Газета День Литературы # 121 (2006 9) - Газета День Литературы

– Ну и что? – повысил голос дядя Саша, приподнимаясь на локте и как бы специально отвечай ей сквозь дебри сарая. – Усы носили все великие люди – Ленин, Сталин, Молотов...

– Молотов трус, жену отдал в лагеря. Ты меня тоже отдал бы в лагеря, если бы тебя попросили твои товарищи по контрразведке?

– Брось говорить глупости, женщина. Я знаю, ты наша, советская.

– А у Молотова была шпионка?

– Вряд ли. Но Сталин имел прямые усы, а у Молотова они были бесформенные. Иди, иди дальше, это долго объяснять. – И уже понизив голос, снова опустив облысевшую, но с кудрями возле ушей голову в брошенный на сено полушубок, он продолжил разъяснение уже для меня: – Усы носили все военные люди в России – гусары, драгуны. Могло не носить усов лишь высшее командование – Суворов, Кутузов. А из нынешних – посмотри какие усы Буденный носит! Давай, милый, начинать растить усы. Ты как побреешь пару раз пушок над губами – так сразу начнут вставать. Но!.. – дядя Саша страстно и судорожно зевнул – словно хотел укусить свисавший над нам слева веник табака. – Усы надо подбирать к своему характеру. Усы с загнутыми вверх кончиками – у людей уверенных в себе, но чаще просто хвастливых. А если кончики загнуты вниз – человек упрям и много пьет. Если же усы прямые...

– Как у Сталина?

– Да, как у Сталина... его труднее распознать. – Дядя Саша сделал значительную паузу: – А вот если усы маленькие, скромные – такому палец в рот не клади.

– Как у вас?

– Как у меня. Но есть и пошлые усики – в нитку. Это жулики носят такие усы, прожигатели жизни. А если только у концов губ – это китайцы, там другая философия. – Дядя Саша, зажмурившись, снова зевнул. – Как хорошо на Родине. Я действительно служил в контрразведке... как сказала моя жена... вот хочу тебе рассказать одну историю. Это была в Западной Украине, когда мы, наконец, погнали фрицев. Много народа освободили, но хватало там и предателей, шпионов... не секрет, не все хотели Советской власти... Но как ты узнаешь, кто он? Улыбается, кланяется, кивает... а сам ночью ножом солдат наших зарежет или мину подсунет под рельсы... Попал мне в руки мужичок один, круглолицый, бритый, в наколках. Говорит, уголовник, немцы заставляли воду носить, печки растапливать. Надо сказать, к уголовникам и наша власть относилась более благосклонно, но это отдельный вопрос. Вот мельком допросили мы его и хотели уже пропустить на освобожденную территорию, да что-то меня остановило. Сам не могу понять, что. По моему приказу поместили его в сарайчик и ушли. Нет, он не привязан, только куда он побежит? Побежит – его тут же пристрелят. Смирно лег на землю и лежит. А я обошел этот хлев – он из прутьев и глины слеплен – и в щелку смотрю на него. Час или полтора потерял, но чего-то жду. Я ведь в душе охотник, терпеливый. И вот смотрю, мужичок достает кисет с табаком, бумагу и проводит двумя пальцами вот так... – Дядя Саша повторил жест над своими губами. – Ага, думаю, попался, у тебя усы были еще недавно... зачем ты их сбрил? Тебе интересно?

– Очень, – отвечал я. – И вы его арестовали?

– За что, милый? Нет, так дело не делается. Ну, мало ли, сбрил и сбрил. Может, разонравились. Я решил с ним с другого бока разговор завести. Подсадил к нему Витьку из штрафников, он хорошо уголовный мир знает. Покачай, говорю, его на предмет биографии. А сам снова в щелочку смотрю. Витька первым делом снимает с себя одежду до пояса и показывает мужичку свои наколки. Мне будешь подчиняться, говорит, у меня видишь что нарисовано. А у тебя? Ну, тот вынужден тоже обнажиться. Витька потер пальцем пару наколок у него – да ты еще сосунок, говорит, свежие наколки. Где сидел? Кого помнишь? И наугад имена якобы знаменитых вождей уголовного мира. Тот невпопад кивает, как если бы слышал про таких. Витька словно бы рад. А вот угадай, говорит, что обозначают такие наколки. И называет всякую абракадабру.

– Аббревиатуру, – робко поправил я дядю.

– Ну, канично, нам, татарам, вси равна. Говорит, что такое АА. Тот не знает. "Ангел ада"! А что обозначает ГУСИ? Тот не знает. "Где увижу, сразу изнасилую". Э, говорит Витька, ты совсем еще темный. Учись, пока я жив. ТУЗ? И тот вдруг вспомнил, видно, готовился или сообразил. "Тюрьма учит закону". Верно. А вот что такое ПОСТ? А, не знаешь! "Прости, отец, судьба такая".

Тут я через охрану вызвал Витьку как бы на допрос, он докладывает: "Товарищ старший лейтенант, это – демон". Ну, нечистый, шпион. Дальше дело техники. Мы этому мнимому уголовнику прилепили паклю на место сбритых губ, повезли по селам. И в одном селе народ признал фашистского прихвостня, начальника украинских полицаев. – Дядя Саша снова судорожно зевнул, аж подпрыгнув, словно хотел укусить саму крышу: – Ну, этого в расход, а тебе – пример: насколько полезно разбираться в усах.

– В расход – расстреляли?

– А что, чикаться? Он сразу ушел в молчанку. А времени колоть его нет. Отдали по линии. Сам я рук марать с такими не стану. Я люблю честную стрельбу. – Он заглянул мне в лицо своими тигриными глазами: – С детства мечтал быть снайпером. У меня ведь, братишка, и значок где-то валяется. "Ворошиловский стрелок". Получил в шестнадцать лет, как раз перед войной... но снайперы нужны на позиционном фронте, а не как у нас... вперед, билад, по костям и кровавым лужам, а потом – обратно, билад, по таким же костям... Рано Жуков отказался от усов. Не по таланту. Ладно, это тебе ни к чему. Расти усы.

И я стал растить усы. Намазав мылом, я скреб тайком отцовской опасной длинной бритвой над губой, пару раз порезался, приклеивал полоски бумаги... Поначалу никакого эффекта не наблюдалось, но затем стало чесаться, и вот волосики, прежде нежные, как шелк, сделались жестче. Даже пальцем это явственно ощущалось.

И когда дядя Саша приехал в следующий раз в наше село – время приезда снова совпало с летними каникулами в школе – "ворошиловский стрелок" обнял меня, всмотрелся и восхищенно вскликнул:

– Эт-то совсем другое дело!..

Тетя Аля, слушая рассказы мужа, в этот приезд ни в чем его не упрекала, только ласково подмаргивала мне, но нынче мне почудилась в ее улыбке, в ее глазах печаль. И причина излишней говорливости дяди Саши и печали его жены вскоре обнажилась.

– Молодежь! – вдруг воскликнул мой отец. Так просыпается лысый валун в грозу, сверкая зубами: – Не хочет оставаться в колхозе! Не хочет! Молодец твой Булат, строит, ездит.

– Строит, ездит?.. – вдруг переменившись в лице, переспросил дядя Саша. Он, казалось, мигом почернел, пальцы сжались в кулаки: – Он изменил нашему роду! Он вор!

– Как вор?.. – отец и мать недоуменно уставились на родственника. Тетя Аля махнула рукой и заплакала.

Я первый раз ее видел плачущей.

Скрежеща зубами, матерясь не впрямую, а эвфемизмами, которые в другом случае показались бы забавными, но не сейчас, дядя Саша рассказал, как опустился его сын.

– Связался с плохой женщиной... пьянчушка, истинно чушка... где-то что-то украли, под суд попали... теперь сидит... на письма не отвечает, как будто мы виноваты. Он рос, екарный Истос, неженкой. Альфия, на фига, слишком его нянчила. А вот из твоего сына... – вдруг дядя Саша повернулся ко мне и больно вцепился в мои плечи своими клешнями, – я сделаю мужчину. А ну пойдем!

Под горячую руку он меня едва ли не вытолкнул во двор.

Мы прошли в тень сарая. Здесь между березой и вкопанным столбом имелся турник, сооруженный дядей еще в прошлый приезд. Перекладиной служил обычный лом.

В прошлый раз я подтянулся двенадцать раз. Непременным условием для зачета было не гримасничать. Подтягиваться со спокойным лицом. Как только я начинал кривить губы, выпячивать подбородок, дядя Саша кричал:

– Всё! Аллес!

На этот раз я подтянулся семнадцать раз. На восемнадцатый, видимо, слишком сжал губы.

– Эх ты! – буркнул гость. – Давай я.

И как автомат, в свои немолодые годы, показал сорок подъемов. Спрыгнул, сплюнул:

– Я еще могу... но хватит. Альфия будет ругаться. Пойдем гири качать...

Гиря в два пуда покоилась в сенях, в темном углу, слева от двери в чулан, рядом с огромным тулупом отца, свисавшим до полу на крюке (обычный гвоздь не выдерживал).

Гирю я смог поднять только три раза, не кривя лицо.

– Эх ты!.. – горячился дядя Саша, внимательно смотревший на меня в сумерках сеней. – А еще усы растишь. Смотри на меня...

Несколько раз быстро и легко вознеся гирю над головой, он вдруг сжалился над племянником:

– Ладно. Хорошо. Наберешь мускулатуры в армии, будешь как цветочком размахивать. Но прежде всего мужчина должен уметь метко стрелять. – И с невысказанным смыслом, прищурясь, посмотрел на меня: – Ты понял? Женщины это любят. Понял?