Газета День Литературы # 121 (2006 9) - Газета День Литературы

– Может, директора подождем? – негромко спросила тетя Аля.

– Пошел он! – отвечал дядя Саша, горделиво вскинув горбатый нос. Покосился на часы: – Обещал в шесть ноль-ноль – уже семь! Это не по-нашему.

– Может, занят?.. – хотел было поддержать хозяйку дома учитель рисования.

– Найн! – дядя Саша пощекотал рюмкой белые усики-треугольник и выпил.

И раздался телефонный звонок.

– Это он! – хмыкнул дядя Саша. – Всегда чует, где пьют. – И попросил жену: – Побалакай с ним. Обещали премию. А может и орден дадут, наконец. Из шоколада.

Тетя Аля взяла трубку:

– Слушаю. Да, Сергей Николаевич... Что?.. Да, да. – И голос ее все более сникал: – Да. Неужели так? Нет, дома. – И жена протянула мужу черную трубку, прошептав: – Говорит, со склада опять пропал товар.

– Что он мелет? – закипая, схватил дядя Сашу трубу: – Ты чего мне говоришь, директор?! Позавчера проверяли... Что?.. Да... Заперты были. Перерезали?... С-суки.

И почернев лицом, он больше ничего не говорил.

И бросил, наконец, трубку на рычажки.

– Саша, не бери в голову... – забормотал Александр Александрович. – Сейчас такое ворье везде. Ты хоть и главный, не уследишь. Может, твои и наводку дали.

– Много украли? – спросил толстый гость. – А то скинемся? Я-то сейчас практически не употребляю, сын валит лес, деньги есть.

Дядя Саша не отвечал, он сидел во главе стола, заставленного красными и розовыми гладиолусами, съежившийся, жалкий, глядя в скатерть.

Тетя Аля вздохнула:

– С дальних ворот въехали и увезли машину телевизоров и всякой всячины. Это больших денег стоит.

– Не понимаю, – наконец откликнулся виновник тожества. – Там ворота, просто так не открыть. Мы же на территории бывшей ракетной точки. – И вдруг, оскалясь, завопил: – Да что я говорю?! Уже топорами все оборудование вырубили… сам директор рации какие-то на дачу увез... Как может сработать сигнализация, если то и дело нет электричества?! Все на честном слове! Все бывшие военные, с Чечни и Афгана. Предатели! Наркоманы! За щепотку порошка родину продадут!..

Дядя Саша вскочил, впал в неистовство, он рыдал, брызгая слезами вправо-влево. И убежал в спальню. И, было слышно, рухнул там на кровать...

Через пять лет тетя Аля пригласила меня на 70-летие дяди Саши. Он перенес инсульт и, кажется, выкарабкивается. "Приезжай, – писала тетя Аля. – Он часто о тебе вспоминает. Как вы из воздушной винтовки в тире стреляли, изумляя девочек".

Но приехать вовремя у меня не получилось. Прилетел я через полгода, когда дядю Сашу уже похоронили...

По небу неслись бурые тучи, полные снега. Постоял я рядом с тетей Алей на кладбище, тупо глядя на красную жестяную звезду над могилкой.

– Он просил никаких фотографий и никакого каменного памятника. Чтобы как у всех фронтовиков того времени.

Тетя Аля рассказала, что на семидесятилетии был, наконец, Булат, и дочери явились с мужьями.

Довольный дядя Саша покрикивал на своих зятьков, заставил поднимать двухпудовую гирю – и чтобы непременно с неподвижным лицом.

– Жили бы в деревне – дрова бы принудил пилить, – смеялась тетя Аля.

Она вспомнила, как, оставшись без работы, неугомонный ее муж томился от скуки. Когда дети уехали, играл с утра до вечера с мужиками из соседних подъездов во дворе в домино. Щелк да щелк! "Рыба! Ура!.."

– Я вышла его, стала упрекать... с кем сидишь? Тут одни пьянчушки! А он разозлился... схватил двумя пальцами – большим и указательным – край стола и оскалился: "Хочешь, отщиплю – дам как кусочек хлеба. Если моей пенсии мало. Только отстань!"

Потом дядю Сашу снова тряхнул инсульт. Он ослабел, не брился, оброс. Внезапно о нем вспомнили сослуживцы мирного времени – строители и охранники, в газету хорошую статейку написали. А из редакции позвонили и попросили фотографию.

Тетя Аля быстро полистала семейный альбом – увы, все фотографии оказались старые и мелкие. Тогда она настояла, чтобы мужа на дому сфотографировал хороший фотограф. А перед этим пригласила парикмахера Карла Ивановича из соседнего подъезда.

Тот, балагуря (рассказывал про своих многочисленных внучек), намылил старику лицо и махом – заодно – сбрил ему усы.

Когда юбиляр глянул в зеркало и увидел, что "ворошиловских усов" больше нет, он застонал:

– Что ты наделал, парень?! Я не буду без усов фотографироваться!

Тетя Аля воскликнула, пытаясь его развеселить:

– Господи, кто это?! Ты без усов такой молодой! Твои усы мне надоели, как мыши!..

– Что, что ты сказала?!

– Тише, тише... я пошутила...

– Я сказал – не буду без усов!

Карл Иванович, по кличке Карл Маркс, растерялся.

– Ну, давайте я вам приклею обратно... они подержатся...

– Что?! Что?! – зарычал, краснея, дядя Саша.

Тетя Аля миролюбиво предложила:

– Милый Шаех, ну, давай сажей намажу... помнишь, в юности в театр играли... ты мазался...

Дядя Саша в ответ на это предложение зарыдал как ребенок.

– Нет! Без усов не буду!.. Не буду!..

– Хорошо, хорошо, дорогой, – согласилась тетя Аля и договорилась с фотографом, что он снимет ее мужа на фотокарточку через неделю. – У него быстро растет волос, – улыбнулась она. – А лишние я сама уберу.

– Вот это другое дело, – оттаял, наконец, и дядя Саша. Хрипло дыша, он закрыл глаза. – Подождем неделю. Когда-то в школе ждал больше...

В эту ночь тетя Аля вдруг проснулась в половине четвертого, подошла к мужу и, испуганная бледностью его лица, закричала:

– Шаех!.. милый мой!.. Ты умираешь?!

– Еще нет, – пробормотал ее муж. И ей даже почудилась тень усмешки на желтом лице.

– Держись! Мы будем жить! – воскликнула она. – Тебе дать валерьянки?

Муж не ответил. Он смотрел в потолок, словно там видел что-то очень важное для него.

Там в горящей лампочке жужжал раскаленный волосок. Тетя Аля тоже внимательно посмотрела туда, а потом оглянулась на мужа, и вдруг поняла, что он уже умер...

(газетный вариант)

Андрей Шацков НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ

"Куликовская битва принадлежит…

к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их ещё впереди…"

А.А.Блок

ПОСТРИГИ

Пролог

(Монолог Ивана Красного – отца

Дмитрия Донского)

Кому и сколько остается днесь?

Опять ветра заводят перебранку,

Принесшие с Востока злую весть

И с запада – гнилую лихоманку.

Я думаю: "Чудны твои дела,

Господь, пославший эту завируху".

Но мы дружиной сядем у стола

И ножиком источенным краюху

Развалим, сыну в детскую ладонь,

Нацедим сыть, чтоб пил единым махом.

Расти, сынок, души не охолонь,

Не опогань её пустяшным страхом

.

Половую не чти отца завет:

В тиши степей опарой зреет время,

Когда затмит стрелами белый свет,

И ты с порога вденешь ногу в стремя!

Когда приходят поры осенин,

В соитье губ сладка предзимья горечь…

Каким ты станешь в эти годы, сын,

И вспомнишь ли о нашем уговоре?

Не позабыв о тяжести вериг

Очелья Мономахова убора…

Как гулок голос княжеской крови

В миг пострига, средь суетного хора!

I. ПРЕДСТОЯНИЕ

(Август 1380 года)

Этот август, нарушивший сонный покой,

Разогнавший ветрами полынными одурь…

Слышишь, вороны грают за Доном-рекой?

Видишь, мутят сомы под обрывами воду!

В малахае упрятав и лоб и глаза,

Отгоняя докучного слепня камчою,