Царица Горго - Виктор Петрович Поротников

выскажется каждый из вас, – промолвил он, едва навархи угомонились. – Незачем надрывать глотки, мы же не на торжище! Потом проведём голосование, по результату которого и вынесем окончательное решение: отступать или сражаться.

Повинуясь жесту руки Еврибиада, военачальники по одному выступали вперёд на озарённые солнцем каменные плиты и произносили речи, высказываясь «за» или «против» сражения с персами у Саламина. Самую длинную и яркую речь произнёс Фемистокл. Более коротким, но не менее ярким было выступление афинянина Мнесифила. Оба ратовали за битву с варварами у берегов Саламина.

После того как выступили все тридцать навархов, Еврибиад повелел им разделиться. Те из них, кто хотел сразиться с персами у Саламина, должны были собраться справа от Еврибиада. Слева от него надлежало встать противникам сражения. При подсчёте выяснилось, что справа собралось больше военачальников, чем слева.

– Итак, в присутствии царя богов… – Еврибиад положил свою правую руку на алтарь Зевса. – Путём честного голосования мы вынесли коллективное решение: выйти на битву с флотом Ксеркса в водах Саламинского пролива. Рад, что храбрейшие из нас восторжествовали над робкими и слабовольными!

Адимант, проголосовавший за отход к берегам Пелопоннеса, не собирался уступать афинским навархам. Он тайком встретился с Филохаром, убедив того оказывать подспудное давление на Еврибиада, чтобы в конце концов вынудить его отступить к Истму. Филохар сам не горел желанием сражаться с персами у Саламина, столь сильно его поразил вид несметного вражеского флота. Плохо разбираясь в морской тактике, Филохар верил каждому слову Адиманта, считавшего позицию у Саламина губительной для эллинских триер.

Филохар, участвовавший во всех последних войнах Спарты с Аргосом и аркадянами, не сумел проявить себя наилучшим образом как военачальник. Это сильно уязвляло его самолюбие. Благодаря стараниям старшего брата, прошедшего в эфорат, Филохар отошёл от военных дел и стал заниматься политикой. Помошниками эфоров выступали эпистаты. Филохар стал одним из них.

Во время войны кто-то из эпистатов обязательно должен находиться в спартанском войске, если это войско пребывает за пределами Лаконики. Эпистат является «глазами» и «ушами» эфоров. На основании отчётов эпистата эфоры и старейшины выносят постановление, одобряющее или порицающее действия спартанского полководца или наварха.

Филохару очень хотелось очернить Еврибиада в глазах спартанских властей. Нелицеприятный письменный отзыв о действиях Еврибиада, как наварха, уже был составлен Филохаром. Загвоздка заключалась в том, что у Филохара не было возможности незаметно отправить с Саламина это послание в Спарту. Если бы эллинский флот отступил к Истму, став на якорь близ коринфской гавани Кенхреи, то Филохар непременно подыскал бы гонца, который переправил бы его письмо в Лакедемон. И тогда, быть может, Еврибиад лишился бы должности верховного наварха, а Филохар занял бы его место.

Эти мысли и чаяния не давали Филохару покоя. Едва узнав от Динона, что в Пирейскую гавань вошло ещё около трёхсот персидских судов, Филохар тут же устремился к Еврибиаду. Сообщение Филохара смутило и взволновало Еврибиада.

Вызвав Динона, Еврибиад потребовал у него письменный отчёт о потерях персидского флота. Динон предоставил ему этот отчёт, записанный на восковой табличке.

– Во время бури близ Пелиона варвары потеряли около четырёхсот кораблей, – бормотал Еврибиад, глядя на табличку, исписанную острой костяной палочкой. – Пятнадцать вражеских триер были захвачены нами в первый день затишья после бури… Да, помню, эти триеры по ошибке вышли к нашей стоянке от острова Скиаф. Ими командовал перс Сандок, завитый, как женщина. Так, семьдесят кораблей были потеряны персами во время вечерней битвы с нашим флотом у мыса Артемисий… Затем, шторм потопил двести персидских триер у южного побережья Эвбеи. Всё верно. Потом наш флот напал на стоянку киликийцев и уничтожил шестьдесят вражеских судов. Наконец, в утреннем сражении у мыса Артемисий наш флот пустил на дно ещё тридцать кораблей Ксеркса. Итого общие потери персидского флота составляют около семисот пятидесяти кораблей.

Еврибиад швырнул табличку на стол, расхаживая по палатке с мрачным видом. Динон и Филохар в молчании наблюдали за ним.

– По сведениям перебежчиков, у Ксеркса было в наличии тысяча двести триер, – вслух рассуждал Еврибиад. – В таком составе флот Ксеркса вышел из Фермейского залива в середине августа. К началу сентября флот варваров потерял семьсот пятьдесят кораблей. Значит, у персов должно оставаться не более пятисот судов. Почему же их гораздо больше?

– Видимо, у Ксеркса ещё имелись в резерве корабли, о которых мало кто знал даже среди варваров, – высказал предположение Динон.

– А может, к персам пришли корабли фессалийцев и островных эллинов, – вставил Филохар. – Может, критяне надумали примкнуть к Ксерксу.

– Если это так, значит, положение наше гораздо хуже, чем я предполагал, – проворчал Еврибиад. – У персидского флота опять подавляющий перевес над нами. – Помолчав, Еврибиад решительно произнёс: – Я должен сам взглянуть на персидские суда, вошедшие в Пирейскую гавань.

Еврибиад отправился из эллинского стана к гористому мысу Киносура, самому длинному из всех прочих мысов, находившихся на северо-восточном побережье Саламина. С горных утёсов на Киносуре открывался прекрасный обзор на весь Саламинский пролив, а также на побережье Аттики со всеми тамошними заливами. На Киносуре днём и ночью находились эллинские дозорные.

Вместе с Еврибиадом на Киносуру отправились Динон с Филохаром.

Горчие лучи полуденного солнца, отражаясь от белых известняковых скал, слепили глаза Еврибиаду и двум его спутникам. Полуостров был не более ста пятидесяти шагов в ширину, а протяжённость его составляла около четырёх стадий. Между скалами вилась узкая тропинка, оканчивающаяся на вершине невысокой горы, напоминавшей петушиный гребень. Здесь не было ни травы, ни деревьев, лишь колючий терновник пробивался из каменных расселин.

В этот день в дозоре на Киносуре стояли двое спартанцев. Дабы не привлекать внимания, они оставили в лагере свои красные плащи, медные доспехи и шлемы с красными султанами, нарядившись в неброские одежды и широкополые шляпы, изображая из себя местных пастухов.

С вершин Киносуры хорошо просматривались маленькие острова Аталанта и Пситталея, торчавшие на морской глади у восточного входа в Саламинский пролив. Между этими скалистыми островами и побережьем Аттики сновали лёгкие дозорные суда персов.

На горе Эгалеос, самой возвышенной точке аттического побережья, размещались персидские наблюдатели, благодаря которым военачальники варваров знали, что эллинский флот стоит за мысом Киносура, расположившись в трёх обширных бухтах. Персидские дозорные были хорошо заметны эллинским часовым на Киносуре. Вернее, эллины видели на вершине Эгалеос сверкающие на солнце бронзовые щиты варваров, с помощью которых персидские наблюдатели подавали сигналы своему флоту.

Стоя на вершине скалы, обдуваемой всеми ветрами, Еврибиад до боли в глазах вглядывался в скопище персидских кораблей, стоящих в Фалерском заливе и в Пирейской бухте. Даже беглого взгляда было довольно, чтобы убедиться