Избушка на костях - Ксения Власова

что слов я не разобрала. Сердце кольнуло дурное предчувствие. А затем Яга вскинула руку, и ворон, сорвавшись вихрем, устремился в распахнутое окно. В крепко сжатом черном клюве ведьмовская птица несла огрызок.

– Быстрого полета тебе, Тень!

Стоявший рядом Кощей радостно взмахнул рукой, будто прощаясь с вороном. Я вздрогнула, вцепившись в слово с жадностью голодной безродной кошки, впервые увидавшей объедки.

– Тень? – переспросила я, с волнением ухватившись за кончик косы. – Он и правда… Тень?

Если есть День, Ночь и Красно Солнышко, почему не может существовать Тень?

Ход моих быстротечных мыслей прервал смешок. Я подняла голову и встретилась взглядом с Кощеем. Он радостно, будто подруге, подмигнул мне.

– А ты, свет очей моих, начинаешь разбираться в происходящем. Но…

– Птица просто птица, – резко сказала Яга. – Ведьма не может отделить себя от тени. Сгинет сразу. А чужих теней мне не надобно.

Неведомым образом эти слова успокоили меня. Вскрыли тревогу, как нарыв. Та лопнула разлетевшимся гноем, принеся за собой облегчение. Прятавшееся солнце вдруг вышло из-за туч и разогнало тени, которые тянулись ко мне со всех углов. Яга развернулась и зашагала к дверям. У порога она обернулась:

– Пойдем со мной, ведьма костяная. Покажу тебе часть ответов, за которыми ты пришла.

Она так споро исчезла в дверях, что я, подхватив подол, поспешила за ней. Кощей и Тим остались за спиной, в горнице. Стремглав выскочив в коридор, я замерла в недоумении. Яга, склонившись, отодвинула в сторону половик и потянула за круглое железное кольцо.

– Подпол? – удивилась я. – А почему…

– Знания, они ведь глубоко внутри запрятаны, – пробормотала Яга и, поднапрягшись, подняла крышку. – Давай, спускайся.

Внизу темнела крутая деревянная лестница.

– Свет есть. – Яга и правда достала откуда-то из-под подола толстую свечу. – Не споткнемся по дороге.

Я свесилась и с опаской поглядела в зияющий темнотой проем подпола. Лестница казалась бесконечной, она лихо закручивалась вокруг опоры, словно мокрый сарафан вокруг лодыжек. Спускаться по таким крутым ступенькам – все равно что забраться в пасть к медведю: так же безумно и страшно.

– Первой пойду, – тихо сказала я и взяла свечу.

Яга посмотрела на меня с уважением, но покачала головой.

– Нет, иди за мной.

С этими словами она легко нырнула вниз – на первую ступеньку лестницы. Я последовала за ней.

Глава 7

Тусклый свет одинокой свечи брызгал на стены, словно горячее масло на чугунке. Желтые блики переплетались с тягучей, вязкой темнотой, прорезая ее. Из прорех, словно из дырок решета, проглядывалось что-то цельное, пугающее. Чужеродный незнакомый мир, напоенный запахом сырой земли. Каждый тихий шаг по крутой лестнице разносился гулким эхом.

Над головой что-то бухнуло: кто-то закрыл крышку подпола. Язычок свечи дрогнул и потух. Меня обступила темнота. Липкая, густая, она залепила глаза и сдавила горло. Я обхватила шею руками, силясь сделать вдох. Стены, прежде казавшиеся черными, вдруг ожили. По ним побежали алые узоры, складывающиеся в распахнутые в немом крике рты. Промелькнули белые кости. Чей-то костяной указательный палец ткнул мне в бок, и я вскрикнула.

В тот же миг вспыхнул огонек свечи. Тяжело дыша, помутневшим от непролитых слез взглядом я уставилась на Ягу.

– А ну пошли вон! – крикнула она куда-то в темноту. – Девку мою пугать вздумали!

По подполу пронесся разочарованный вздох – такой тихий, что я едва услышала его. А со стен исчезли узоры, и тени, скользящие по моему подолу, отступили.

– Что это? – хрипло спросила я.

– Не что, а кто, – пробурчала Яга. – Всему свое время.

Больше она ничего не сказала. Зашелестел подол ее платья: Яга продолжила спускаться. Стоило ей отойти от меня на пару шагов, как ко мне снова потянулись когтистые тени. Я ойкнула и, перепрыгнув через ступеньку, нагнала свою провожатую.

Сердце рвалось из груди, как бешеный пес с поводка. Ступень, еще одна и еще… В какой-то момент я потеряла счет времени. Лестница казалась бесконечной. Стоило ногам коснуться земли, как я выдохнула с облегчением.

Передо мной раскинулся длинный коридор. На стенах, заливая пространство светом, горели факелы. От их зеленоватого огня мне стало не по себе. Как я буду учиться ворожить, если с таким недоверием гляжу на любое колдовство?

– Сюда. – Яга толкнула тяжелую деревянную дверь, и та с протяжным скрипом отворилась. – Заходи.

Я несмело перешагнула порог. Комнатушка, куда меня привела Яга, оказалась небольшой и, конечно, лишенной окон. Вдоль одной из стен от пола до потолка тянулся длинный ряд полок с книгами. Вдоль другой – такой же длинный, гладко обструганный стол с разложенными на нем сухоцветами. Пучки трав, подвешенные к потолку, чуть раскачивались. Глубокий, душистый аромат трав, как незримые стежки узора опытной мастерицы, скользил по всей комнатке, опьяняя, дурманя голову. В углу темнел обитый железом огромный сундук с торчащим в замке ключом. На его крышке стояла пустая птичья клетка. Пара табуреток, лавочка – вот, пожалуй, и все убранство. Поворачиваясь к Яге, стоящей за спиной, я краем глаза зацепила на стене портрет, прикрытый пучками трав. Лица не рассмотреть, но во лбу незнакомца торчит метательный нож – настоящий, не нарисованный.

– Спрашивай, о чем хотела, – сказала Яга, обходя меня. – Тот, кто проделал такой путь в поисках ответов, достоин награды.

Я тотчас позабыла о портрете, отбросив его, как ненужную кость. Дыхание перехватило от волнения.

– Расскажи про матушку.

Яга хмыкнула, повела плечом.

– Это не вопрос. – Ее голос смягчился, во взгляде, обращенном на меня, промелькнуло понимание. – Ладно, что уж там… Что ты хочешь о ней узнать?

– Все! – не раздумывая, ответила я. – Она ушла так рано, что я почти не помню ее.

– Ой ли?

От лжи, так легко сорвавшейся с языка, стало жарко. Стыд язычками пламени облизнул лицо, заставив потупиться.

Я нежно хранила в памяти все те картины прошлой жизни, когда матушка еще была со мной. Воспоминаний набралось много, некоторые из них были затерты, словно выцвели от бесконечного полоскания в реке памяти. Другие, наоборот, сверкали столь ярко, что я сомневалась, правдивы ли они или выдуманы в долгие одинокие часы, когда сон не шел ко мне.

– Не жалоби меня, девочка, – негромко проговорила Яга, подходя к столу и высматривая что-то. В ее длинных тонких пальцах появилась плошка. – И впредь запомни: дари щедро, проси смело. Не унижайся, не тешь самолюбие того, кто хочет с тобой поиграться.

Краска прилила к щекам, и я накрыла их ладонями. По комнатке разнесся тихий шелест шагов по земляному полу. Подол платья Яги быстро потемнел.

– Иди сюда. – Яга опустилась на лавку и похлопала рядом с собой. – В ногах ведь правды нет.

Я прошла мимо стола с разложенными пучками трав. Наметанным глазом сразу нашла ромашку, иван-чай и душицу. Полынь услышала, а не увидела. Ее стойкий, крепкий аромат отдавал горечью на языке. Или не полынь была тому виной, а чувства, обуявшие меня?

На длинной лавке места было предостаточно, но я, отчего-то робея, опустилась не рядом с Ягой, а поодаль. Та подождала немного, а затем водрузила на лавку между нами свечу, как пограничное знамя, отделяющее одно княжество от другого. Свеча покачнулась в плошке, зашипела обиженной кошкой и потухла. Прежде чем я успела испугаться упавшей на нас темноты, раздались тихие щелчки. Миг, и свеча снова вспыхнула мягким, уютным огнем. Лучи света поползли по стенам, разгоняя тени по углам. Яга перестала щелкать пальцами и спрятала изящные ладони в широкие рукава бархатного платья.

Я с запозданием поняла, что не видела в руках Яги огнива, когда мы спускались по лестнице. Сдается мне, ведьме оно и ни к чему.

– Я была юной девицей, невестой на выданье, когда ведьмовская кровь заявила о себе. Да громко так заявила… – Губы моей собеседницы, не тронутые соком ягод, но и без того алые и мягкие, искривились в невеселой усмешке. – Напугалась я тогда знатно. Собрала в котомку пожитки и, как и ты, отправилась к ведьме лесной – хозяйке костяной избы.

– Матушка прежде жила здесь? – вырвалось у меня.

Я как-то по-новому, с затаенным трепетом, въевшимся в кожу укусами мошкары, обвела взглядом комнатку. Стол, сундук, лавка… Были ли они тут еще при матушке или появились позже? Если я коснусь гладко обструганного дерева, смогу ли унять тоску по своей утрате, увидеть матушку через рябь ушедших лет?

На мгновение я прикрыла глаза. От теплого аромата сухих трав шла кругом голова, разум подергивался туманом, и в его дымке я увидела матушку, сидевшую на той же лавке, что и я. Ее тонкие брови чуть нахмурены,