Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка - Том Вулф

Фил прикладывает пальцы к переносице, а затем начинает накручивать на них свои брови.

— Фил, вообще-то очень темно, — говорит малый с большой шляпой. — Зачем ты это делаешь?

— Я плачу доктору шестьсот баксов в неделю, чтобы он это выяснил, — не поднимая взгляда, отзывается Фил.

Спектор сидит в темноте, а его пальцы копошатся где-то между глаз. Как раз у него над головой можно различить картину, явно написанную сюрреалистом. Там демонстрируется одна-единственная музыкальная нота, половинная нота, подвешенная над чем-то вроде пустыни вокруг Лас-Вегаса. А Дэнни, скорчившись в луже света, продолжает телефонный разговор с «этим животным».

— Какая-то совершенно дикая, просто первобытная страна, — говорит Фил Спектор. — Только представь: я прихожу в «Шепердс», на дискотеку, и тамошние парни начинают говорить все эти невероятные вещи. Настоящий абсурд. Эти люди — просто животные.

— А что именно они говорили, Фил?

— Да кто их разберет. Они смотрят, к примеру, на мою прическу — мы с женой танцуем, и вдруг — я хочу сказать, это просто невероятно, — я чувствую, как кто-то дергает меня сзади за волосы. Я поворачиваюсь, а там стоит этот парень, вернее уже взрослый мужчина, и он говорит мне все эти невероятные вещи. Тогда я заявляю ему что-то вроде «хочу сказать тебе раз и навсегда — и заруби себе на носу». А этот парень — просто невероятно! — он толкает меня ладонью, и я падаю навзничь, прямо на стол… — Тут Спектор делает паузу. — Я хочу сказать, я годами изучал карате. Я мог бы в буквальном смысле убить такого парня. Понимаете? И его габариты тут роли не играют. Парочка вот таких вот ударов… — Он дергает локтем в темноте, а затем резко рубит ладонью. — Но что мне тогда прикажете делать — затевать драку всякий раз, как я выхожу на люди? Почему я вообще должен что-то выслушивать от этих животных? До чего же все-таки дикая страна! В Европе у меня никогда не возникает подобных проблем. Люди в Америке никак не могут похвастаться врожденной культурой.

Никак не могут похвастаться врожденной культурой! Если бы только Дэвид Сасскинд и Уильям Б. Уильямс могли это слышать. Сасскинд однажды вечером пригласил Фила Спектора на телевизионную программу «Открытый финал», чтобы «поговорить о бизнесе звукозаписи». Внезапно Сасскинд и, как все его называют, Уильям Б., ностальгический диск-жокей радиостанции «Даблью-эн-и-да-блью», принялись обвинять Фила Спектора в чем-то вроде жульнического отравления американской культуры, в разложении умов молодежи и тому подобном. Именно таким образом они все это на Спектора и обрушили. Все выглядело так, как будто он какой-то старый узкоплечий толстяк, сидящий в Брилл-билдинге, музыкальном центре на Бродвее, как будто на нем рубашка с широким воротничком, как будто у него лысый оливковый череп, на который как попало налеплены редкие жирные пряди черных волос. На самом деле во всем этом даже была определенная ирония. Спектор — единственный продюсер звукозаписи, который даже приближаться к Бродвею не станет. Его хозяйство располагается практически на Ист-Ривер, рядом с Рокфеллеровским институтом. С Рокфеллеровским институтом, черт побери! А Сасскинд и Уильямс все продолжали швырять в Спектора его песни — «Он бунтарь», «Да-ду-рон-рон», «Будь моей крошкой», «Славный-славный мальчик», «Лопаясь от смеха», — как будто, пользуясь этим материалом, он хитромудро надувал миллионы кретинов. Спектор даже толком не знал, что им сказать в ответ. Ему действительно нравится музыка, которую он продюсирует. Он сам ее пишет. Он представляет собой нечто принципиально новое — первого тинейджерского миллионера, первого парня, который стал миллионером в пределах тинейджерской преисподней современной Америки. И не надо все упрощать, заявляя, что якобы Фил Спектор взирает на рок-н-ролльную вселенную откуда-то со стороны и нагло ее эксплуатирует. Он всегда оставался внутри нее. И ему действительно нравилась эта музыка.

Спектор еще в подростковом возрасте, судя по всему, прекрасно понимал ту пролетарскую жизненность рок-н-ролла, которая сделала эту музыку чем-то вроде любимого священного зверя интеллектуалов в Соединенных Штатах, Англии и Франции. Интеллектуалы, по большей части, теперь уже не принимают всерьез джаз. Монк, Мингус, Фергюсон — все это оставлено мелкому руководящему персоналу, который наконец обзавелся первой собственной квартирой и африканской маской из красного дерева, купленной в портовом магазине на Гаити (позвольте, я вам расскажу!), а также системой «хай-фай». Но рок-н-ролл! Несчастные пожилые адвокаты, жирные, страдающие атеросклерозом, старательно, хоть и неуклюже танцуют рок-н-ролл. Их жены, отправляясь в магазин за морепродуктами, напяливают брюки в обтяжку. Стиль жизни! В истории человечества уже мелькали тинейджеры, сколотившие себе миллион долларов, однако это неизменно были эстрадные артисты, которыми руководили люди более солидного возраста — ну, приблизительно как славный полковник Том Паркер направлял Элвиса Пресли. Однако Фил Спектор является подлинным Подростковым Гением. Каждый барочный период имеет своего цветущего гения, который возвышается в качестве наиболее достославного выражения стиля жизни этого периода. В позднем Риме, например, это император Коммод; в Италии эпохи Ренессанса — Бенвенуто Челлини; в поздней неоклассической Англии — граф Честерфильдский; в прискорбно изменчивую викторианскую эпоху — Данте Габриэль Россетти; в склонной ко всему нео-греческому федеральной Америке — Томас Джефферсон. А в тинейджерской Америке Фил Спектор является подлинным Подростковым Гением. Если придерживаться точной хронологии, то свой первый четкий миллион он заколотил в двадцать один год. Однако именно в качестве тинейджера, работая в подростковой атмосфере, начиная с семнадцати лет Фил Спектор развился в великого американского бизнесмена, величайшего из независимых продюсеров звукозаписи рок-н-ролла. Матушка Спектора. Берта, перевезла его из Бронкса в Калифорнию, когда Филу было еще только девять годков. Калифорния! Да это же настоящий рай для подростков! К тому времени, когда ему стукнуло шестнадцать, Фил Спектор играл на джазовой гитаре в какой-то группе. Затем его заинтересовал рок-н-ролл, который он сам, кстати, называет вовсе не рок-н-ролл, а «поп-блюз». А все потому, что… впрочем, это довольно сложная тема. Так или иначе, Филу Спектору нравится эта музыка. Она по-настоящему ему нравится. Он вовсе не старый толстяк, проталкивающий причуды всяких там придурков.

— Я малость раздражаюсь, когда люди говорят, что это плохая музыка, — говорит Спектор мужчине с коричневой шляпой на колене. — В этой музыке присутствует спонтанность, которой не существует ни в какой другой разновидности музыки. А здесь она есть, прямо сейчас. Просто нечестно классифицировать ее как рок-н-ролл и осуждать. Да, там имеются ограниченные смены аккордов, и люди вечно твердят, что слова там жутко банальные. Еще они интересуются, почему никто сейчас не пишет таких текстов, какие писал Коул Портер. Но ведь у нас больше нет и таких президентов, как Линкольн. Понимаете? На самом деле эта музыка больше похожа на блюз. Это поп-блюз. Я чувствую, что она очень американская. Еще она очень сегодняшняя, современная. Именно на такую музыку люди сегодня откликаются. И не только подростки. Я знаю, что, например, таксисты, да и вообще все остальные, ее слушают.

А Сасскинд сидит на своем шоу, вслух зачитывая текст одной из песен Спектора. Песня взята из «Первых Шестидесяти» или еще откуда-то, называется «Славный-славный мальчик», и Сасскинд зачитывает ее текст, желая продемонстрировать, насколько банален рок-н-ролл. В песне все время повторяется фраза «Он славный-славный мальчик». Тогда Спектор принимается барабанить ладонью по большому кофейному столу в такт с голосом Сасскинда и говорит:

— Только ритма не хватает. — Шлеп-шлеп-шлеп.

Всем становится как-то не по себе, пока Сасскинд читает этот предельно простой текст, а Спектор шлепает ладонью по кофейному столику. Наконец Фил посылает все это к черту, становясь более классным… более крутым… чем Сасскинд или Уильям Б. Уильямс, и принимается нешуточно их терзать. Он начинает спрашивать Уильямса, сколько раз тот крутил на своем шоу музыку Верди, Монтеверди, Алессандро Скарлатти, его сына Доменико Скарлатти и других классиков.

— А ведь это хорошая музыка, так почему же вы ее не играете? Вот вы все время говорите, что крутите только хорошую музыку, но я никогда не слышал, чтобы вы крутили Верди или Монтеверди.

Уильямс просто не знает, что ответить. Спектор говорит Сасскинду, что он пришел на это шоу вовсе не за тем, чтобы кто-то долдонил ему, будто он разлагает американскую молодежь. В таком случае он лучше остался бы дома и спокойно делал деньги. Сасскинд спешно начинает выкручиваться: мол, ну ладно, ладно, все хорошо, Фил. Все вокруг недовольны.