Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект - Зубова Людмила Владимировна

Здесь — нельзя. Увези меня за Горизонт!.. (И., 502); Ад? — Да, Но и сад — для Баб и солдат, Старых собак, Малых ребят (И., 234), Бьет ресницами — на Локоточек привстал. Промеж бровками трет: «Уж и долго я спал!..» (И., 370).

В таких случаях происходит как бы перераспределение семантической нагрузки между членами сочетания, состоящего из служебного и самостоятельного слова. Предлог перетягивает на себя, а иногда даже и вбирает в себя значение всего сочетания. Условием этого является препозиция предлога, тогда смещение заметно.[2]

Актуализация разъединения предлога с существительным наблюдается при соллецизме — нарушении грамматической формы, определяемой управлением. Цитируемые ниже строки представляют собой пример такого соллецизма, который можно интерпретировать и как эллиптическую конструкцию с незамещенной позицией (Ревзина 1979, 92):

От высокоторжественных немот До полного попрания души: Всю лестницу божественную — от: Дыхание мое — до: не дыши! (И., 195)

Отделение предлога от на переносе, а также предлога до в следующей строке настойчиво утверждается еще и такими сильными средствами, как ненормативные знаки препинания: каждый из предлогов помещен между тире и двоеточием, мотивирующими (усиливающими) грамматический соллецизм, а следовательно, и трансформацию (адъективацию —?) предлогов.

Контекстуальное совмещение пространственного значения предлога до со значением его омонима — названия ноты — находим в «Поэме Лестницы»:

Гамма приступов От подвала — до Крыши — грохают! (…) Гамма запахов От подвала — до Крыши — стряпают! Ре-ми-фа-соль-си — Гамма запахов! Затыкай носы! (И., 542–543).

Емкая развернутая метафора построена на том, что физическое пространство, организуемое в помещении лестницей, интерпретируется как инструмент, издающий не только звуки, но и запахи, а сама лестница представлена как клавиатура или нотная запись гаммы. В цитированных строках функционально значима омонимия названий нот и продуктов (фасоль, соль). Ряд ре-ми-фа-соль-си начат предлогом до, но прерван строфическим переносом и промежуточной строкой — в результате перенос оказался двойным: завершающий первую строку предлог стал элементом сразу двух сочетаний: до крыши и до-ре-ми-фа-соль-си.

Омонимия производных предлогов и производящих частей речи определяется их разной синтаксической сочетаемостью при общей семантике. Марина Цветаева показывает мотивированность производного предлога, как бы прослеживая в пределах стихотворного контекста историю и условия возникновения такого предлога. При этом позиция переноса и выявляет промежуточный этап изменения:

Есть пробелы в памяти, — бельма На глазах: семь покрывал. Я не помню тебя отдельно. Вместо черт — белый провал. (…) Ты как круг, полный и цельный: Цельный вихрь, полный столбняк. Я не помню тебя отдельно От любви. Равенства знак (И., 449–450).

В другом контексте — стихотворении «С этой горы, как с крыши…» можно видеть обратное движение — от предлога к наречию:

С этой горы, как с крыши Мира, где в небо спуск. Друг, я люблю тебя свыше Мер — и чувств. (…) Нет, из прохладной ниши Дева, воздевши длань… Друг, я люблю тебя свыше. Слышь — и — встань (И., 254).

Смысл предлога свыше в начале стихотворения представлен как негативный в плане обыденного сознания, оценивающего факт отступления от нормы — превышение чувства меры. Однако уже в первой строфе почти все слова обнаруживают какой-либо языковый сдвиг: крыша оказывается крышей мира, небо ниже горы, спуск. — не вниз, а вверх, слова из фразеологизма чувство меры понимаются слишком буквально и при этом перетолковываются так, что чувству меры противополагается чувство безмерности; множественное число слова мера лишает это слово того эталонного значения, которое оно имеет в составе фразеологизма. В этом контексте, где почти все значимые слова употреблены «не в том смысле», который они имеют в языке, предлог свыше, акцентированный переносом, обнаруживает грамматический сдвиг в сторону наречия и семантический сдвиг в сторону положительной модальности. Превращение предлога в наречие полностью реализуется в последней строфе стихотворения, и смысл этого наречия представлен как позитивный в плане духовного постижения чрезмерности, данной высшими силами, возвышающей и приближающей к абсолюту. Такая семантика наречия обнаруживается в строфе, насыщенной и даже перенасыщенной высокой лексикой (Дева, воздевши длань…), и само наречие включается в этот ряд.

Синкретизм категорий лица и числа

В русском языке есть грамматические формы, синкретичные не только генетически или потенциально, но и по своему статусу в современном языке. Так, например, безличные формы глагола совмещают в себе бессубъектность действия и единственное число, а неопределенно-личные формы — наличие субъекта, неизвестного или безразличного для речи, и множественное число. Синкретизм категорий лица и числа и противопоставленность безличных форм неопределенно-личным выполняют важную роль в выражении авторской позиции М. Цветаевой в цикле «Стихи к Чехии».

Смысловая противопоставленность этих грамматических форм заключается в том, что с помощью неопределенно-личных предложений выражаются только проявления человеческой деятельности, а безличные предложения выражают действия стихийных сил (Пешковский, 1938, 318).

В этом цикле, имеющем два адресата и в соответствии с ними две темы (тему Чехословакии и тему Германии), безличные предложения регулярно и последовательно связаны с темой Чехословакии, а неопределенно-личные — с темой Германии. Свойственная безличным формам семантика природной естественности, обусловленной, по концепции цикла, божьей волей, резко противопоставлена семантике произвольного действия. В первом стихотворении цикла «Полон и просторен…», занимающем в книге две страницы, нет ни одного подлежащего-существительного со значением лица. Обилие номинативных и неполных предложений является фоном для односоставных предложений с безличными и неопределенно-личными формами глаголов и для пассивных конструкций:

На поле и в школе — Глянь — какие всходы! Триста лет неволи, Двадцать лет свободы. Подтвердите ж, гости Чешские, все вместе: Сеялось — всей горстью, Строилось — всей честью. Два десятилетья (Да и то не целых!) Как нигде на свете Думалось и пелось. (…) В селах — счастье ткалось Красным, синим, пестрым. Что с тобою сталось, Чешский лев двухвостый? (И., 325).