Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 1 часть - Альманах Российский колокол

сыновей, со временем осядет в Америке. Другие тоже будут пристроены. Пусть живут на здоровье. Николай с Дмитрием все еще на отсидке. Выйдут ли?

К ночи больному стало совсем плохо, а наутро бригада скорой помощи без лишних слов отвезла его в городскую больницу. В палате было немногим теплее, чем на улице, градусов десять, от больных дыхание поднималось белым паром. Иван, пришедший проведать отца, мигом сорвался домой за полушубком для утепления больного. По просьбе отца принес ему тетрадь с карандашом: записывать свою температуру и для письма Прасковье, верной спутнице жизни, с которой они с малых лет носились босоногими по родной Полтавке.

Седьмого ноября город шумел, празднуя Октябрьскую годовщину, а Иван сидел возле кровати отца, организм которого отказался принимать пищу, поили чаем с ложки. Страшная худоба. Крупозное воспаление легких. Тюрьма доконала его. В тот день Давид Васильевич, еще в сознании, поманил сына, погладил его по щеке и тихо произнес: «Пусть Господь сохраняет тебя». Это были последние слова, его завещание. На следующий день Ивану возвратили тетрадь, в которой на первой странице была сделана короткая запись: «7 ноября. 39,7». Все события почему-то под праздник. Написать письмо дорогой Прасковье он не успел. В школьной мастерской сколотили гроб покойному, рабочие ветлечебницы, где брат Иван работал сторожем, помогли выкопать могилу. Утром десятого ноября тридцать восьмого года Давида Васильевича Карпенко отвезли на санях на городское кладбище и предали земле без лишних слез и рыданий.

* * *

В октябре тридцать восьмого года было принято постановление Совнаркома о прекращении преподавания уроков труда в школах, и Ивану Карпенко пришлось уволиться и уехать в Костюковку, опять к Доре, у которой по-прежнему жила Прасковья Ивановна. Иван Чубаров к тому времени устроился в Костюковке на должность кузнеца, и ему выделили отдельный уютный домик, в котором семейства Чубаровых и Карпенко проживали последующие двадцать лет. Дора с мужем жили в ладу и мире, душа в душу, да не обошло их горе вездесущее. Погиб амурский сибиряк Иван Чубаров на кровопролитных фронтах Великой Отечественной, оставив на попечение супружницы деток: Валентину, Владимира и Виктора. Со смертью мужа Дора вышла за Николая Васина, тоже фронтовика и тоже с детьми: Люсей и Мариной. В новом браке у супругов народились совместные детишки – Татьяна и Александр. Опять большое и дружное семейство.

Поднадоело Ивану годами ютиться по чужим углам, захотелось пожить с родными людьми. Нашатался он по белу свету, словно перекати-поле, тот шаровидный кустарник, переносимый степными ветрами на огромные расстояния. На новом месте его приняли в Серебрянскую МТС и предложили место бухгалтера колхозного учета. Иван согласился – ему не привыкать к освоению специальностей – и поехал на курсы бухгалтеров в старинное село Тальменка Алтайского края, раскинувшееся вблизи реки Чумыш, к северу от Барнаула.

Знакомство с Тальменкой по установившемуся обычаю началось с нанесения визита в местный клуб, где он подружился с заведующим Павлом Сизенцовым. Под Новый год семья Сизенцовых, а с ними и Иван уже расположились за накрытым столом для встречи наступающего 1939 года, когда дверь распахнулась, и в дом влетела девушка. Вся в морозных клубах, она сияла в предновогоднем настроении, раскрасневшаяся и с распахнутыми глазами, но в запахнутом тулупе, засыпанном крупными белыми хлопьями снега. Снегурочка, да и только! Снегурочкой оказалась медичка Фая, прибывшая в Тальменку после окончания училища из Иванова, известного города невест. Фая жила в квартире Сизенцовых и еле успела вернуться к новогоднему столу после вызова к больному в соседнее село Рождественка.

Павел познакомил Снегурочку с Иваном и, как оказалось, навсегда. Из своего Иванова она и должна была приехать к своему Ивану. Так после всех невест, одна лучше другой, у Ивана объявилась милая сердцу женушка-жена, а вместе с ней и пожизненная семейная любовь, последняя и самая прочная. С Алтая Иван вместе с дипломом увез в Костюковку и Снегурочку, где и сыграли скромную свадьбу, которая пришлась опять на праздник, Первое мая, День международной солидарности трудящихся.

Директор Серебрянской МТС с зимней фамилией Зимница преподнес молодоженам щедрый подарок – служебный дом, стоявший вблизи от станции. Иван купил для обихода кровать с панцирной сеткой и стол. У Фаи имелась неразлучная тумбочка, да еще больничный стул, на котором сидели поочередно. Не подвели и друзья. Гриша Ивашин принес на свадебный стол увесистый кусок сала, а Роман Сипенко – кастрюлю соленых огурцов. Невеста сдобрила угощение вареной картошкой. Водка, бражка, речи, поздравления, но полагающуюся здравицу на «Горько!» никто не прокричал. Оплошали гости, и пришлось молодоженам целоваться после их ухода. Зато без лишних церемоний.

* * *

В 1938 году Валентина Хетагурова, жена капитана-пограничника, обратилась через газету «Комсомольская правда» ко всем девушкам страны с призывом приезжать и трудоустраиваться на Дальнем Востоке. Этот клич был поддержан Центральным Комитетом комсомола, и целые эшелоны с девушками, с легкой руки названными хетагу-ровками, из центральных районов СССР стали прибывать в дальневосточные города. Девушки, не всегда первой молодости, ехали работать, учиться и, что еще важнее, завести хорошую семью. Их благие намерения имели под собой веские основания, ведь в Приморье стояла особая Дальневосточная армия, призванная сдерживать возможную агрессию со стороны Японии, беспокойного соседа, не раз проверявшего прочность российских, а потом и советских рубежей. В гражданских поселениях и на предприятиях женские кадры тоже были в дефиците. Началось женское переселение по Сибирской железной дороге на Амур и Дальний Восток. Первого мая в Благовещенск прибыла первая группа из семидесяти двух девушек-хета-гуровок, которых встречали с помпой. Власти создавали им по возможности наилучшие условия проживания, трудоустраивали в первую очередь. По комсомольскому распределению в Костюковку прибыли две хетагуровки, одну из них приняли массовичкой в сельский клуб и поставили на учет в комсомольскую организацию Серебрянской МТС, где секретарем был Иван Карпенко.

Едва освоившись в новой обстановке, массовичка повела любовную атаку на комсомольского секретаря, в которой ее ждала полная неудача. Разочарованная хетагуровка прибегнула к испытанной тактике распускания сплетен о семейной жизни комсомольского вожака, но опять без успеха. Узнав об аресте Давида Васильевича, бдительная комсомолка отправила в районный отдел НКВД донесение о том, что сын врага народа Иван Карпенко противодействует ей в работе с молодежью, еще и срывает постановку спектакля на тему борьбы с буржуазными предрассудками. По поступившему сигналу было назначено комсомольское собрание. Иван загрустил. Он помнил, как на показательном суде в Успеновке был учинен разгром отцу. Почему тогда промолчали односельчане и не вступились за основателя Успеновки, вся жизнь которого прошла на их глазах? Почему голос брали