Царица Горго - Виктор Петрович Поротников

матросы перетаскивали на суда всё необходимое: паруса, вёсла, сосуды с пресной водой, канаты, войлочные покрывала для защиты бортов…

Еврибиад вставал, выходил из палатки, поглядывая на восточный горизонт в ожидании утренней зари. Тёмные островерхие кипарисы заслоняли юго-западную половину неба. Еврибиаду приходилось прогуливаться от своей палатки до палатки Динона, чтобы в просветах между деревьями разглядеть западный небосклон. Костры возле палаток спартанцев давно погасли, но там, где стояли шатры коринфян, пелопоннесцев и эвбейцев, было много огней, отблески которых таинственно мерцали, отражаясь в неподвижной чёрной воде залива.

Еврибиад задремал перед самым рассветом. Однако выспаться ему не удалось.

Едва первый проблеск утренней зари вспыхнул на востоке, в Саламинский пролив вошла теносская триера, выкрашенная в медно-бордовый цвет. Её командир Пантий, сын Сосимена, перешёл на сторону эллинов. Остров Тенос входил в группу Кикладских островов и был населён греками-ионийцами, родственными афинянам. Пантий подтвердил сказанное Аристидом: персидские корабли перекрыли оба выхода из Саламинского пролива.

Эллинские навархи собрались на совет. Очевидная неизбежность битвы довлела над всеми тяжким грузом. Последняя надежда на отступление к Истму растаяла, как дым. Близость этой опасности, вместо того чтобы поднять дух, только усилила страх некоторых военачальников перед варварами. Они ждали чего-то непредвиденного и страшного. Адимант помалкивал, нервно кусая губы. Он не видел спасения в сложившейся ситуации, а потому пребывал в отчаянии.

Еврибиад пытался ободрять своих соратников, говоря о том, что вместе с теносской триерой эллинский флот теперь насчитывает триста восемьдесят кораблей. Мол, варвары окружили их, но это ещё не означает безусловную победу Ксеркса. Навархи внимали Еврибиаду без всякого воодушевления, вполголоса обмениваясь мрачными репликами.

И тут, появился Фемистокл, который пришёл на совет вместе со всеми афинскими военачальниками. Взяв слово, Фемистокл заговорил о том, что бежать эллинам некуда, а стало быть им надо сражаться.

– Друзья, мы выйдем на эту битву, подобно храбрым ахейским мужам, сокрушившим великую Трою! – с горящими глазами молвил Фемистокл. – Если мы доблестно нападём на варваров и разобьём их, то обретём сразу и свободу, и славу, и отмщение за наших павших… Если же мы проявим малодушие и проиграем сражение, то Ксеркс нас не пощадит. Эллинов, сложивших оружие, персы обратят в рабов, но кого-то из побеждённых варвары замучают насмерть, мстя таким образом за свои прошлые неудачи.

Речь Фемистокла наполнила эллинских военачальников мужеством отчаяния. Подталкивая один другого, навархи столпились вокруг Фемистокла, как дети вокруг педагога. Уверенный вид Фемистокла, его сильный голос и проникновенная речь вызывали в робких душах прилив храбрости. Лица навархов раскраснелись, охваченные воинственным порывом, они дружно стали восклицать:

– Верно! Ударим на варваров! Веди нас на битву, Фемистокл! Укажи всем нам место в боевом строю. На корабли!.. На корабли!..

Затем кто-то вспомнил, что верховным навархом является Еврибиад, мол, пусть и он скажет своё слово. Взоры всех военачальников устремились на Еврибиада.

Выйдя на середину круга, образованного толпой из стратегов, Еврибиад протянул руку Фемистоклу и громко произнёс:

– Ты сильнее всех нас жаждал этой битвы, друг мой. Тебе и решать, как она будет проходить.

Фемистокл порывисто пожал руку Еврибиада, восхищённый его благородством.

Тут же на земле, утрамбованной грубыми сандалиями воинов, Фемистокл принялся вырисовывать схему боевого построения эллинского флота. В руках у Фемистокла был дротик, остриём которого он изобразил на схеме Саламинский пролив, побережье Аттики и северные бухты острова Саламин с их скалистыми мысами.

– Итак, друзья, – молвил Фемистокл, – основные силы персидского флота расположены у Восточного входа в Саламинский пролив. Корабли Ксеркса плотными рядами стоят к северу и к югу от острова Пситталея, на котором находится большой отряд персидской пехоты. С этой стороны варвары и станут наступать на нас. Двести египетских триер расположились у Западного выхода из Саламинского пролива. Против египетских триер выступят все коринфские триеры, которые блокируют узкий Мегарский пролив. Адимант, выступай немедленно! – Фемистокл взглянул на коринфского наварха. – Не дай египтянам ударить нам в спину.

Адимант молча кивнул и устремился к стоянке коринфских триер.

Продолжая объяснять схему боевого построения, Фемистокл начертил остриём дротика на земле несколько параллельных линий, замыкающих пространство между побережьем Аттики и островом Саламин. Это было схематичное изображение эллинских кораблей, вытянутых в длинные ряды.

– На нашем левом фланге встанут пятьдесят пелопонесских триер во главе с Еврибиадом, – продолжил Фемистокл, действуя копьём, как указкой. – Еврибиад, что бы ни случилось у нас в центре и на правом крыле, твоя цель – осуществлять натиск против вражеских судов вдоль побережья мыса Перама. Ты со своими кораблями должен оттеснить персов от берега Аттики и зайти им в тыл.

Центр нашего боевого строя займут сто восемьдесят афинских триер, растянувшись между кораблями пелопонесцев и мысом Киноссема. Наш правый фланг образуют оставшиеся сто десять триер, выстроившись между мысом Киноссема и Киносурой. Начальниками правого крыла станут Поликрит и Эоситей. – Фемистокл отыскал взглядом обоих навархов. – Ваша задача, друзья, ударить во фланг и тыл персидским судам, когда они плотным строем втянутся в Саламинский пролив. Дабы увлечь персов в самую узкую часть пролива, афинские триеры в начале боя намеренно станут отступать. Варвары должны клюнуть на эту уловку, ведь они уверены в своём превосходстве над нами.

Перед тем как отдать команду садиться на корабли, Фемистокл принёс в жертву Зевсу и Афине двух белых овец. Совершая молитву на виду у всего войска, Фемистокл попросил царя богов и его мудрую дочь, если нужно, отнять у него жизнь, но не отнимать победу у эллинов.

По сигналу боевой трубы греки взошли на суда и отчалили от берега. Под звучание флейт гребцы слаженно работали вёслами, выгоняя триеры на середину пролива. Спартанцы запели пеан, что они привыкли делать перед всякой битвой, эту военную песнь подхватили воины и на других эллинских кораблях.

Утренний туман, рассеиваясь, поднимался вверх, превращаясь в дрожащую под лучами солнца призрачную дымку. Восходящее солнце озарило тёмные стройные силуэты персидских кораблей, которые двигались длинными колоннами, входя в горловину пролива между Аттикой и Саламином. Море у острова Пситталея напоминало расплавленное серебро, оно сверкало и слепило глаза. В этом сиянии очертания отдельных персидских судов теряли чёткость. Вражеский флот сливался в огромную тёмную массу, вползающую в Саламинский пролив между скалистым мысом Киносура и берегом Аттики, где выстроилось на утёсах пешее войско Ксеркса.

Там, где стояли эллинские корабли, море укрытое тенью от береговых скал имело тёмно-лазоревый цвет. Если морская ширь от Колиадского мыса до острова Эгина уже волновалась под напором восточного ветра, то в Саламинском проливе царил полный штиль.

Войдя в пролив между мысом Перама и Киносурой, флот Ксеркса выстроился в боевой