Пасхальные люди. Рассказы о святых женах - Инна Андреева

Ольга встала с кровати и подошла к окну. Колокол все еще звонил: протяжно и грустно, постовым звоном, собирая сестер на молитву.

«Такие молодые сестры, такие красивые… словно голубки…» – подумала Лёля, глядя на спешащих в церковь девиц в белых апостольниках.

С боем колокола внутри у Ольги исчезали все тревоги, страхи и волнения за кузину, становилось легко и спокойно.

«Бремя Мое легко есть…» – вспомнились слова из Евангелия. Лёля медленно перекрестилась, глядя на золотые кресты церкви. «Легко есть…»

– Все-таки хорошо, что я здесь очутилась! – прошептала девушка. – Хо-ро-шо!

Когда колокол смолк, Лёля отошла от окна и огляделась вокруг.

Комната была небольшого размера. Несмотря на простоту и даже суровость обстановки, она производила впечатление добротности и уюта. В дальнем углу стояла деревянная кровать, застеленная белым ажурным покрывалом. У окна располагался дубовый письменный стол и высокий стул с резными подлокотниками. На столе красовалась толстопузая чернильница рядом с принадлежностями для письма.

Ольга с удовольствием обнаружила медный тазик и кувшин с водой для умывания на небольшом табурете возле шкафа, встроенного в стену, а также графин с ключевой водой и хрустальный стакан на широком подоконнике.

В красном углу горела лампадка, освещая лик преподобного Сергия Радонежского.

Интерьер комнаты чем-то напомнил Лёле дом ее покойной бабушки, Лидии Павловны. Овдовев, бабушка жила почти затворницей в своем поместье, выезжая только на богомолье в храм. Несколько раз в год, обычно в праздничные дни Рождества или Пасхи Христовой, Лёлин отец навещал свою стареющую мать. В эти поездки он брал с собой и Лёлю. В доме у бабушки царил необычный дух. Там не было ничего лишнего, все имело свое место и свое предназначение. А еще у бабушки в каждой комнате висели иконы, украшенные чистыми накрахмаленными рушниками. Возле икон теплились огоньки лампадок. В доме пахло ладаном и смирной. Лидия Михайловна верила в Бога. И вера эта заметно отличалась от теплохладной веры ее родителей. Вера бабушки была живой, настоящей. Казалось, бабушка верила не в существование Бога, она верила Самому Богу – и оттого в любых жизненных неурядицах бабушка сохраняла невозмутимое расположение души.

Воспоминания о бабушке захватили Лёлю. Но усталость вновь дала о себе знать: девушку клонило ко сну. Лёля налила себе из графинчика воды. Отпила глоток. Ключевая вода приятно охлаждала.

Превозмогая сонливость, девушка открыла свой чемоданчик и аккуратно повесила праздничные наряды в небольшой шкафчик, не без сожаления полагая, что вряд ли будет возможность пощеголять в них в обители. Затем Лёля умылась, переоделась во фланелевую рубаху, юркнула в кровать и сразу же заснула.

– Тоня? – удивилась Лёля. Она привстала на кровати. – Тоня, ты давно здесь?

Антонина подмигнула сестре.

– Нет, Лёлечка, я только вошла, наклонилась к тебе, а ты и проснулась! Ты, наверное, ужасно голодная. Уже третий час пополудни.

И правда, Лёля вспомнила, что ничего не ела с вечера прошлого дня.

– А что, у вас сейчас обед? – спросила она.

– Нет, ma chйrie. Сестры откушали сразу после службы, но Матушка не велела тебя будить, чтобы ты хорошенько отдохнула. Я провожу сейчас тебя в трапезную – постоловаешься. – Тоня весело взглянула на Лёлю и добавила: – А еще в трапезной тебя ждет наша мать Пелагея.

– Какая мать Пелагея? – не поняла Лёля. – Меня ждет?

– Да, тебя. Пелагеюшка у нас мастерица готовить и личность замечательная – вы с ней поладите, – снова подмигнула Антонина. – Твое первое послушание будет на кухне, я надеюсь, ты не против?

– Так, девонька, надевай-ка вот этот белый фартучек, – пожилая сестра с широким добрым лицом протянула Лёле фартук. – Будешь мне помогать варить творожную пасху.

Двухэтажный корпус сестринской трапезной состоял из нескольких помещений: просторной залы с длинными столами, где трапезничали сестры во главе с Матушкой, священником отцом Митрофаном и его женой Ольгой Владимировной, примыкающей к ней кухни и нескольких других комнат для хозяйственных нужд. Именно на кухню привела Тоня Лёлю, после того как та хорошенечко подкрепилась. Кухня была большой, светлой и отличалась безукоризненной чистотой.

– У нас в обители, – продолжала Пелагея, – есть свои традиции. Так, пасху мы всегда готовим в Великую Среду и в Великий Четверг между службами, а куличи печем в Великую Пятницу с утра, тогда же и яйца красим.

Лёля повязала широкий льняной фартук, расправила складки на талии и взглянула на старушку-трапезницу.

– Ах, да! – спохватилась Пелагея. – Ты уж прости меня, старую, я с тобой буду по-монашески – на «ты» обращаться. Так и работа у нас пойдет складнее.

– Мне приятно! – улыбнулась Лёля.

Пелагея одобрительно кивнула.

– Пасху варим вон в том огромном чане. Я уже все приготовила для работы – там, в бочонке, свежий творог: только утром привезли, в кадушке сметана. Яйца пять дюжин. Сливочное масло. Курага, чернослив, цукаты.…У каждой хозяйки свой рецепт пасхи, и у нас свой. Особый. Сестры называют нашу творожную пасху «Царской», хотя делаем ее мы иначе, нежели при дворе Его Высочества.

Мать Пелагея, как все сестры на кухне, была подпоясана белым кухонным фартуком поверх темно-синего подрясника, а на голове имела легкий ситцевый апостольник в мелкий цветочек. Она (как шепнула Лёле Тоня, прежде чем уйти) была настоящей монахиней, постриженицей одного из московских монастырей. В Марфо-Мариинской обители Пелагея оказалась почти с самого дня основания сестричества.

– Надобно нам сделать пасхи большое количество, – продолжала старушка. – У нас своих сестер более ста человек, да еще больные в лазарете, девочки из приюта, на Светлой ожидаются высокие гости, будет народ и на разговенье. Так что, девонька, потрудимся. А сначала – молитва. Дело ведь – Божие.

Старушка широко перекрестила лоб и, обратившись лицом к иконе Матери Божией, стоящей в красном углу, негромко начала читать молитву:

«Царю Небесный Душе истины, иже везде сый и вся исполняяй…»

Лёля тоже перекрестилась, но слова молитвы ускользали от нее. Она тайком разглядывала мать Пелагею. Эта улыбчивая старушка очень располагала к себе. Маленького росточка, кругленькая, ладненькая, Пелагея сама походила на ароматную краюшку хлеба. «Как бараночка!» – подумала Лёля, и это сравнение развеселило девушку.

– Это хорошо, что ты улыбаешься! – отозвалась мать Пелагея, закончив молитву. – Готовить надо с любовью и с хорошими мыслями, тогда пища получается вкусной и идет во здравие души и тела. Даже пробовать не надо. Да, девонька, поверь мне, я много лет живу и людей кормлю. Когда готовишь от сердца, с молитвой, то всегда выходит на славу.

Пожилая монахиня дала задание Ольге нарезать курагу, чернослив и цукаты на мелкие кусочки. А сама принялась протирать творог через сито в чан. Некоторое время они работали молча. Кроме них, на кухне были еще сестры и кухарки. Каждая была занята своим делом.

Человека накормить – это святое дело. Сам Господь ради того, чтобы голодных людей напитать в пустыне, сотворил чудо умножения хлебов

Перетерев творог, Пелагея влила в чан сметану, выложила масло и зажгла под чаном керосинку на небольшой огонь.

– У нас среди сестер кого только нет: и княжны, и простые крестьянки, – снова заговорила монахиня. – Конечно, многие пришли по рекомендации. Но есть и те, кто не имел ничего за душой. Матушка всех берет, если видит, что человек имеет сердечное желание послужить Богу и ближнему. – Пелагея взяла в руки большую деревянную поварешку и аккуратно принялась мешать массу в чане. – И все начинают здесь с кухни. Можно сказать, кухня – это первое испытание души человека: годен ли он послужить ближнему. Ведь здесь нужно и терпение, и смирение, и трудолюбие, конечно. Как-то, еще в начале нашей обители, Матушка Елизавета Феодоровна наказала сестрам почистить картошку. А никто не захотел руки марать. Тогда она сама, голубушка, засучила рукава, взяла ножик и начала чистить. Тут уж все сестры набежали… Совестно всем стало, что они-де чурались грязной работы, а великая княгиня – нет. Да, девонька, ты тоже запомни, в жизни пригодится, где бы ты ни очутилась: никакой работы не стоит гнушаться. Всякую работу можно Богу посвящать. А значит, и делать ее с радостью и с усердием.

А уж человека накормить – это святое дело. Сам Господь ради того, чтобы голодных людей напитать в пустыне, сотворил чудо умножения хлебов. Да, девонька, девонька…. У нас ведь помимо сестринской трапезной есть столовая для больных да для бедняков. Много народу обитель наша питает. Слава Богу, Господь средства дает и силы!

По кухне разлился кисло-сладкий творожный аромат.

– А сейчас держи мою поварешку и мешай, а я буду яйца добавлять, – сказала монахиня и протянула черпак Ольге.