Высокий свет. Стихи - Айрат Мударисович Сулейманов

доме кончилась вода.

Царь с царицей молодой

Вышли к речке за водой.

– Лучше было б утопиться! –

Говорит царю царица.

– Загубил меня пошто?

Коль была бы я девица,

Не дала бы ни за что;

Хоть ты боженькой помазан,

Хоть ты принял на постой,

Не дала б тебе, зараза,

Поцелуй горячий свой.

Удивился царь:

– Однако,

Век не знал таких речей,

Даже мой визирь, собака,

Вон бежит с моих очей.

И ответила царица:

– Пожалей или ударь,

Не такая уж ты птица,

Облысевший государь!

Я не знала, не гадала

И не ведала допрежь,

Лучше б снова голодала,

Чем цареву холить плешь.

Поначалу царь опешил,

Ликом стал угрюм и строг

И, рукой воздевши к плеши,

Вразумительно изрек:

– Ты не знала, не гадала!

Уличу тебя во лжи:

А коли медок едала,

Не любила ль нас, скажи?

Не сама ли мной дивилась:

Стар да хил, то – не беда,

Лишь бы не переводилась

В доме царская еда.

…Поругались душа в душу.

Их слова, тяжеле гирь,

Из-за клумб в саду подслушал

Молодой еще визирь.

Хитрый, гибкий, с виду – тощий,

Как дубовый сухостой,

Не побрезгует и тещей

Хмырь напудренный такой.

Превосходны атрибуты

У визиря в словаре:

Посылает на три буквы

Всех при батюшке-царе,

И царя бы он позволил,

Да пугается того,

Что возьмет царь да уволит

С этой должности его.

Он – не мямля и не трус,

Намотал себе на ус:

Дескать, царская жена

Только с юбкою важна,

А раздеть – и баба бабой,

Хоть царю наставит рог, -

И податливой и слабой

Станет вмиг на передок.

Стал визирь ей строить глазки,

Стал заглядывать в окно…

Допущу-ка, что ли, в сказке

Отступление одно;

Расскажу, покуда время

У меня на это есть,

Как божественное бремя –

Царский жребий – тяжко несть.

Нелегко царем работать,

Протирать до дыр престол,

Хоть умри, но надо лопать

Все, что подано на стол.

Пар клубится, льются вина,

Розовеет в масле гусь,

Лишь царева половина

На царя наводит грусть…

Право, что ни говори –

Тяжело живут цари:

Хлеб не сеют, не сажают,

И не косят, и не жнут,

Только миру угрожают

Да из смердов соки жмут;

Только речи произносят,

Возлюбя высокий слог,

Дань берут, взимают взносы,

Налагают продналог.

Нет тяжеле работенки,

Чем у батюшки-царя.

Ключ нашел визирь к бабенке,

Слабину ее узря.

Не боец визирь, не лучник,

Не отчаянный стрелок,

Тем не мене нужный ключик

Отыскать к царице смог.

Ни о чем наш царь не ведал,

Ничегошеньки не знал,

Он по-прежнему обедал

И отдельно в спальне спал.

Да порой ругался:

– Сволочь,

На тебя б пустить хазар!

Рази кто-то ходит в полночь

За покупкой на базар?

Как-то раз после работы

Натянул на пятки боты,

Поругал свою жену

И уехал на войну.

В те года война гремела,

У границы шла возня.

Царь дотошный промеж дела

Завернул туда коня.

Испокон веков граница –

Было, есть и будет так -

Пуще глаз своих хранится,

Чтоб не лез в пределы враг.

Распрямив по-царски плечи,

Подъезжает царь и зрит:

На неведомом наречье

С воем дева говорит.

Не понять, о чем толкует,

Узнает от воя он:

Половчанку молодую

Взяли ратники в полон.

Резво спрыгнув на полянку,

Царь изрек:

– Назло жене

Вы, однако, полонянку

Приведите ночью мне!

Ах, лиха беда начало,

Недалеко до конца,

Измочалила в мочало

Половчанка царь-отца.

Поласкал ее немного,

Разогреться малость чтоб,

Полюбил… И отдал богу

Душу, прах и лысый лоб…

И в обратную дорогу

Повезли тяжелый гроб.

А вдова, взошед на царство,

Упекла врагов в Сибирь.

Управляет государством

Молодой еще визирь.

Он чуть-чуть поуправляет

И, сподобившись коню,

В спальне царские ныряет

По два разика на дню.

Крутит ус наместник власти,

Шепчет в нос:

– Папаша, слазьте!

Справедливость в мире есть,

Вы поели всякой сласти,

Дайте нам теперь поесть…

…Вот и все. Легенда эта

Приближается к концу,

Как старинная карета

К обновленному крыльцу.

И решил я на досуге

Рассказать былую старь,

Как нашел себе в супруги

Молодую деву царь.

Погуляю летним парком

И к столу опять спешу,

Эту сказку перестаркам

В назидание пишу.

Аты-баты, шли солдаты,

Аты-баты, вы куда?

Вдруг навстречу автоматы,

Автоматы газ-вода.

Подошел я к нам напиться

И стою, как истукан,

Газированной водицы –

Ползарплаты за стакан.

Опустил одну монету,

А воды в помине нету.

Опустил еще одну –

И ушла она ко дну.

Как убитые солдаты,

Не успевшие упасть,

Строем встали автоматы,

Разевая с жажды пасть.

Я иду себе по свету,

Вижу – люди или нет?

Вместо глаз – у всех монеты,

Очень множество монет.

Только суну им монету,

С ходу следует ответ: -

На монету мены нету,

То есть сдачи тоже нет.

И куда ты ни мечись –

Век живи и век учись.

Аты-баты, шли солдаты,

Обругался – черт возьми!

Прут навстречу автоматы,

Очень схожие с людьми.

И шагаю дальше, фальши

Все приятней в талии,

И так дальше, и так дальше,

То есть и так далее.

Ничего не означало

Выражение лица,

Но у сказки нет начала,

Значит, нету и конца.

Аты-баты, шли солдаты

Из ряда из калашного,

Нет надежных автоматов,

Окромя «Калашникова».

Рамзай

      I

Отгорели утренние зорьки,

Посветлела высь над головой.

В тамбуре вагона Рихард Зорге –

Снова он прощается с Москвой.

Проплывают мимо парки, здания;

Встречные грохочут поезда.

Бой курантов,

«Волжские страдания»,

Русский говор –

встретятся ль когда?

Ночь ушла. Стучат колеса скорого.

– Родина любимая, прощай! –

Шепчет Зорге – человек, которого

Наделили кличкою «Рамзай».

Уезжает вдаль, не сожалея,

Потому что, встретившись с Москвой,

Он успел к граниту Мавзолея

Прикоснуться ласково рукой.

В нем горит любовь неистребимая,

Рвутся из груди его слова:

– До свиданья, Родина любимая!

До свиданья, красная Москва!

      II

…Плеск волны. Тяжелый лязг и скрежет…

Все ему здесь чуждо до гвоздя.

Пароход волну морскую режет,

Рихарда в легенду увозя.

Одиноко встав у края палубы,

Вдаль глядит, угрюм и молчалив.

В обморок попутчики упали бы,

Тайну дум его определив!

Думы, думы… Никуда не деться

От идущих в сердце светлых дум.

Незабытый голос, голос детства

Ясно слышен через лязг и шум.

«Говорят, я – немец чистокровный?

Да, по документам –