев-Клавдиев[286]. Разумеется, Домиция Лепида также не заботилась о надлежащем воспитании Нерона. В противном случае она приставила бы к нему благонравного раба греческого происхождения, как и подобало ребенку из знатной римской семьи, и этот раб в качестве дядьки (paedagogus) добросовестно познакомил бы его с аристократической сословной этикой, а также с великими деяниями славных предков. Нерон получил начальное образование иначе: по словам Светония, его воспитание в нежном возрасте взяли на себя танцор и цирюльник Домиции Лепиды[287].

Такое воспитание навредило прежде всего авторитету Нерона-императора и в меньшей степени его реальному развитию. Рабы-мужчины, присматривавшие за маленькими детьми своих хозяев, не были в Риме из ряда вон выходящим явлением, о чем помимо литературных источников свидетельствуют и многочисленные надписи. В богатых домах специально назначенные для воспитания детей рабы и рабыни дополняли друг друга[288]. Таким образом, можно предположить, что и Нерона у Домиции Лепиды воспитывали не только два сомнительных раба из ее фамилии. У Домиции Лепиды Нерон, безусловно, не испытывал недостатка в привычных вещах. Его тетка была очень богатой женщиной, владела землями в Кампании и Калабрии и всячески баловала своего племянника[289]. К тому же пребывание у Домиции Лепиды закончилось уже примерно через два года. Нерону было всего четыре. Таким образом, танцор и цирюльник, оба неназванные поименно, не могли слишком уж навредить ему.

Падение Калигулы

В январе 41 года времена вновь изменились. Калигула все больше и больше воспринимал свою императорскую роль как роль абсолютного монарха. Начиная с 39 года на смену восстановленной республике Августа окончательно пришло самодержавие. Две трети биографии Калигулы, вышедшей из-под пера Светония, посвящены в основном нелепым выходкам императора, который, как говорят, превратился в патологическое чудовище. Самообожествление, расточительство, инцест, убийства родственников, жестокость – и прежде всего множество сенаторов, беспощадно униженных и доведенных до самоубийства, чьи соратники сформировали более позднюю историческую традицию и энергично ее дополняли. Если в этом Риме конь мог стать консулом[290], доблестным воинам приходилось собирать ракушки на пляже, а почтенные матроны оказывались проститутками в публичных домах, созданных императором, – об этом, как и о многом другом, рассказывают Сенека, Светоний, Кассий Дион и Иосиф Флавий, – то диагноз очевиден: кесарево безумие[291]. Но, по-видимому, все не так просто. Поведение Калигулы прежде всего подчеркивало, что принципату не нужен сенат, чтобы скрыть свой истинно монархический характер. Стремясь обеспечить стабильность и постоянство формы правления, со времен Августа принцепсы и сенат играли каждый свою роль в идеально продуманной игре. Путем чрезмерного и зачастую откровенно циничного принижения аристократии Калигула не только изменил правила этой игры, но и сразу же уничтожил все присущие ей до тех пор основы. Правила игры были пересмотрены. Для многих сенаторов и членов их семей это означало гибель. Те, кто желал приспособиться и даже видел для себя какие-то возможности в новых условиях, сталкивались с императором, который рассматривал все подвластное ему как личную собственность, в том числе и людей. Современники, интересовавшиеся историей, знали о подобном понимании абсолютной власти у царей на эллинистическом Востоке. Но то было другое время и в другом мире, а для Рима оно совершенно не подходило.

Устранение Калигулы взяли на себя несколько офицеров преторианской гвардии, некоторые из них сами стали жертвами императорских прихотей. Во время антракта в ходе театрального представления на Палатинском холме, пока Калигула обедал в подземном коридоре, ведущем из театра во дворец, заговорщики нанесли свой удар. Германские телохранители из свиты Калигулы не смогли вовремя вмешаться и устранили лишь нескольких участников переворота. Описание убийства у Светония изобилует ужасающими подробностями, и между строк сквозит определенное удовлетворение ужасной смертью Калигулы, который так неуважительно относился к сенату[292].

Клавдий, кроме шуток

Через несколько часов после убийства Калигулы 24 января 41 года некоторые члены сената на время отбросили флегматичность и конформизм, сосредоточившись на важном моменте. Утихли споры о том, будет ли возвращение к старым республиканским порядкам, лишенным такого непредсказуемого фактора, как принцепс, менее разумным путем, – по крайней мере, так Светоний описывает своего рода неожиданный подъем гражданского самосознания в сенаторской среде[293].

Если все действительно происходило так (и Светоний не идеализирует поведение сенаторов задним числом), то это был последний раз в римской истории, когда такая возможность рассматривалась всерьез[294]. Преторианцы были далеки от подобных теоретико-государственных соображений, за исключением того, что последовательное восстановление республики также поставило бы под сомнение их существование в качестве императорской гвардии. Пока сенат еще заседал, они представили своего кандидата на императорский трон, который щедрыми обещаниями денежных подарков завоевал сердца девяти преторианских когорт. Каждый солдат должен был получить 15 000 сестерциев, что соответствовало жалованию примерно за пять лет[295]. Это был не кто иной, как Клавдий, объект вечных насмешек, прежде едва ли воспринимавшийся всерьез, дядя Агриппины и Калигулы, которого внезапно, в возрасте 50 лет, наверняка к его собственному удивлению, произвели в императоры. Преторианцы обманули сенат. Уже на следующий день Клавдий был провозглашен новым принцепсом[296].

Маловероятно, что Агриппина, находясь в изгнании, знала о перипетиях в Риме. Весной 41 года, когда она увидела несколько лодок, заходящих в скалистую естественную гавань Пандатерии, второго по величине из Понтийских островов, она наверняка испугалась, что вместе с ними пришла смерть. Однако пришли добрые вести. Убийство ее брата Калигулы позволило Агриппине и ее сестре Ливилле вернуться в Рим после почти двухлетнего изгнания, а также вернуть их имущество, конфискованное Калигулой. Такими мерами, которые, помимо его племянниц, коснулись и других несправедливо изгнанных, Клавдий подвел черту под минувшими мрачными годами. Обе дочери Германика, ставшие олицетворением жертв своего брата, чье имя отныне проклято, вновь стали пользоваться высочайшим авторитетом.

Снова с матерью

Вернувшись в Рим,