Воспоминания для будущего - Жан-Луи Барро

Гот, кто сегодня прибегает к наркотикам, чтобы стать гением подобно Арто, поступает смыслу вопреки. То же самое в отношении алкоголя. Поэты, которые пьют, — а я знаю таких — делают это с отчаяния, потому что их душит страх перед жизнью. Желая его заглушить, они бросаются в крайность, хотя отлично понимают, что в такие моменты уничтожают себя. Этого они и хотят, а вовсе не воплощать свои замыслы и писать лучше. Тут все наоборот.

Итак, Арто уехал в Мексику, чтобы наконец излечиться. Когда я увидел его снова, он уже не мог вернуться «на круги своя». И уехал опять — на этот раз в Ирландию. Он вернулся с тростью святого Патрика. Мне он выдал ее за трость Лао-цзы. Он изнывал под бременем собственной трагедии.

Мое последнее воспоминание о нем: площадь Дофин, ресторанчик «У Жана», где он читал мне рукопись «Тахарумарас». Затем «Письма из Родеза». Потом мы отдалялись все больше и больше. У него была судьба распятого. У меня... не знаю... желанье жить, выполнить свое земное предначертание, а главное — отвращение при виде того, как некоторые интеллектуалы используют его в целях, по моему мнению, гнусных. Так, в Старой голубятне состоялся некий сеанс, на котором я не захотел присутствовать. Он был мерзким, бессмысленным, постыдным. Показывали диковинного зверя — не ради него, а для собственной пользы. Грустно и отвратительно!

Тем не менее в театре Сары Бернар, кажется, в июне сорок шестого состоялся вечер в его пользу. Мое имя фигурирует в программе. Значит, это было проявлением солидарности... И мне следовало бы радоваться, а между тем я ничего не помню. Может, я не был тогда в Париже... словом, забыл. Полный провал памяти.

Что открыл мне Арто? С ним в мои поры проникла метафизика театра.

До этого благодаря урокам Ателье, ночи в «кровати» Вольпоне и двум годам, проведенным с Декру, я познал возможности человеческого тела. Я понял, что искусство театра заключается в воссоздании жизни, наблюдаемой с точки зрения тишины и настоящего, посредством человека.

Человек — инструмент. Но все теории, касающиеся этого инструмента, были научными.

Восточная литература, к которой я обратился по совету Арто, открыла мне, что помимо ясных горизонтов плотской материи существуют еще иные. Иррадиация нашего телесного существа распространяется далеко за пределы кожного покрова. Бесконечные ресурсы мускульного сокращения и дыхания делают человека магнетическим элементом.

Впрочем, отделять влияние Дюллена и Декру от влияния Арто значило бы сильно упрощать дело. Они не следовали одно за другим, а перерабатывались во мне одновременно. На «Чердаке» я инстинктивно тянулся к Арто — вот и все.

Хотя слабое здоровье и мешало Арто конкретизировать свои идеи, все же его вклад в развитие техники актерской игры больше, нежели в теорию. И если мы тесно сблизились за короткое время, объяснялось это прежде всего совпадением наших ощущений. Возможно, непосредственность моих реакций убеждала его в правоте собственных идей. В нашей душе хорошо уживались огонь и смех.

Увлеченность и юмор — такое сочетание всегда было сутью моей натуры. Было и осталось. Эсхил и Фейдо. И среди многих девизов, которых я придерживался в своей жизни, один сохранялся при любых обстоятельствах:

Всем увлекаться и ничем не дорожить.

Итак, меня увлекали механика человеческого тела, пульсация жизни и их волшебные свойства.

Когда Арто объяснил мне триаду Каббалы, я страшно заинтересовался и потянулся к этому словно к магниту. Я мог бы воспользоваться этим хоть завтра, чтобы «поразить толпу». Говорю это не ради похвальбы: я не был снобом. Слово «Каббала» оставалось мне чуждым — «слишком сильным» для меня. Зато явление триады я воспринял всем нутром и узнал в нем себя. Таким образом, Арто передал мне ключ. Мне оставалось подобрать для него замочную скважину.

Вне зависимости от того, идет ли речь о Дюллене, Декру, Арто или главным образом о моих собственных опытах и воображении, я хотел бы на нескольких страницах ввести вас в мир, в котором начал жить тогда и живу до сих пор.

Алхимия человеческого тела

Эх, батюшка с матушкой, ну как тут не помянуть вас лихом!

Мольер. Мещанин во дворянстве

Представьте себе... лабораторию алхимика. Мои инструменты: элементы человеческого тела. Моя перспектива: жизнь в настоящем. Отправная точка: тишина. Поехали!

Жизнь — постоянное движение: одно присутствие сменяется другим, как одна смерть следует за другой — и так до конечной мутации. Постулат: «Нельзя дважды войти в одну реку» (Гераклит).

Давным-давно известно, что пространство есть движение. Во время этого медленного и непреодолимого движения вперед молекулы встречаются, соприкасаются, отталкиваются или соединяются: все пылинки жизни, играя между собой, непрестанно участвуют в обменах. И все это происходит в соответствии с неким ритмом в «темпе» всемирного тяготения.

Чтобы преобразовать все эти неуловимые вибрации, уже сами по себе составляющие настоящее, в конкретный и осязаемый предмет, мне требуется инструмент, способный воспроизводить в естественном состоянии:

движение — обмен — ритм.

Следите за мной и щупайте. Не правда ли, мой позвоночный столб не уступает в гибкости хлысту или змее? Разве он не само движение? Обратите внимание, как свистят кузнечные меха — дыхательный аппарат, непрестанно осуществляющий и поддерживающий циркуляцию воздуха между человеком и вселенной, между средой и тобой — туда и обратно. Не тут ли происходят обмены? Послушайте тамтам этого колдуна — сердца, отбивающего удары — один короткий, один длинный. Ямб, как вы говорите. Не правда ли, это соответствует ритмам вселенной! Мы живем, отбивая ямб.

Понаблюдаем за дыханием пристальнее: грудная клетка расширяется — принимает воздух. Грудная клетка сокращается — выбрасывает воздух, отдает. Она может и удерживать воздух, приостанавливая процесс обмена, назовем это задержкой. Вот элементарная триада жизни: получать, давать, задерживать. Вот триада дыхания: вдох, выдох, задержка. Мы дышим не думая, впрочем, мы никогда «не думаем». Но чувственность жизни легко дает нам понять, что:

получать — женское

давать — мужское

задерживать — среднее.

Вот она, каббалистическая триада!

Разумеется, речь идет не о женщинах и мужчинах. Независимо от пола все мы состоим из триады жизни. Доза меняется в зависимости от пола, а у художника все перемешано.

В каждой триаде три составных элемента:

средний — мужской — женский

средний — женский — мужской

мужской — женский — средний

мужской — средний — женский

женский — средний — мужской

женский — мужской — средний.

Вы спросите, к чему я веду. Применим это рассуждение к живописи.

Тут следующая триада:

желтый — синий — красный

средний — мужской — женский

три основных цвета.

Играя ими, вы получите дополнительные цвета:

желтый и синий = зеленый

синий и красный = фиолетовый

красный и желтый = оранжевый.

Как игрой этих шести цветов можно получить бесконечное множество полутонов, так игрой триад дыхания можно получить бесконечное множество состояний.

Чем это интересно? Как человек — либо мужчина, либо женщина, так существует и два рода дыханий: бессознательное, обеспечивающее биологическую жизнь человека, и сознательное дыхание Персонажа, устанавливающего контакт с Другими. Природа сознательных дыханий может изменить природу дыханий бессознательных, от которых зависит состояние человека. В жизни это происходит само собой. Но, владея алхимией дыхания, можно приводить себя в любое состояние. Такое искусственное овладение дыхательным процессом, который в жизни протекает естественно, естьискусство дыхания. Вы уже чувствуете, что мы приближаемся к науке человеческого поведения, то есть к театру.

Прежде чем идти дальше, еще одно наблюдение, которое и на этот раз иллюстрирует живопись. К шести цветам — три основных, три дополнительных — необходимо добавить еще два — белый и черный. Свет и его тень. Точно так же и к дыхательным комбинациям добавим два влияния, два течения, два прилива в зависимости от того, что происходит — индивидуум ли давит на среду (активный прилив) или среда давит па индивидуум (пассивный прилив). Именно эти два прилива и создают бесконечное разнообразие полутонов или состояний. Я знаю, это трудно воспринимается при чтении, но ведь театр прежде всего «практика жизни».