Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка - Том Вулф

Так или иначе, но сейчас Дон Биб берет в руку громкоговоритель и объявляет:

— Страшно не хочется обламывать эти танцы, но теперь давайте устроим небольшую гонку на скорость.

К динамику у него подсоединен фонограф, и Дон ставит туда пластинку, произведенную «Риверсайд Рекордз», где записаны тот рев и писк, с которым «драгстеры» срываются с места, оставляя позади стартовую черту. Танцев Дон вообще-то тем самым до конца не обламывает, однако сотня подростков, слыша звуки неистовой гонки, все же подходит туда, где у Биба находится трибуна с игровой гоночной трассой посередине. Игровая гоночная трасса представляет собой разновидность железной дороги, на которой две модели автомобилей, каждая примерно пяти дюймов длиной, снабженные электропитанием, устраивают гонку на скорость. Биб берет микрофон и объявляет о том, что здесь находится певец Дик Дейл и что всякий, кто обгонит Дика на игровой гоночной трассе, получит одну из его пластинок. Дик Дейл чертовски популярен среди местных пацанов, потому что он поет уйму «серферных» песен. Серфинг — езда по волнам на такой специальной доске — представляет собой обожаемое развлечение всех подростков, настоящий культ. У них даже есть собственный сленг с эпитетами вроде «держит десятку», что означает самое лучшее выступление. Они также занимаются одной конкретной разновидностью самоделок. Эти парнишки берут старые деревянные автомобили-универсалы, которые они зовут «колобахами», чинят их, переделывают, а затем используют для езды, сна и подвозки серферного снаряжения к пляжу по уикендам. Невесть по какой причине серферы также получают уйму кайфа от игровых гоночных трасс. Таким образом, если привлечь Дика Дейла на игровую гоночную трассу, мы получим сразу три сферы сокровенного мира подростков, скатанные в одну.

Дик Дейл, оснащенный байронической рубашкой, синим кашемировым свитером с вырезом на груди и солнцезащитными очками с огромными стеклами — повседневной одеждой певцов в США, — держит в руке один шнур с кнопкой стартера, тогда как пышная нимфетка из Ньюпорта по имени Шерма, этакая красотка в брюках «капри», держит другой. Дон Биб дает стартовую вспышку, и Шерма тут же испускает крик, но вовсе не восторженный, а исключительно нервный, после чего модель «форда» 1963 года выпуска и модель «драгстера» начинают двигаться по игровой панели, расположенной примерно на уровне груди. Говорят, что игровая панель составляет ровно одну двадцать пятую от реального размера трассы для гонок на скорость, что неким образом напоминает вам те невероятные, величиной с почтовую марку, картинки в энциклопедических словарях, под которыми написано что-то вроде: «Африканский слон. Изображение в масштабе 1:100». Однако сотню подростков, столпившихся вокруг игровой гоночной трассы, это абсолютно не смущает. Их интересует лишь одно: кто победит — Дик Дейл или Шерма. Уверен, им не составляет ни малейшего труда мысленно увеличить трассу и модели машин ровно в двадцать пять раз — до размера полномасштабного эзотерического мира форсированных и самодельных автомобилей.

Как раз на «Подростковой ярмарке» я также познакомился с Джорджем Баррисом, одной из знаменитостей мира самодельных машин. Баррис считается самой крупной шишкой среди самодельщиков. Все его знают. Джордж Баррис являет собой отличный пример парнишки, который вырос, полностью поглощенный тинейджерским миром автомобилей. Он так самозабвенно увлекался чистым пламенем и его формами, что и сам в итоге некоторым образом стал художником. Здесь все получилось как с Тьеполо, появляющимся из студий Венеции, где округлые греческие ляжки на фресках палладианских куполов висят в атмосфере подобно облакам. Если, правда, не считать того, что Баррис появился из магазинов Лос-Анджелеса, торгующих автомобильными корпусами и запчастями.

Баррис пригласил меня в свою студию. Правда, ему никогда бы и в голову не пришло так это место назвать. Нет, он именует свою студию Самоделкино, и располагается она в доме номер 10 811 по Риверсайд-драйв в Северном Голливуде. Если в пределах тысячи миль от Риверсайд-драйв и есть река, то никаких признаков ее я не заметил. Место там самое что ни на есть обычное: бесконечные выжженные бульвары с рядами двухэтажных зданий по бокам, магазины, кегельбаны, катки, кафе для автомобилистов, где торгуют мексиканскими пирожками, и все это оформлено не в виде прямоугольников, а в виде трапеций, достаточно взглянуть, как там скошены крыши и как наклонены стекла витрин. Создается такое ощущение, словно они вот-вот рухнут на тротуар. Рекламные вывески там тоже очень классные. Они расположены снаружи заведений на специальных столбах. Эти вывески имеют тошнотворные очертания собачьих ног и в целом вполне вписываются в то, что я называю «бумеранговым модерном».

Баррис, семья которого происходит из Греции, невысокий, но крепкий мужчина ростом пять футов семь дюймов. В свои тридцать семь лет выглядит он совсем как Пикассо. Когда Баррис работает (а этим он занимается большую часть времени), он носит плотную белую футболку, выцветшие сероватые брюки, снабженные складками в той же манере, что и брюки Пикассо, в которых великий художник в одиночестве гулял на ветру по утесу в Рапалло. Обут Баррис в шлепанцы на креповой подошве, тоже какие-то сероватые. Пикассо, следует добавить, ничего не значит для Джорджа Барриса, хотя Баррис и знает, кто он такой. Просто для Барриса и других самодельщиков не существует одной великой вселенной формы и дизайна под названием Искусство. И тем не менее это именно та вселенная, в которой он существует. Ибо на самом деле Баррис вовсе не конструирует автомобили. Он создает формы.

Баррис гордо ведет меня по Самоделкину, и поначалу это место кажется очень похожим на любой магазин, торгующий автомобильными корпусами и запчастями, но очень скоро ты начинаешь понимать, что находишься в галерее. Это место полно таких автомобилей, каких ты никогда раньше не видел. Половина из них так никогда и не выедет на дорогу. Это поставленные на прикол грузовики и трейлеры, которые возят по всей стране, дабы продемонстрировать их на выставках форсированных и самодельных автомобилей. Впрочем, если до этого дойдет, то машины поедут — все они полны массивных, мощных, обложенных хромированными пластинами моторов, потому что вся эта скорость и мощь, вся эта очаровательная аппаратура имеет колоссальное значение для всякого, кто занимается переделкой или созданием самодельных автомобилей. Однако все они вроде одного из ковров Пикассо или Миро. По этим проклятым штуковинам просто нельзя ходить. Их можно лишь повесить на стену. Та же самая история с машинами Барриса. В сущности, это скульптуры.

К примеру, там находится построенный Баррисом совершенно невероятный объект, который он назвал автомобилем на воздушной подушке ХПАК-400. Самодельщики просто обожают эту штуковину на букву «X». Она ездит на воздушной подушке, которая вообще выходит за все мыслимые рамки, ибо представляет собой чистейший фрагмент криволинейной абстрактной скульптуры. Если в Бранкузи есть хоть что-то хорошее, тогда эта ерундовина тоже заслуживает отдельного пьедестала. Там нет совсем никаких прямых линий, присутствуют один-единственный правильный круг, а также все те бесчисленные плоскости с колоссальными барочными лопастями, и тем не менее в целом эта воздушная подушка представляет собой жесткий фрагмент четкой геометрической гармонии. По сути дела, Бранкузи и Баррис независимо друг от друга разработали концепцию дизайна, которую мы зовем «обтекаемым модерном» или «криволинейностью тридцатых» — понятное дело, разработали, следуя совершенно разными дорогами. Кроме того, Баррис и другие художники самодельных автомобилей не расстаются с идеей абстрактной кривой, с которой ох как тяжело иметь дело. Они то и дело этой идеей пользуются — в то самое время, когда ваши конвенциональные дизайнеры (от архитекторов до тех парней, которые мастрячат наши журналы) выдают одного сплошного Мондриана. Даже молодые автомобильные стилисты в Детройте — сплошь мондриановцы. Лишь конструкторы самолетов имеют хоть что-то общее с «обтекаемым модерном», да и то лишь потому, что их к этому принуждает сама физика. И так далее и тому подобное. Я бы хотел в самое ближайшее время вернуться к этой теме, но вначале собираюсь рассказать вам еще про один автомобиль, который показал мне Баррис.

Эту машину вообще-то запихнули в кладовую. С тех пор, как Баррис семь лет тому назад ее сделал, она его больше не интересовала. Однако этот автомобиль (эта старая ерундовина — с точки зрения Барриса) очень сильно смахивал на увиденный во сне прообраз одной очень классной спортивной машины под названием «квантум» — на тот самый «сааб», что выпустили в этом году после пары лет консультаций со всевозможными экспертами и авангардными дизайнерами. Обе эти машины прекрасны — и «сааб», и тачка Барриса. У них практически один и тот же корпус — с одной и той же прелестной топологией, сбегающий к запрятанным в узкие тоннели фарам. Спереди корпуса обоих автомобилей криволинейно спускаются к самой земле. Я сказал Баррису о подмеченном мною сходстве, но он лишь пожал плечами. Вообще-то он уже привык к тому, что время от времени какой-нибудь производитель пять-шесть лет спустя «открывает» одну из его машин.