Избушка на костях - Ксения Власова

пальцы уверенно перебирают травы, раскладывая их по пучкам. Сквозь туман пробивается песня – тихая, мягкая, как матушкины прикосновения. Слов не разобрать, лишь мотив. Тот же, что я слышу по ночам в своих снах.

– Это была ее избушка.

Голос Яги вырвал меня из дурмана, навеянного то ли хмелем чувств, то ли ароматом трав. Я с силой дернула себя за кончик косы, и боль прояснила голову. Видение отступило, будто предрассветный туман, гонимый солнцем.

– Ведьмы живут долго, – продолжила Яга, смотря куда-то в сторону. Пальцами она задумчиво обводила узор, вышитый на подоле золотыми нитями. Рисунок столь замысловатый, что я терялась: то цветы или что-то иное? – Человеческих жизней две-три. Если повезет.

– О какой удаче ты толкуешь?

– О всякой. В жизни ведь, особенно столь долгой, что только ни случается…

Что скрывалось за этими словами, я не разобрала. Помедлила, будто постояла на пороге закрытой комнаты, но двери не толкнула. Чуяла – не время.

– Матушка прожила меньше, – напомнила я и не сдержала горечи. Она отравой пронеслась по жилам, заставляя сжаться от боли и обиды. – Гораздо меньше.

– Матушка твоя отказалась от колдовства, – равнодушно, почти холодно ответила Яга. В глазах ее промелькнул странный, чуждый огонек. – Потому и умерла так глупо: от хвори.

Сомнение вороватой лисой забралось в сердце. Я с недоумением покачала головой.

– Отказалась?

– Да.

Раздражение каленым железом прижгло душу. В памяти закружилась, словно лист в бочке с водой, картинка из последних дней жизни матушки. Ее изможденное белое лицо, впалые щеки, тени под глазами. Она проводила все время на печи, не в силах подняться. Боль вгрызлась в сердце и заставила меня взвиться на дыбы:

– Да ради чего?!

Я видела князей, кланяющихся в ноги Яге. Почести, оказываемые ей, хозяйке избы, сравнимы с драгоценным подношением. Что можно предложить взамен?

– Тебя. Она все отдала за тебя.

Я замерла, будто от пощечины. Потерянно взглянула на Ягу в надежде, что та рассмеется. Пусть скажет, что то была шутка злая, а не бьющая наотмашь правда!

– Чтобы ведьмой стать, надобно мертвой и живой воды испить. Первая убьет в тебе человека, вторая оживит ведьму. Вот только после этого не повозиться тебе со своими дитятками. Мертвая яблонька не плодоносит.

– А… неужто…

Дыхание перехватило. В глазах защипало, будто их песком присыпало. Из горла вырвался то ли всхлип, то ли сиплый крик. Я торопливо прикрыла рот ладонью и склонила голову, пряча покатившиеся слезы.

Яга поняла меня без слов.

– Можно все воротить, но лишь однажды, – спокойно сказала она. – Убить в себе ведьму, возродить человека. Плата за то – колдовской дар.

– Матушка знала?

– Да.

В ушах зазвенело. Истина, клинком вошедшая в сердце, оглушила. Хотелось закрыть глаза, убежать, забыть об этом разговоре. Значит, я и есть причина всех несчастий матушки? Если бы не я, была бы она жива, принимала князей, раздавая советы с резного трона!

– Жизнь ее была долгой, дни бежали неторопливо, – тихо проговорила Яга. – Нередко я замечала, что она по-особому смотрит на детей. Со мной твоя мать тоже была ласкова, будто матушка с дочерью. Учила всему, что знала сама. Приговаривала, что после нее я стану полновластной хозяйкой избушки. Я смеялась, не верила до той поры, пока…

Яга глубоко, прерывисто вздохнула. Зазвенели браслеты на ее руках, когда она принялась переплетать распустившуюся косу.

– Однажды она пришла ко мне с двумя пузырьками. И сколько я ее ни отговаривала, сколько ни молила, ни плакала, не переменила она своего решения.

– А что потом?

– Потом… – Яга моргнула. На дне ее льдистых глаз промелькнул силуэт матушки. Так отчетливо, что я вздрогнула и едва не потянулась к нему навстречу. – Ушла она. Поначалу я приглядывала за ней, но вскоре перестала. Она того не хотела. Силу потеряла, а чутье при ней осталось. Как ни пряталась я за блюдечком с яблочком, все равно она мой взгляд ловила. Руками махала, костерила на чем свет стоит…

– Почему?

– Больно это – порвать все нити с прежней собой. Так больно, что… – Яга вдруг осеклась. – Да что я говорю? Когда-нибудь и сама узнаешь.

Мне не понравился ее тон – мрачный и при этом полный жалости. Той, с которой мы смотрим на захворавшее слабое дитя.

– И вот матушкин дар у тебя. – Яга взглянула на меня прямо. Алые губы скривились в усмешке. – Весь дар, даже с привеском – чужая мелочовка сверху налипла.

Я замерла, как испуганная птица, пойманная в силки. Они давили на грудь, и из горла вырвался несвязный сип. В волнении сцепив руки в замок, я сжала их до побелевших пальцев и резко спросила:

– Откуда ты знаешь?

Яга чуть повела плечом. Отблески свечи заиграли на ее воротнике каплями расплавленного золота.

– Чую. У каждого колдовства свой запах.

Она щелкнула пальцами, и огонек свечи стал больше, ярче. Еще один щелчок, и свет снова потускнел. Потерянная, завороженная, я глядела на пляски язычка пламени в глиняной плошке. В голове царил сумбур.

– Дар – что птица в клетке, – медленно проговорила Яга. Ее ровный тон смешивался с не менее ритмичными щелчками пальцев. – Он вылетает на волю, стоит клетке сломаться.

– Со смертью ведьмы ее дар ищет новое пристанище? – спросила я, уже зная ответ.

Яга кивнула. Новый щелчок породил совсем уж большое пламя. Оно вспыхнуло, как перо жар-птицы, и едва не ослепило. Я прикрыла глаза ладонью и чуть отодвинулась.

– Все так. Дар твоей матери выбрал тебя.

Пламя набухало, как почка на дереве весной. Оно становилось больше. Плошка уже не могла его сдержать. Язычок мигнул и приподнялся над свечой. Я осторожно заскользила по лавке, стараясь оказаться подальше от ярко-желтой, огненной капли.

– Часто так бывает? Что дар после матери выбирает ее дочь?

Яга покачала головой. Казалось, ее всецело занимает игра с огнем, а меня она едва слышит. Подрагивающее, как заходящийся от восторга домашний пес, пламя перекинулось на тонкие белые пальцы Яги, унизанные кольцами. Я вскрикнула, но огонь не причинил вреда хозяйке избушки. Кожа осталась все такой же мягкой и светлой.

– Редко. Дар обидчив, он не терпит предательств.

Яга повела кистью, любуясь скользящими по ней огненными всполохами. В вязкой темноте комнатушки они были единственным источником света, их пляска волновала, завораживала и тревожила одновременно. Так смотришь на красивую змею, заходящуюся в танце в нескольких шагах от тебя.

– Тогда почему я…

Яга отвлеклась от огня и перевела на меня взгляд: задумчивый, затуманенный воспоминаниями, отблески которых я читала в ее потемневших глазах. По спине пробежал холодок дурного предчувствия.

– На то у меня нет ответа. Но вот тебе мое слово, ведьма костяная: я разведаю, в чем тут дело.

Выдохнув эту угрозу, как облачко ядовитого пара, она позволила мне сделать глубокий вдох, но только один. А затем дунула на внутреннюю сторону ладони. В тот же миг желтое пламя окрасилось в оранжевый цвет и… ринулось на меня, как свора собак, натравленная хозяином на неприятеля.

Я ахнула. Резко скрипнула отполированная лавка, когда я съехала на самый ее край и, не удержавшись, с грохотом рухнула на пол. Огонь с радостным шипением ухнул за мной. Я выставила вперед руки, защищая лицо. Промелькнула, как птица в небе, досадная мысль, что не стоило доверяться ведьме. Вслед за ней пришла другая: полюбит ли меня Тим с обожженными волосами и отметинами на лице?

Ничего. Ни боли, ни жара – лишь тихий шелест пламени. Я несмело раскрыла глаза и впилась взглядом в притихшее пламя… робко танцующее на моих пальцах.

– Смотри-ка, признало, – хмыкнула Яга. – Значит, ты у нас огневица.

– Огневица? – переспросила я, рассматривая пламя.

Оно юркой ящерицей скользило по моим пальцам. Я улыбнулась: прикосновения огня щекотали кожу.

– Та, кто огнем ведает. Мы со всеми стихиями дружим, но только одна выбирает нас.

Я вспомнила, как вспыхнул и погас огарок свечи в доме у мачехи, когда на фитиль упала капля моей крови.

– Тебя, огневицу, и тени потому так любят. Тянутся к тебе, как к родной.

Словно в ответ на ее слова, в углах заметалась отступившая темнота. Будто рисунок на полотне, на темной дымке проступили неясные очертания. Они складывались в пугающие узоры когтей, клыков и клинков.

Я отшатнулась и спиной вжалась в стену. Выставила перед собой руки, полные огня, и с облегчением увидела, как тени рассеиваются. Я повернула голову к Яге.

– Не похоже это на любовь.

Яга фыркнула, а затем рассмеялась. Ее смех – звонкий, чистый, как журчание ручья, – разнесся по комнатушке, наполненной ароматом трав. Ему вторил перезвон серебряных браслетов на тонких запястьях.

– Не все, что выглядит как любовь, зовется ею. И наоборот.

Сомнение раздражающим комариным писком