Золотой удар - Валерий Георгиевич Шарапов

говорит, – кое-кому о твоих делишках, за которые тебя на шнурки порежут».

Петя вытер пот и раскурил новую папироску. Потом истерично рассмеялся и сделал несколько глубоких затяжек.

– Я в толк не возьму, а когда этот упырь мне снова пальцем погрозил, начал я догадываться, к чему он клонит. Ну, он тут все мне и выдал. Знаю, говорит, с кем ты дружбу водишь, знаю, что сдал ты, сука, немало приличных людей ментам. Одним словом, прознал Хрящ про наши с тобой дела, и теперь, как грицца, прощай мое спокойное житье. Если он всем раззвонит, что я с тобой, майор, давнюю дружбу вожу, представляешь, что со мной сделают?

Петя едва не прослезился. Зверев покачал головой.

– Да уж… дела. Ну, угомонись ты…

– Угомонюсь, Пал Василич! Сам чувствую, что скоро угомонюсь, и, видимо, на века.

– Перестань! Лучше скажи, как тебя Хрящ вычислил…

– Юлька Косая, профу́ра, меня сдала!

– Юлька… Твоя бывшая любушка? Та, с которой у вас любовь была?

Вспомнив хорошо ему знакомую разбитную деваху Юльку Кочину – базарную торговку и бывшую сожительницу Желудя, Зверев фыркнул:

– А ты ей что же…

– Да! Рассказал о наших с тобой делах. По пьянке в койке, сам понимаешь, чего только бабе не расскажешь…

– Ну и дурак ты, Петька!

– Знаю, что дурак, а вот что делать мне, не знаю! – Петя грязно выругался, сплюнул и вытер нос рукавом. – Ненавижу эту маруху! Она ведь теперь, как выяснилось, с Хрящом спуталась, мразь! Все ему про меня и рассказала.

Зверев прокашлялся.

– Ладно, я все понял! Дело и правда дрянь, но ты не кисни! Давай лучше покумекаем, как нам все это исправить. А поэтому рассказывай, что от тебя Хрящу понадобилось.

Петя тут же воспрял духом.

– Все расскажу, Пал Василич. А дело было так…

* * *

В комнате пахло кошачьей мочой, брагой и квашеной капустой. Стены были заляпаны жиром, побелка на потолке посерела, от стояка до ручки окна висела бельевая веревка, увешанная мокрыми тряпками и потемневшими от сырости деревянными прищепками. Стол был завален остатками вчерашней пирушки: корками хлеба, луковой шелухой и банками из-под тушенки; под столом валялись две пустые бутылки.

Домушник Антон Кириллович Ананьев по кличке Хрящ в майке и трусах сидел за столом, курил «Казбек» и с важным видом потягивал из бутылки вчерашнее «Жигулевское» пиво. Юлька Кочина лежала на кровати в одной сорочке, в ногах женщины лежала рыжая кошка, такая же взъерошенная, как и ее хозяйка.

– Значит, все-таки уезжаешь? Далась она тебе, эта Москва. – Юлька зевнула и почесала толстый живот.

Антоша хмыкнул.

– А чего здесь ловить?

Юлька надула губы.

– А как же я?

– Ты? – Антоша рассмеялся. – Ну по тебе, конечно, буду скучать… в первое время.

– Ну тебя! Все вы, мужики, такие.

– Какие?

– Непостоянные. Когда вам приспичит, воркуете как голубки, золотые горы сулите, а как утешите блуд, так сразу у вас планы и дела. Сволочи вы все! Проваливай в свою Москву, пусть тебя там московские марухи ласкают и лелеют. Можешь прямо сейчас сваливать…

– Куда же я прямо сейчас пойду?

– А куда хочешь!

Антоша поморщился. Идти ему и в самом деле было некуда.

– Ладно тебе! Уж и пошутить нельзя. А ты не кисни, вот устроюсь в столице, пристанище себе найду, глядишь, и заберу тебя к себе.

– Правда?

– А почему бы и нет?

– Признаться, слабо в это верится.

– Отчего же так. – Хрящ допил пиво, смачно рыгнул и, подойдя к кровати, плюхнулся рядом с Юлькой. Когда он стал гладить толстую Юлькину ляжку, та отпихнула руку мужчины.

– Да хватит уже! Ишь, какой ты у нас ненасытный. Ты лучше расскажи, где ты в Москве остановиться хочешь. Ты вон и в Пскове без своего угла уже который месяц живешь, а там тебе не Псков.

– В Пскове не имею, а в Москве уж найду, где косточки кинуть. Есть у меня кое-какие задумки…

– И что это за задумки? Опять за старое примешься, по квартирам да по чердакам промышлять станешь? Ну одну квартиру возьмешь, ну две, а потом опять в лагеря? Московские менты, я слышала, народ лютый. Таких, как ты, враз сцапают, проглотят и не подавятся.

– Не каркай! Не сцапают! Там теперь времена другие, ежели с умом к делу подойти, так можно зараз такое дело прокрутить, что несколько лет после этого можно будет на печи лежать. Вон Витька Глаз давеча из Москвы приезжал на выходные, рассказывал, как в столице обосновался. Я как его встретил, так и обомлел. Он еще два года назад в столицу умотал. Уезжал голодранцем, а вернулся козырным человеком. Шляпа, клифт из драп-велюра, ботиночки из телячьей кожи и часики при нем золотые и такие же запонки. Курит теперь только «Северную Пальмиру», раз в неделю ужинает в ресторане «Арарат», квартирку снял, одним словом, выбился в люди. Я его ну расспрашивать, что да как, он и рассказал. Взял, говорит, по наводке пару квартир и теперь в ус не дует.

Юлька почесала кошку за ухом.

– Так Витька Глаз, говорят, скокарь[13] бывалый. Он любой замок при желании может женской заколкой открыть. Он и в Пскове без денег особо не сидел, а ты у меня не Витька…

– Но-но, полегче! Я тоже замки, как орешки, умею щелкать… К тому же у меня в Москве связи есть, так что есть где зацепиться, куда сунуться.

– Это кто ж у тебя в Москве? Небось баба?

– Не баба!

– А кто?

– Кореш старый, вот кто!

Юлька фыркнула и снова почесала живот.

– Поди, такой же голодранец, как ты?

– Ошибаешься, девонька! Не голодранец. Про Мишу Анжуйца приходилось слыхать?

– И кто же это?

– Вор в законе. Мы с ним вместе на нарах чалились. К нему думаю податься, уверен, что он мне не откажет. Поможет и комнатку сыскать и, глядишь, для начала к делу какому пристроит. Присмотрюсь, а потом, может, и свое что-нибудь придумаю.

Юлька хмыкнула:

– И где же ты своего Анжуйца искать станешь? Ты же не будешь говорить, что его адрес в Москве каждая собака знает.

– Собака не знает, а я знаю. Я тут, когда с Витькой базарил, он мне наколочку и дал, подсказал, как этого Анжуйца найти. Еще сказал, что ищет он в Пскове нормальных людей, хочет у нас какие-то дела делать.

– Какие?

– Не знаю. А знал бы, так не сказал. Одним словом, Анжуйца я знаю где искать, и это главное.

Антоша не договорил, потому что в этот момент в дверь постучали…

Юлька встала с кровати, накинула