«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825 - Ольга Минкина

Еще более примечательным деятелем еврейской политики конца XVIII в. был Нота Хаимович Ноткин (в российских делопроизводственных документах также упоминаемый как «Хаймов», «Хаймович», «Шкловер», «Нотка» и. т. д.). В исторических преданиях представлены две версии происхождения Ноткина. Согласно первой версии, он происходил из семьи «богатых купцов и знатоков Торы», т. е. обладавшей двумя важнейшими составляющими еврейской «знатности». Отец его вел дела с польскими магнатами и был известным талмудистом[349]. Согласно же второй версии, Ноткин был единственным среди выдающихся еврейских деятелей своего времени выходцем из среды ремесленников: отец его был бедным часовщиком[350]. Вероятнее всего, Ноткин все-таки происходил из среды еврейской элиты: в противном случае ему, при всем его богатстве и влиянии, не удалось бы породниться со знаменитым раввином и ученым Арье-Лейбом Гинцбургом[351]. Престиж ученой элиты был в ряде случаев (особенно при заключении браков) выше, чем статус глав кагала. В пользу «знатного» происхождения и талмудической учености Ноткина свидетельствуют также эпитеты, сопровождающие его упоминание на титульном листе одного галахического труда, изданного в 1788 г. в Шклове[352]. Так или иначе, ко времени Первого раздела Польши Ноткин был обладателем большого состояния и титула «надворного советника». Последнее звание, при установившейся к тому времени при польском дворе практике продажи должностей, титулов и наград, было не так трудно приобрести, тем более что евреи выступали при этом посредниками[353]. В 1772 г. Ноткин по невыясненным до сих пор причинам переехал из Могилева в упоминавшееся выше местечко Шклов, вскоре подаренное Екатериной II своему фавориту С.Г. Зоричу. Ноткин быстро сумел завоевать расположение Зорича, стал его доверенным лицом и в 1780 г. принял деятельное участие в подготовке визита Екатерины II в Шклов. Отправившись в Дрезден для покупки фарфорового сервиза, обошедшегося Зоричу в шестьдесят тысяч рублей, он, по некоторым сведениям, был дважды задержан на прусской таможне и «письменно жаловался королю» на бесчинства таможенников[354]. Личное знакомство Ноткина с Екатериной II, состоявшееся в том же 1780 г., вероятно, следует признать установленным фактом, который впоследствии нашел отражение в еврейских легендах[355]. Также представляется вполне вероятным предположение Д. Фишмана, что Ноткин был «заказчиком» двуязычной (на немецком и древнееврейском языках) оды Екатерине II от имени шкловской и могилевской еврейских общин. Авторами оды были М. Мендельсон и другой видный деятель еврейского Просвещения в Германии, Н.Г. Вессели[356]. То, что Ноткину удалось привлечь к сотрудничеству этих знаменитых еврейских интеллектуалов, равно как и избранный им способ воздействия на власть, является ярким признаком модернизации еврейской политики.

Ноткин, вероятно, принимал участие в весьма сомнительных предприятиях своего покровителя. Во всяком случае, он оказался удобным кандидатом на роль главного подозреваемого в знаменитом деле о фальшивых ассигнациях 1783 г. Следствию, однако, удалось доказать только вину квартировавших у него братьев Н. и М. Зановичей[357]. В 1787 г., во время посещения Екатериной II Шклова, Ноткин в составе упоминавшейся выше «депутации» отстаивал свое право именоваться «евреем», а не «жидом», и в ходе аудиенции был «допущен к целованию» руки императрицы[358]. Возможно, знакомство Екатерины II с Ноткиным следует, таким образом, отнести не к 1780-му, а к 1787 г. В 1788–1789 гг. Ноткин в качестве поставщика провианта принимал участие в русско-турецкой войне, сблизился с Потемкиным и был за свои заслуги «обнадеживан награждением» в приказе Потемкина от 10 января 1790 г.[359] В том же 1789 г. Ноткин проходил в качестве главного подозреваемого по очередному делу о фальшивых ассигнациях, якобы «изготовленных» шкловскими евреями[360]. Ноткин фигурировал также в рассмотренном выше инциденте 1790 г., положившем начало формированию черты оседлости. Обвинение Ноткина в мошенничестве послужило московским купцам одним из аргументов в пользу выселения евреев из Москвы. По словам купцов, «белорусский жид, называемый Ноте Хаймов, а более известный по просторечию под именем Нотки, введя себя у публики разными ухищрениями и подлогами в знатный кредит и выманя чрез то у многих здешних купцов в долг товаров ценою до пятисот тысяч рублев, все оные выпроводил в разные, ему только одному известные места, а потом и сам со всем тем явно похищенным толь важным капиталом из Москвы скрылся за границу»[361]. Характерно, что при опровержении выдвинутых московскими купцами обвинений торговавшие в Москве евреи, многие из которых прибыли из Шклова и Могилева, не стали отрицать «поступок Нотки Хаймовича», который, по их мнению, «конечно, примечателен, но может ли целое еврейское общество за то ответствовать и нести нарекание»[362].

C августа 1790 г. Ноткин вместе со своим братом Гамшеем занимались поставками провианта для российских войск и совсем «не по-еврейски» отличились при штурме Измаила 11 декабря, как о том свидетельствовало рекомендательное письмо, выданное обоим М.И. Кутузовым 21 апреля 1792 г.[363] О том, что Ноткин в русско-турецкой войне проявил себя не только в качестве подрядчика, указывается и в отношении адмирала Н.С. Мордвинова Черноморскому адмиралтейскому правлению[364]. В более традиционном для еврея амплуа разведчика Ноткин выступил во время военного конфликта с Польшей в 1791–1792 гг.[365]

В ноябре 1794 г. Ноткин приобрел у генерал-майора Б.Б. Леццано имение в 10 тысяч десятин земли[366] в Екатеринославской губернии «при Столбовой балке, по обеим сторонам речки Чичиклей со всем на оных строениями, поселенными людьми [т. е. крепостными] и всего, что есть по реестрам, при сем приложенным, за 100 тысяч 500 рублей»[367]. Леццано даже поручился, «ежели какие споры будут от казны или от партикулярных людей… вступиться и вовсю отстаивать в хозяйственном распоряжении и укреплении» Ноткиным имения «за себя или за кого рассудит»[368] (т. е. имелось в виду право Ноткина передать имение в наследство).

В 1797 г. Ноткин отправился в Санкт-Петербург, заручившись рекомендательным письмом Зорича генерал-прокурору Сената А.Б. Куракину. Зорич самым лестным образом охарактеризовал «своего еврея», который «служил Отечеству со всевозможным усердием» и «неоднократно рисковал потерять жизнь»[369]. В столице Ноткин пытался добиться уплаты причитавшихся ему денег за военные поставки, а также подал «на высочайшее имя» несколько проектов еврейской реформы. Первый из них сохранился в копии[370]. Отсутствует обычно сопровождавшее подобные проекты сопроводительное письмо, которое могло бы послужить, по крайней мере, в качестве дискурсивного источника. Сам же проект, по сути, представляет собою программу перераспределения части собираемых с евреев налогов в пользу самих же евреев, вернее, еврейской деловой элиты. Отметив, что обложение евреев двойной податью привело к переходу части еврейских купцов в мещанство и в конечном итоге к уменьшению доходов казны, Ноткин предложил половину собираемых с евреев налогов забирать в казну, а на другую половину учредить еврейскую торговую компанию на Черном море. Очевидно, что в случае реализации проекта усилилось бы экономическое и политическое влияние еврейских деловых кругов, консолидировавшихся бы вокруг своего рода аналога Ост-Индской компании[371]. Второй проект 1797 г., упоминаемый в письме Ноткина Г. Р. Державину 30 августа 1800 г., касался еврейских нищих. Так же как и Б. Шпеер в 1773 г., Ноткин предлагал приучить представителей этого слоя еврейского общества к земледелию. Единственным отличием от проекта Шпеера являлась локализация предполагаемых еврейских земледельческих колоний в Крыму. Таким образом, Ноткин предполагал удовлетворить стремление правительства к «нормализации» евреев за счет низших слоев еврейского общества[372].

Когда Черноморское адмиралтейское правление в 1799 г. собралось конфисковать упоминавшееся выше имение Ноткина за недостачу в поставках им провианта для флота, Ноткин обратился с прошением к Павлу I, жалуясь на такую «несправедливость»[373]. То, как Ноткин отстаивал «собственное мое недвижимое имение»[374], равно как и его поведение во время русско-турецкой войны, свидетельствовало о высокой степени интеграции Ноткина в российское дворянское общество как в плане модели поведения, так и в плане имущественно-социальном. Таким образом, частный случай Ноткина наглядно демонстрирует претензии еврейской элиты на повышение своего статуса.