Человек за бортом - София Цой

портретами дам и господ в стиле прерафаэлитов тускло горели хрустальные канделябры с золотыми якорями. Вытянутый мраморный стол был уставлен разного рода статуэтками и шкатулками из золота, серебра, перламутра и драгоценных камней, названия которых мне даже не были известны. Из-за приоткрытой двери доносился веселый голос Келси. Я расслышала имя – Уильям Оллред.

– Прости, разве вы с ним знакомы? – с подозрением в голосе спросил Элиот.

– Дорогой, не одни Ричмонды могут похвастаться связями. Мы тоже не последние люди, – был ответ Келси.

– Я не сомневаюсь, Келси, и поинтересовался не ради самоутверждения. Просто Оллред – гражданин твоей страны. Он не сможет здесь быть адвокатом Валентина.

За этой репликой последовала яростная английская речь, которую мне было сложно разобрать. Возможно, дело было в американском акценте, но казалось, будто Элиот артикулирует лучше – практически каждое его слово, в отличие от тех, что произносил Келси, было ясно, несмотря на глухой, почти обессиленный тон.

– Напомню, Келси, Оллред отошел от дел. Недавно папа видел его в Сен-Морице со всей семьей, включая внуков.

Повисла недоуменная пауза. Я представила, как Келси смотрит на Элиота и хлопает глазами.

– Да, именно оттуда я его и вызвал, – по-французски сказал он.

– Тогда я еще больше не понимаю тебя, – пробормотал Элиот.

Их голоса слились с шуршанием одеяла, цоканьем каблуков; совсем некстати где-то позади или внизу что-то упало. Сквозь шум я расслышала только, что Оллред достаточно уважаемый человек и был вхож в суды разных стран – как защитник ложно обвиненных.

– Этим занимаются и многие французские адвокаты. Почему именно Оллред?

– Потому что он лучший в своем деле. И он сразу согласился, как только я ему позвонил. К тому же я более чем уверен, что в этом так или иначе замешан Джонсон.

– Келси, смотри не ввяжи нас в войну.

– Разве мы уже не ввязались, Ленни?

Затянувшееся молчание говорило само за себя. Оно как будто испытывало и Келси, и Элиота. Но если Элиот мог выдержать, то Келси через мгновение взорвался:

– Я хотел как лучше…

– Келси, не манипулируй мною так дешево, пожалуйста, это утомляет, – спокойно произнес Элиот. – Я очень благодарен тебе за то, что ты договорился с ним. Скажи, он приедет сразу сюда?

– Сначала к Валентину, потом – к нам, – буркнул Келси. – А что?

– Ничего. Просто уточняю. Буду с нетерпением его ждать.

Послышались шаги. Я побежала к уборной, надеясь там спрятаться, но дверь не поддалась. Из комнаты Элиота вышел Келси. Погруженный в свои мысли, он не сразу заметил меня.

– На первом этаже тоже есть уборная, – пробормотал он отрешенно.

– Вы успели переодеться? – выпалила я искренне, хотя это, должно быть, прозвучало как вынужденная перемена темы.

Видимо, пока я интервьюировала Винни, Найджела и Оса, Келси проводил время не менее продуктивно. Изумрудный шерстяной костюм сидел на нем свободно, а на макушке, в растрепанных кудрях, блестели большие очки в черепаховой оправе – скорее декоративные, чем настоящие. Казалось, будто и тон его лица выровнялся, и глаза стали ярче. Мои удивление и комплименты вернули его к жизни. Он улыбнулся и даже порозовел.

– Ах, это Люсиль с Мари привезли. Я решил, что даже плохой период нужно прожить в красивой одежде.

– Мне нравится ход ваших мыслей. И вам идет этот цвет.

– Спасибо, – кокетливо отмахнулся он.

Мы вместе направились в зал. Когда мы миновали лестницу справа, Келси вопросительно обернулся. Не успела я придумать оправдание, как он хмыкнул:

– Не бойтесь, я тоже люблю подслушивать. – Мое лицо залила краска.

За столом Келси попросил пару минут на подготовку и поинтересовался, где же Леа. Как по команде, она появилась в коридоре – так вот кто был в уборной! – но какая-то вся бледная, точно больная. Она пригладила волосы, поправила бант у пучка, несколько раз тронула лиф платья. Когда она подошла, мне показалось, что она вся дрожит. Келси тоже это заметил и насторожился. Он тихо попросил принести ему салфетку и внимательно проследил за каждым ее шагом.

– Я тоже это вижу, – прошептала я. – С ней будто что-то не так.

Келси кивнул.

– Слышала, в свое время вы спасли Люсиль от насильника.

– Это меньшее, что можно было сделать в той ситуации.

– Как вы поняли? Леа ведь даже ничего не сказала.

Он опустил глаза и вытащил из кармана маленький бархатный мешочек. Оттуда одно за другим на стол посыпались кольца с бриллиантами. На них темнела кровь. Келси посмотрел на меня, и на его лице, обычно беспечном, отразилось несчастье.

– Стыд зашивает губы, – произнес он. – Все говорят глаза.

Через пару минут вместо Леа к нам вышла Луиз и оставила две салфетки. На наш вопрос, где Леа, она ответила: «Помогает на кухне». Келси выдавил улыбку и принялся протирать свои кольца.

В голове крутился рой вопросов: «Откуда эта кровь? Что он сделал?»

Келси, будто услышав мои мысли, произнес:

– Это я забыл оттереть после того мерзавца из Восьмого штаба, которого избил, когда Валентина задержали. Опрометчиво поступил, признаю, к тому же он оказался отставным майором… – Келси хмыкнул. – Но ради друзей я готов на многое. А ради лучших друзей – может, даже на запрещенное церковью и законом.

Не понимая, это он образно или самый солнечный из Капитанов на самом деле не столь мил, как кажется на первый взгляд, я проговорила:

– Впечатляет. Это ваш постулат?

Он понизил голос:

– Это постулат Лиги Компаса. – Затем лицо его просветлело, и он невинно улыбнулся: – Ну что, поговорим про Валентина? И не против, если на «ты»?

Именно с Келси и следовало начать всю эту эпопею. Благодаря ему все неизвестные фрагменты портрета Валентина стали стремительно прорисовываться. Детство Валентина было светлым и беспечным: щедрый отец, добрая мать, путешествия по миру, дорогие игрушки. Неимоверно обрадованные появлением первого внука, бабушки и дедушки с обеих сторон одаривали его нарядами от-кутюр, записывали на него дома и квартиры.

Слыша с самого детства разные языки, Валентин быстро схватывал и с тех пор одинаково хорошо изъяснялся на каждом из них. Тогда же стало ясно, что он не только восприимчив к языкам, но и обладает уникальной памятью. В поездках он запоминал совершенно все, вплоть до того, что они ели на обед всей большой семьей и сколько это стоило. В пять-шесть лет он начал выразительно описывать в дневниках семейные путешествия, мешая в повествовании три языка, но чаще используя русский. Словно сам бог велел ему пойти по стезе журналиста-международника.

Родители поддерживали развитие этого особого таланта – хвалили, ставили в пример. По наставлению мамы половину дня маленького Валентина занимали уроки с лучшими гувернерами. В четыре пополудни его забирал отец и брал с собой в посольства, салоны и закрытые кружки, где обсуждались вопросы политической и социальной жизни России. Эти визиты формировали критический взгляд, все сильнее убеждая мальчика, что лучше там, где нас нет.

Грант-старший на арену общественной жизни не выходил, по всем канонам тайных обществ лишь дергая за ниточки из-за кулис. Он спонсировал тайные союзы, советовал сыну запрещенную литературу, предлагал идеи разгромных расследований.

– Я согласен с Валентином в том, что гибель его родителей не была случайностью. Он говорил, что в ту самую ночь заметил в коридоре их дома в Версале постороннего человека, но полиция сочла это игрой детского воображения. К тому же Валентин помнит, что весь предшествующий этому год его отец словно чего-то боялся: не выходил на улицу после захода солнца, запирал на ночь окна и двери, наглухо закрывал шторы. Однажды он подарил Валентину компас и наказал: «Это компас нового образца. Если вдруг что-то случится – жми».

Оказалось, новые компасы Капитанов могли подавать сигнал бедствия. В них был встроен специальный механизм, который при активации передавал высокочастотный сигнал, составленный на азбуке Морзе. Для всех, кто фиксировал его на радиотелеграфных приемниках, он не значил ровным счетом ничего. Однако Капитаны в Морском министерстве, имеющие доступ к радиотелеграфным устройствам, считывали его как сигнал бедствия. При дешифровке они узнавали, кому принадлежит этот компас, то есть кого надо