Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны - Наталья Борисовна Граматчикова

сочинения. Один из них хранится в библиотеке Новорусанова, другой — в администрации Жердевского района, третий — у родственников одного из моих респондентов в Тамбове[226]. Отпечатанная на машинке новорусановская рукопись несет на себе следы обильной уточняющей правки, вероятно (но вовсе необязательно) авторской. Существование других экземпляров было подтверждено информантами, но ознакомиться с ними не удалось.

На обложке книги стоит дата создания (1987) и автор (Б. И. Кузнецов). Эти выходные данные в достаточной степени условны. Ознакомившись с введением, читатель узнает, что кандидат исторических наук Б. И. Кузнецов[227] — это лишь составитель книги. Журналист и военный историк, в середине 1980‐х он взялся за публикацию воспоминаний своего отца — одного из основателей коммуны Ивана Васильевича Кузнецова.

Публикацию книги составитель приурочил к юбилейной дате: «В 1988 году исполняется 70 лет со дня создания (июнь 1918) артели, затем коммуны „Дача“, — ныне колхоз имени М. И. Калинина Жердевского района Тамбовской области» (с. 2)[228]. Публикация воспоминаний и других документов, имеющих «определенную познавательную ценность», должна была способствовать сохранению памяти об истории колхоза. Книга задумывалась составителем как единственная и главная история села, коммуны и колхоза и адресована активным деятелям этой истории: «Сборник предназначен для вручения в юбилейные дни старым коммунарам и их семьям». Другим адресатом были, по всей видимости, исследователи — «он может представлять интерес и для более широкого круга лиц, занимающихся изучением истоков колхозного движения» (с. 2).

Ил. 1. Рукопись «Коммуны „Дача“», школьная библиотека Новорусанова. Фото Н. Ломакина

Сами воспоминания, «опубликованные» в машинописи в конце 1980‐х, были написаны И. В. Кузнецовым в середине 1960‐х годов «по договоренности с Воронежским областным издательством» (с. 2). Несмотря на то что публикацию и написание воспоминаний разделяют около 20 лет, интенция, круг адресатов и даже способ обоснования значимости воспоминаний в целом не изменились. Если в 1987 году воспоминания открываются введением кандидата исторических наук Б. И. Кузнецова, то в середине 1960‐х рассказ самого И. В. Кузнецова предваряло «предисловие» профессора, в прошлом — революционера и журналиста — П. Я. Гурова[229]. Как и Б. И. Кузнецов, Гуров отмечает неординарность личности автора, основателя прославленной коммуны, и то, что «воспоминания И. В. Кузнецова при тщательной редакции будут ценным вкладом в историю коллективизации в СССР» (с. 4).

Вместе с тем в двух изданиях заметно и смещение акцентов. В отличие от П. Я. Гурова и И. В. Кузнецова, предпочитавших вписывать «Дачу» в историю колхозного строительства, Б. И. Кузнецов позволяет себе говорить о ней как о коммуне. Оригинальное название воспоминаний, посвященных истории коммуны, — «Быль земли Тамбовской. Записки ветерана колхозного движения». Здесь отчетливо видно, что основатель и летописец коммуны И. В. Кузнецов избегает называть себя таковым. «Коммуна», «коммунары» появляются в тексте, но не в заголовке. Автор введения 1964 года П. Я. Гуров в своих обобщениях так же тщательно подбирает слова: «история коллективизации», «работник колхозного строительства И. В. Кузнецов» (хотя и не избегает слова «коммуна» совершенно). Сын И. В. Кузнецова, пишущий в 1987 году, называет книгу «Коммуна „Дача“» и апеллирует к «старым коммунарам и их семьям». Замена оригинального названия — явно осмысленное и декларативное решение. Подчеркивается это и эпиграфом, предпосланным сочинению именно Б. И. Кузнецовым, — это цитата из выступления М. И. Калинина в коммуне «Дача» 17 февраля 1930 года: «Пройдет десяток лет и работу старых коммунаров (курсив мой. — Н. Л.) запишут на скрижалях истории революции». Дарственная надпись, сохраненная на форзаце новорусановского экземпляра, также подчеркивает связь между коммуной и колхозом: «Продолжателям дела артели и коммуны „Дача“ — от старых коммунаров с наилучшими пожеланиями. Помните, что мы начинали нынешний колхоз имени М. И. Калинина. По поручению. Б. И. Кузнецов. 15.10.1988».

Объяснение этого смещения акцентов лежит, как представляется, в двух плоскостях. Прежде всего, в середине 1960‐х еще действовало негласное ограничение на использование термина «коммуна». Коммуны были любимым детищем советской власти 1920‐х годов, однако они не показали себя эффективными в деле склонения остального крестьянского населения к коллективизации. Напротив, основанные пролетариями или распропагандированными солдатами и щедро дотируемые государством земледельческие сообщества вызывали гнев и неприятие в соседних деревнях. В 1930‐х годах коммуны повсеместно заменяются колхозами, объединившими значительную часть населения деревни, само слово постепенно выходит из обихода. Как отмечал А. Грациози, «ненависть, сгустившаяся вокруг коммун, была настолько сильной, что даже само слово превратилось в табу и для советского режима, из словаря которого оно исчезло, чтобы не появляться, — во всяком случае, с редкими исключениями, на уровне деревни, — даже в начале тридцатых годов, когда было отдано предпочтение более нейтральному слову „колхоз“»[230]. Для перестроечных 1980‐х, напротив, период 1920‐х и НЭПа стал восприниматься как воодушевляющая эпоха настоящего строительства коммунизма. Реабилитация 1920‐х могла стать поводом для реабилитации истории коммуны, что и делает Б. И. Кузнецов своей публикацией. Вторая причина связана с напряженными отношениями между артельщиками и коммунарами с одной стороны и обычными крестьянами — с другой. Состав колхоза имени М. И. Калинина не соответствовал составу бывшей коммуны «Дача». Созданный в середине 1930‐х годов колхоз включал и то самое крестьянское население, которое еще недавно скептически, если не враждебно относилось к коммунарам, и самих коммунаров. По всей видимости, в 1960‐х для И. В. Кузнецова было важно подчеркнуть преемственность двух институций путем сглаживания их различий и самоидентификации с колхозом, а не с коммуной. Для покинувшего село Б. И. Кузнецова более существенным для изложения мог стать факт семейной истории — основание коммуны и, следовательно, колхоза его отцом.

Таким образом, и при написании, и при переиздании воспоминания предназначались в первую очередь местной аудитории. При этом значимым было подкрепление авторитета автора воспоминаний извне — со стороны академически признанных (о чем говорит употребление титулатуры) и несомненно «героических» (ветеран-полковник, видный революционер) и лояльных историков. Ключевым тезисом академической поддержки стало указание на заметную роль коммуны «Дача» в общей истории колхозного движения.

История написания и издания книги зафиксировала и определенные различия в интенциях и терминологии причастных к этому процессу людей. Автор воспоминаний в 1960‐х годах позиционировал свое произведение как историю колхоза и колхозного движения, использовал примирительную терминологию и адресовал сочинение, по всей видимости, всем жителям села. Его сын, издатель 1987 года, акцентирует воспоминания как историю коммуны, ссылается на сообщество «старых коммунаров» и адресует книгу к нему.

ТАМБОВСКОЕ ВОССТАНИЕ ГЛАЗАМИ КОММУНАРА

«Шайки „зеленых“, петлявшие по округе, до поры до времени не трогали нашу артель. Видимо, не хотели обострять своих отношений с местными органами Советской власти. Положение изменилось, как только в августе 1920 года в Тамбовской губернии вспыхнул кулацко-эсеровский мятеж — антоновщина. И „зеленые“ сразу же превратились в откровенно белых. Начались налеты на советские учреждения, открытый террор против партийных и советских работников. Подвергалась разгрому и наша артель» — так описывает перемены