Барин-Шабарин 3 - Денис Старый

поставили бы меня распорядителем уставного фонда в размере пятисот тысяч рублей. И я даю вам слово, что потрачу эти деньги исключительно на благо нашей губернии и Отечества, — сказал я и нисколько не лукавил.

Хотя нет, немножечко всё-таки лукавства во всём этом было. Идея с благотворительным фондом пришла мне в голову буквально минут сорок назад. Именно тогда, когда стало понятно, что убийца Кулагина — это Зарипов, находящийся сейчас уже в околоточной, где его наверняка пользует местный доктор.

И если станет известен тот факт, а он всё равно станет известным, что Кулагина то ли пыталась отравить своего мужа, то ли усыпила его и ушла, то народная молва разнесёт все, на что будет способна бурная человеческая фантазия, придавая истории как можно больше пикантных подробностей. Ну, а забава всем скопом бить подранка — неискоренима.

— Что ж мне с того будет? — деловито спросила вдова.

— Я рад, что мы можем говорить с вами по-деловому, — улыбнулся я.

— А мы с вами ещё ни о чём не договаривались, — поспешила Кулагина.

— Мне достаточно, Елизавета Леонтьевна, что вы уже признали наличие у вас миллионов. А та информация, которую я мог бы вам предоставить, думаю, стоит не меньше половины состояния, которое вам достаётся от мужа, — я усмехнулся. — А полмиллиона — ведь это даже не половина.

— Что за информация? — сглотнув и поведя плечами, всё же спросила вдова.

— У меня в блокноте имеется много разных записей о делах вашего супруга. Я, как человек честный, обязан добиться их обнародования. Получится ли решить это на губернском уровне или придётся привлекать Третье Отделение Его Императорского величества — это уже другой вопрос, но незаконное приобретение некоторого имущества, как в Екатеринославе, так и в Луганске, и в Ростове — это лишит вас немалой доли состояния. А если история получит огласку в Петербурге, то вам определенно нечего будет делать более в России, — сказал я.

— Вряд ли вы лжете. Ну, а создание благотворительного фонда может существенным образом помочь и моему имени. Может, накинете сюда ещё пятьдесят тысяч и поспособствуете тому, чтобы о моём участии в прискорбном деле убийства мужа никто не узнал? — сказала вдова Кулагина и с надеждой посмотрела на меня.

— Увы, сударыня, — сказал я, разводя руками в разные стороны.

— Правильно ли я вас поняла, господин Шабарин, — задумчиво, прикусив нижнюю губу, проговорила Елизавета Леонтьевна. — Вы предлагаете мне оставить часть своего состояния на вас… Вернее сказать, на некий фонд, который вы хотите создать? Взамен вы обязуетесь не порочить моё имя и не давать ход тем документам, что у вас должны быть?

— Нет, любезная Елизавета Леонтьевна, документы будут всё равно обнародованы и частично показаны ревизору. Но там не будет ничего того, чтобы могло бы оставить тень на вашей репутации, кроме того, что ваш покойный муж — преступник, — я развел руками, мол, «увы». — Только лишь те документы не всплывут, которые лишат вас некоторой части имущества. Но главное, что я не стану говорить ни газетчикам, ни губернатору, что вы, лично вы замешаны.

— Сделка, как мне видится, всё же не стоит полумиллиона, — сказала вдова и словно украдкой посмотрела на меня.

Я состроил мину, что очень сильно сожалею, что нам не удалось договориться, развёл руками и не спеша сделал два шага в сторону выхода.

— Да, стойте же! — выкрикнула Кулагина. — Я согласна. И мой стряпчий уже сегодня будет готовить все необходимые распоряжения. Есть у меня полмиллиона. Но я хотела бы ещё узнать, на что будут тратиться эти деньги. И, как только вы предоставите мне все документы, которыми меня так пугаете, и я увижу, что они мне действительно угрожают, всё сладится самым ближайшим образом.

— Я был уверен, что мы с вами договоримся, — сказал я.

Зачем же мне благотворительный фонд, если он будет не моим личным, а я буду в нём лишь распорядителем? Ответ был на поверхности. Это ещё один шаг в сторону того, чтобы я возвысился над толпой, если можно так назвать дворянскую среду, чтобы стал политически более весомым.

Когда есть политический вес, уважение, известность, то это всё, при грамотном-то подходе, можно и монетизировать. Хотя и деньги для меня не самоцель. Они — средства возвышения. Вот такой вот получается замкнутый круг.

А вообще, правоохранительная система Екатеринославской губернии не выдерживает никакой критики, словно здесь рай для непуганых людей и ушлых преступников. Федор Васильевич Марницкий только ещё чего-то хочет — хотя, и он, если уж быть откровенным, трусоват.

Вот меня просто взяли и отпустили обратно в гостиницу. Это я сам вызвался дать показания под протокол, а после еще объяснил все свои манипуляции с отпечатками, прежде всего, Марницкому, которого подумывал рекомендовать губернатору на должность главного полицмейстера губернии. Думаю, что с те документы, что должен изучить губернатор, дают мне возможность просить Якова Андреевича Фабра. Так что с Федором Васильевичем я разговаривал обстоятельно, показывал несколько раз бумажки, бороздки и петельки, указывал на другие обстоятельства. Пусть учится этой самой дедукции, пригодится.

А мне ещё необходимо продумать разговор с губернатором и с ревизором. Но сначала нужно спокойно пообедать, может, и подремать пару часов. Ведь дел впереди — воз и маленькая тележка.

Глава 9

Скоро я был уже у себя в номере и жадно поедал двойную порцию телятины с хреном. Было всё-таки ощущение, что я что-то не доработал, что-то упустил. Наверное, у многих так бывает: дело сладилось, в все равно не верится, что закончилось благополучно и никакого подвоха нет. Хотя всё складывалось как нельзя лучше. Обвинить меня теперь в том, что я коим-то образом причастен к убийству вице-губернатора Кулагина, нельзя — понятно, что не я Зарипова послал убивать Кулагина.

Это было ясно каждому, кто слышал ответы Зарипова и видел, как он выплёвывал их сквозь зубы. Лавр-то, оказывается, был на меня зол и даже думал убить. С моим спасением, когда я обязан был замерзнуть в снегу после того, как меня напоил и ударил именно Зарипов, у этого мелкого дворянчика все пошло кувырком. А потом ему пришлось стать перебежчиком, и этот поворот вовсе ему помутил рассудок. У Лавра Петровича есть своя фобия, ну или комплекс. Он вынуждено подчиняется, хотя это, как признался убийца, противоречит его принципам и чести.

И тут подчинился