Миллион поцелуев в твоей жизни - Моника Мерфи

Натали бросает на меня недобрый взгляд и снова обращается к Рен.

– Хочешь сказать, что твое имя Девственница? Потому что иначе я тебя не называла.

Выражение лица Рен становится мрачным. Она злится. Не могу ее винить: Натали ведет себя как последняя дрянь.

– Перестань меня обсуждать, Натали.

– Да что ты? И что ты сделаешь, если не перестану? – дразнит Натали.

– На твоем месте я бы притормозил, – тихо говорю я. Обе смотрят на меня, и в глазах Натали вспыхивает раздражение. – У меня есть на тебя небольшой… компромат, Нат.

Откровенные фотки, которые она присылала мне давным-давно – как и большинству парней в кампусе. Видео, на которых она курит вейп на вечеринке в прошлом году. Еще одно, на котором ее жестко трахает Малкольм, хотя его я так и не смотрел.

Малкольм, конечно же, потрудился переслать его всем нам, хотя я не знаю, известно ли об этом Натали. Эту мысль ему подкинул другой наш одноклассник, который делает точно так же. Озабоченный тип.

– Ты сейчас серьезно? Ты правда встанешь на ее сторону? – Она машет рукой на Рен.

– Будешь публично ее унижать, и я помогу ей ответить тем же. – Пожимаю плечами я. – Вот так все просто.

Натали ничего не отвечает, но заметно дрожит. От страха. От злости. Может, от того и другого.

– Ты мудак.

– Это я уже слышал, детка. Тоже мне новость.

Недовольно фыркнув, она разворачивается и уходит. Плюхается на стул в паре рядов от моего и издает громкое:

– Хм!

Как раз в этот момент Малкольм входит в класс, останавливает взгляд на Рен, стоящей возле моей парты, и прищуривается.

Вид у него недовольный.

Именно Малкольм рискует больше всех, если Рен нас сдаст. Его отправят обратно в Англию, а этого он хочет меньше всего. У него сложные отношения с родителями, особенно с матерью. Что бы он ни делал, ее все не устраивает. А если его выгонят из школы и отправят обратно в Англию?

Даже думать нечего. Она придет в ярость и, скорее всего, лишит его финансовой поддержки.

Малкольм идет к своей парте, что сбоку от моей и ближе к Рен. По пути врезается в нее плечом и даже не утруждается извиниться, что совсем на него непохоже, ведь он англичанин и ужасно вежлив. Он садится за парту и свирепо смотрит на Рен.

– Я тебе не мешаю?

Рен, часто моргая, потирает руку в том месте, где он на нее налетел.

Да какого черта? Этот сукин сын причинил ей боль.

Если она расплачется, я за себя не отвечаю.

– Смотри, куда идешь, Мал. – Когда он оборачивается, я бросаю на него взгляд, который так и говорит: «Отвали на хрен».

Он пожимает плечами.

– Она стояла у меня на пути.

– Она девушка. А ты налетел на нее как на поле.

– Послушать тебя, так это плохо, – добавляет Рен.

Я снова поворачиваюсь к ней.

– Что плохо?

– Что я девушка. Будто это проклятие или я какой-то недочеловек.

– Ну… – тянет Малкольм. – Твои слова, не мои.

Эзра хохочет.

Я молча закипаю от злости.

– Женщины годятся только для одного, правда, Крю? Ты сам так говорил. – Малкольм не колеблется ни секунды. – Для секса. Вот для чего. О, и для готовки. Видимо, все же для двух дел.

– Ты отвратителен, – шепчет Рен и смотрит на меня. – И ты ничем не лучше, раз просто сидишь и позволяешь ему говорить такие гадости.

От ее типичной манеры всех осуждать моя злость усиливается.

– А что ты хочешь от меня услышать? Что, по моему мнению, Малкольм прав? Что женщины ни на что не годятся, кроме быстрого перепихона? Может, он и прав.

– Какой же ты мерзавец, Ланкастер! – вопит Натали со своего места, хохоча до упаду.

Это сходит ей с рук только потому, что Сков еще не вошла в кабинет. Сейчас в классе царит обстановка вседозволенности.

– Она права, – произносит Рен пугающе спокойным голосом. – Ты конченый мерзавец.

У меня отвисает челюсть. Эзра хохочет так заливисто, что уже на грани истерики. Даже Малкольм посмеивается.

Рен резко разворачивается и идет по проходу между партами, по пути хватает свой рюкзак с пола и выбегает из класса. Проносится мимо мисс Сков, которая смотрит ей вслед, а потом закрывает дверь кабинета.

– И почему она постоянно убегает с моего урока, если прежде не прогуляла ни дня? – спрашивает Сков, ни к кому конкретно не обращаясь, и идет к своему столу, качая головой.

– Что это вообще было, мать твою? – спрашиваю я друга. – Ты специально на нее налетел, чтобы сделать больно?

Малкольм бросает на меня сердитый взгляд.

– Я ей не доверяю. И ты не должен. Рано или поздно эта пай-девочка сдаст нас, и тогда нам всем крышка.

– А унижая ее и выставляя дурой перед всем классом, ты рассчитываешь добиться ее молчания?

Ему хватает совести изобразить раскаяние.

– Может, она ничего не расскажет, если будет нас бояться.

– Перепугав ее до смерти, можно, наоборот, вынудить ее признаться во всем, что видела. – Черт, я не знаю, как заставить Рен молчать. Может, стоит в кои-то веки отнестись к ней по-доброму. – Не забывай, что она может погубить меня – нас – одним визитом в кабинет директора. Отличный план ты придумал, мой друг. Просто железный.

Хотя мне ли судить? Я и сам только и делал, что запугивал ее. Я ничем не лучше Малкольма.

Возможно, даже хуже, ведь хочу только одного: трахнуть ее.

Осознание сражает меня прямо в грудь, напоминая о том, что я все же человек. Я люблю делать вид, словно меня ничто не волнует, но сейчас есть только одно – вернее, только один человек, которому под силу меня задеть. Заморочить мне голову.

Окончательно меня уничтожить.

И это Рен.

– Может, кто-то должен пригрозить ей, чтобы помалкивала, раз сам ты можешь думать только о том, как лишить ее девственности, – парирует он.

Я прожигаю Малкольма взглядом. Меня бесит, что он понял, о чем я думаю. Но я сам виноват. Я вожделел Рен с начала выпускного класса. Черт, даже дольше.

Почему меня должна заботить забитая девственница, которая, вероятно, влепит мне пощечину, если я попытаюсь взять ее за руку? Она, наверное, даже член никогда не видела. Ее никогда не целовали. Никогда к ней не прикасались.

Она чиста. Непорочна.

Вообще не в моем вкусе.

Так почему же мне до смерти хочется ее запятнать?

Я оглядываюсь и вижу, что Натали с любопытством подслушивает наш разговор. Ну охренеть.

– Неправда.

– Чушь. Ты дико ее хочешь.