«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825 - Ольга Минкина

Разделы Польши означали для евреев замену слабого государства сильным, отличавшимся высокой степенью бюрократического контроля, и неизбежное расширение политического горизонта. В Польше XVII–XVIII вв. имела место ориентация еврейской «политики» на местных магнатов, а не на центральную власть. С вхождением же части еврейского населения Польши под власть Российской империи изменился тип, структура и характер власти, от которой теперь зависели евреи. От центра зависело теперь гораздо больше, и это обстоятельство не могло не учитываться евреями.

В то время как в польско-литовском государстве XV – первой половины XVIII в. имела место процедура избрания еврейских ходатаев общинами или надобщинными структурами и легитимация их властью de facto, в Российской империи легитимность еврейских депутатов все время ставилась под сомнение. Последнее обстоятельство ощущалось и самими депутатами, время от времени пытавшимися изобрести процедуру легитимации, которая удовлетворила бы обе стороны.

Для российской администрации помещики и крестьяне присоединенных «западных губерний» являлись приобретением количественным, но не качественным, поскольку легко могли быть отнесены к уже имевшимся соответствующим сословиям. Евреи же представляли собою совершенно незнакомое российской администрации явление. Созыв еврейских депутатов в первые десятилетия после разделов Польши определялся фактором новизны. Следует учитывать также, что обращение власти с запросом к каким-либо группам подданных существовало в российской политической традиции. Наиболее важным в данном контексте оказывается опыт Уложенной комиссии. Примечательно, что именно с деятельностью последней связано широкое распространение слова «депутат» в российском политическом обиходе.

Власть стремилась выявить среди евреев элиту, с которой могла бы сотрудничать и с ее помощью контролировать еврейское население. Эту функцию могла взять на себя наследственная еврейская верхушка, сформировавшаяся в польско-литовском государстве и осознававшая себя аристократией. Этот слой представлял собою социальную базу для формирования еврейского политического представительства. Выдвинувшиеся в первые годы пребывания в российском подданстве представители еврейской элиты, такие как Шпеер, Цейтлин, Ноткин, стремились реализовать в новых условиях свои «дворянские» привилегии. Однако российским властям еврейское общество казалось непрозрачным, замкнутым и не поддающимся контролю, а статус представителей «еврейской элиты» в действительности определялся рядом признаков, ни один из которых не являлся решающим. Таким образом, главной проблемой российского правительства в отношениях с евреями стала невозможность их классификации. При отсутствии социального слоя, который мог бы передавать волю правительства «ниже», с четко определенными и признаваемыми властью параметрами, закономерным явлением было появление разных форм еврейского представительства в последующие годы.

Глава 2

«РАСЦВЕТАЮЩАЯ РОЗА»

И ДВА СИНЕДРИОНА.

1801–1812 гг.

В мемуарах Абрама Паперны «Из Николаевской эпохи» рассказывается, как в маленьком городке Копыле Минской губернии в начале 50-х годов XIX в. собирались в свободную минуту молодые евреи и вели вольнодумные речи. Один из них, Янкель, мечтал о том, что когда-нибудь соберется «синедрион для пересмотра существующих религиозных уставов наших». Если «я буду членом этого синедриона, я первый подам голос за отмену многих и многих законов, установленных Талмудом». Другой, Абрам, возражал: «Никакой синедрион нам не поможет; даже если бы явился к нам сам Моисей и объявил те или другие раввинские или каббалистические предписания необязательными, его бы не послушали»[387]. Эти молодые евреи и представить себе не могли, что за полвека до этого нечто похожее на мечту Янкеля пытались осуществить высокопоставленные российские администраторы в соответствии с личными распоряжениями императора Александра I.

Депутаты при Первом еврейском комитете

Реакция еврейского населения на внутриполитическую ситуацию, сложившуюся в связи с переворотом 11 марта 1801 г. и воцарением Александра I, может быть воссоздана, с одной стороны, по скупым случайным упоминаниям в источниках того периода, таких, как оды Л. Неваховича («Вот роза расцветает…»)[388] и Н.Г. Вессели[389] на восшествие Александра I на престол, отражающие надежды и чаяния отдельных представителей российского еврейства в формах и рамках, диктуемых жанром оды. С другой стороны, известный интерес представляет актуализация этого сюжета в фольклорных источниках, записанных на рубеже XIX–XX вв. Согласно более распространенной интерпретации, «когда Александр Павлович стал царем, еврейские сердца возрадовались»[390]. В хасидских преданиях с восшествием Александра I на престол связывалось освобождение из Петропавловской крепости цадика Шнеура Залмана[391]. Наряду с такой благожелательной трактовкой, коррелирующей со стереотипом «дней Александровых прекрасного начала» в российском общественном дискурсе, существовала и альтернативная тенденция, согласно которой смерть якобы расположенного к евреям Павла I воспринималась как «кара небесная»[392], а с воцарением нового императора, который «не так хорошо относился к евреям, как его отец», связывались различные притеснения как общеимперского, так и локального масштаба[393].

Еще большее беспокойство в еврейской среде вызвало учреждение Первого еврейского комитета императорским указом 9 ноября 1802 г.[394] В комитет, целью которого было официально провозглашено «благоустройство евреев», вошли В.А. Зубов, В.П. Кочубей, Г.Р. Державин, С.О. Потоцкий и А.А. Чарторыйский. О возможном участии еврейских представителей в работе комитета в указе не упоминается.

Инициатива созыва депутатов была выдвинута членами комитета несколько позже, на одном из первых заседаний. Цитата из утвержденного императором доклада комитета от 30 ноября 1802 г. содержится в отношении Державина киевскому военному губернатору А.С. Феньшу 9 декабря 1802 г.[395] Согласно докладу комитета «О вызове еврейских депутатов из губерний белорусских, литовских, киевской, волынской и подольской чрез господ военных губернаторов от каждого по одному человеку для нужного объяснения способов, относящихся к их благоустройству, промыслам и хозяйству», губернаторам поручалось «приказать еврейским кагалам» в каждой губернии «выбрать одного человека из своих собратий в депутаты с узаконенным доверием, почтенного благоразумием, честию, просвещением и общею доверенностию, а притом сведущего в местных положениях, которому явиться в Комитет сколь возможно немедленно»[396]. Соответствующие предписания были разосланы Державиным всем губернаторам упомянутых выше губерний[397]. Заслуживает внимания перечень требований, предъявлявшихся к кандидату в депутаты: он должен был принадлежать к числу евреев, усвоивших определенные элементы европейской культуры. Власть, таким образом, желала иметь дело с еврейскими представителями, разделявшими ее язык и систему понятий. Это пожелание сочеталось с требованием обязательного признания депутата со стороны широких кругов еврейского общества (хотя, возможно, под «общей доверенностию» могли пониматься и хорошие отношения с христианским населением). Полномочия депутата должны были быть обязательно подкреплены доверенностью от кагала («узаконенным доверием»). Таким образом, впервые выдвигается ставшее в дальнейшем обязательным требование «двойной легитимации» еврейских депутатов – со стороны власти и со стороны еврейского общества.

Члены комитета не ограничились созывом еврейских депутатов по губерниям черты оседлости. Уже через месяц после учреждения комитета, 9 декабря 1802 г., Державин сообщал подрядчику Н.Х. Ноткину, с 1797 г. представлявшему различные проекты еврейской реформы, что «члены комитета…испросили всеподданнейшим докладом у его императорского величества позволения избрать себе сверх предположенных из губерний депутатов, по одному такому же из просвещеннейших и известных своей честностью евреев»[398]. Таким образом, требования к депутатам из губерний черты оседлости и к евреям, приглашенным членами комитета, фактически совпадали, что делает искусственное противопоставление этих двух групп, утвердившееся в историографии[399], еще менее корректным. Державин уведомлял Ноткина, что, со своей стороны, всецело поддерживает его кандидатуру и готов представить его комитету. При этом Державин прозрачно намекал, что достижение «истинныя пользы» для российских евреев будет сопряжено с «пожертвованием иногда частной выгоды» Ноткина и других богатых и просвещенных евреев «общему благу»[400]. Вполне вероятно, что Ноткин мог отклонить предложение Державина или мог быть приглашен каким-либо другим членом комитета. Возможно, косвенным доказательством в пользу того, что Ноткин не занимал какой-либо официальной должности при комитете, является то, что в сохранившихся источниках, включая его собственные подписи на письмах и проектах, он не именуется ни «депутатом», ни «поверенным», ни каким-либо иным термином, обозначающим еврейского представителя. Тем курьезнее выглядит определение Ноткина как «польского королевского двора надворного советника»[401] после фактической ликвидации польской государственности. Об остальных приглашенных членами комитета евреях никаких документальных свидетельств на данный момент не обнаружено.