Загадки священного Грааля - Николай Павлович Дашкевич

Опперт заподозривает предложенные доселе производства слова «Грааль». Мы же думаем, что graal скорее могло образоваться из gradale, чем из coral[129].

Феникс в Абердинском бестиарии, Англия, XII в.

Из того, что все почти средневековые этимологические толкования неверны, не следует, что неосновательно и предложенное Гелинандом. Слово graal и теперь есть в народном языке, как было во времена Гелинанда[130], и употребляется приблизительно в том же значении. Опперт отвергает Гелинандово объяснение на том основании, что Вольфрам нигде не приводит Грааль в связь с Иосифом Аримафейским. Немецкий ученый толкует об искажении саги и обвиняет в нем даже Кретьена де Труа. Но, напротив, Грааль объясняется наиудовлетворительнее как романское или – точнее – французское слово. Формы, в которых выражался переход gradalis[131], gradalus, gradale, уменьшит. gradaletus[132], в graal, могут быть восстановлены[133]. Формы graaul, graaxts, graail, graax, greail, greal, greaus, прованс. grazaus, ит. gradale, gradaletto, не благоприятствуют производству, выставленному Оппертом. Мы не знаем вариантов выговора слова graal, которые свидетельствовали бы в пользу Оппертовой гипотезы. Могут привести исп. garral, но наряду с этой формой встречаем в исп. gresal, grial greal – формы, слишком далекие от испанского coral.

Наконец, не должно забывать, что в произведении о камнях, написанном незадолго до появления бретонских романов и получившем большое распространение, коралл является простым талисманом.

Опперт говорит: «Хотя саги о коралле, фениксе[134] и др. указывают как на свою родину на Восток, но Вольфрам выбрал несомненно сценой царства Грааля Испанию». Мы заметим по поводу этого, что если Грааль вышел из легенд о восточных дивах и однако приурочен к Западу, то, очевидно, Вольфрам находился под влиянием легенд, помещавших Грааль на Западе, которые существовали уже во второй половине XII столетия. В теории Опперта мы не имеем ничего сказать лишь против поставления в связь рыцарей Грааля с испанскими рыцарями[135]. Может быть, вследствие заимствования в роман некоторых подробностей из истории последних придумано и сказание о нахождении легенды Грааля в Испании.

Теория о Граале, которую выставил Паулус Кассель[136], относится к тому же разряду, к которому мы причислили гипотезу Опперта, и едва ли может иметь цену в науке. Поэтому мы коснемся ее лишь в немногих словах, не вдаваясь в обстоятельное опровержение ее, которого она не заслуживает.

Кассель избрал пунктом отправления Вольфрамову передачу саги Грааля, и именно – картину, нарисованную в V книге Парцифаля, где изображается обстановка, в которой Грааль предстал Парцифалю, когда тот прибыл в первый раз в замок Грааля.

Очевидно, что, если бы даже Касселевы объяснения этой части Вольфрамова рассказа были совершенно правильны, все-таки разоблачение аллегоризма Вольфрамова повествования не решило бы еще вопроса о происхождении легенды Грааля вообще. Но Кассель освещает неверно и сущность Вольфрамова сказания, уясняя неправильно аллегорию его, раскрытую удовлетворительнее у других немецких ученых[137].

По мнению Касселя, глазам Парциваля представилась в указанное нами время божественная литургия в символическом изображении, и Вольфрам описал не романтическое, а величайшее христианское событие; под носительницей Грааля (Oure pense de Joie) должно разуметь Пресвятую Деву, а под Граалем разумелся тот камень, о котором говорится в Св. Писании как о главе угла, основном камне, и тот самый, который упоминается и у некоторых христианских писателей, и у Сивиллы, именно – Христос.

Если верить Касселевым объяснениям, то почти все мелочи Вольфрамова рассказа имеют символическое значение и выказывают в авторе отличное знание всей Библии, по рецепту которой, если можно так выразиться, они составлены, а также обычаев, обрядов и учения церкви, только не западной, а восточной, от которой будто бы старофранцузская церковь отошла не особенно далеко.

Для проведения своих сближений Кассель нередко прибегает к очевидным натяжкам и произвольным гаданиям. Достаточно двух примеров. У Вольфрама говорится, что носительница Грааля вошла в залу в сопровождении шести девушек, несших лампы. Для получения числа семь Кассель готов и самый Грааль с его носительницей причислить к светильникам, хотя нет никакого основания для этого, кроме обстоятельства, что у носительницы Грааля

ir antlitze gap den schfn, sie wânden alle ez wolde tagen.

У Вольфрама сообщается, что за оруженосцем, пронесшим копье, в залу Грааля вступили две девушки, из которых каждая несла по подсвечнику:

ietweder ûfer hende truoc von golde ein kerzestal[138].

Кессель же говорит: «…хотя так и не сказано, но должно предположить, что это были двусвечник и трисвечник». Вслед за тем Кассель упоминает об употреблении таких подсвечников при богослужении в византийской церкви и указывает дальнейшие аналогии.

То, что в Вольфрамовом повествовании противоречит гипотезе Касселя, последний оставляет в стороне. Так, он опустил без объяснения первую сцену (пронесение копья), какую Парцифаль увидел в вале, в которую был внесен Грааль, очевидно, потому, что прямое объяснение смысла этой сцены, данное самим Вольфрамом и не согласующееся с гипотезой Касселя, не позволяло извратить смысл этого первого явления по произволу.

Бесспорно, литургическая обрядность и торжественность церковных служб должна была отозваться до известной степени в описании Вольфрама[139] так, как он воображает в чествовании Грааля в известной мере христианское богослужение, церемониал которого был, по-видимому, постоянно одинаков. Но следует ли отсюда, что в этих литургических чертах должно искать смысла сей картины? В большом французском романе о Граале описывается божественная литургия не символически, а прямо, и между тем там нет ничего, что наводило бы на заключения, к которым пришел Кассель.

Открытие центра, около которого должно группироваться исследование и выбор надлежащего исходного пункта, – дело первой важности при всяком научном изыскании. Кассель погрешил, ставши на ложную дорогу в том и другом. Для выяснения того, что должно разуметь под Граалем, он выхватил эпизод Парсиваля и попытался объяснить его, оставив