По естественным причинам. Врачебный роман - Нина Люкке

К тому же, как врач общей практики, я не обязана напрямую контактировать с коллегами. Я даже могу не обедать с ними. Я могу спокойно сидеть в кабинете и пить молочный коктейль Litago с клубничным вкусом, составляющим, к слову, основу моего дневного рациона, куда входят еще один апельсин и какой-то непонятный сок под названием Fruktfest, явно содержащий кучу искусственных подсластителей и прочей химии. Ешьте натуральную, свежую еду, говорю я пациентам. Такие слова приятно произносить. Расслабьтесь и наслаждайтесь жизнью. Эти слова будто греют изнутри. В фантазиях я следую собственным советам, но в действительности сижу в кабинете и пью какую-то дрянь. Мы способны вытерпеть больше, чем думаем. Среди моих пациентов есть экземпляры, которые потребляют свою дневную норму калорий исключительно за счет различных комбинаций жира, соли и алкоголя. По идее, это не должно работать, но тем не менее работает.

Взять, например, следующего пациента.

Толстяк, как он сам себя называет, вперевалку заходит в кабинет; на нем стоптанные, рваные ботинки. Он мой давнишний пациент. Сегодня жалуется на боль в колене. Мне так и хочется ответить ему, что странно не то, что у него болит колено, а то, что он вообще живой, ведь в свои шестьдесят лет Толстяк весит сто шестьдесят килограммов, к тому же через две секунды после того, как он вошел, весь кабинет наполняется запахами курева, перегара, человеческого тела. Он еле-еле ходит без посторонней помощи и, дойдя до стула, с грохотом плюхается на него. Он хочет рецепт на болеутоляющее, направление на анализ крови, МРТ, ЭКГ, рентген и операцию; у него сотни заболеваний, которые он лечит тысячей таблеток, которые, в свою очередь, наградили его миллионом побочных эффектов, избавиться от которых можно только при помощи миллиарда новых пилюль.

Он говорит, что ему нужна помощь, но на самом деле она ему не нужна. Что ему действительно нужно, так это дальше страдать своим безумием, этой странной, пылкой радостью или, возможно, местью; он хочет еще глубже погрузиться в пучину одиночества, стать еще более странным примером из медицинской практики, над которым еще больше врачей будут ломать голову.

Все эти годы, что он ко мне ходит, я не перестаю говорить, что он должен бросить курить, пить и переедать, должен начать двигаться и так далее и тому подобное, и всякий раз он серьезно кивает, будто слышит все это впервые. Он хочет, чтобы я напрягалась, пыхтела и потела, пытаясь сдвинуть хотя бы на миллиметр его огромное тело, а он будет притворяться, что помогает мне, но на самом деле обмякнет и будет упиваться моими усилиями, словно той любовью и вниманием, которых ему, возможно, не хватает в жизни, а возможно, и нет. Вообще Толстяк выглядит вполне довольным собственной долей. В этом многострадальном теле, как ни странно, обитает вполне жизнерадостный малый. Ни изношенные коленные суставы, ни цирроз печени, ни повышенный холестерин, ни астма, ни артроз, ни пролапс, ни тромбоз, ни инфаркт, ни большая злокачественная опухоль в толстой кишке не способны испортить ему настроение, и в какой-то момент он начинает так громко смеяться над собственными формулировками, что ему приходится доставать ингалятор от астмы.

Мы продолжаем нашу игру. Я делаю вид, что не понимаю его происков, а он притворяется, что внимательно слушает меня. Но мои мысли сейчас далеко: я думаю о Бьёрне, обо всем, что случилось за этот год. Наверное, я потеряла бдительность, и мой рот самовольно озвучил мои мысли, ведь я замечаю, что настроение в кабинете резко изменилось: Толстяк выпрямился и таращится на меня с открытым ртом.

Я пытаюсь перемотать пленку назад, прислушиваюсь к эху в комнате, чтобы припомнить свой ответ на его избитое обещание бросить курить, – он заявляет об этом с таким видом, словно все это происходит впервые, словно он не произносит одно и то же всякий раз, когда приходит, чтобы повеселить меня, вовлечь меня в свою игру; вдруг я припоминаю, что вместо своего дежурного ответа: «Это верное решение, я могу порекомендовать отличную программу по отказу от курения» – я отвечаю: «Важно себя иногда баловать. Важно давать себе иногда расслабиться».

В этих стенах непросто поддерживать веру в людей и напоминать себе, что любое развитие идет нам на пользу. В самые унылые дни я кажусь сама себе уборщиком, который худо-бедно прибирается в одном жалком углу лишь затем, чтобы с утра снова обнаружить там кучу мусора.

Только за последние полгода Толстяк прошел пятнадцать-двадцать различных процедур, обследований и операций в больнице. Мне не счесть всех направлений и прочих бумаг, выданных и подписанных мной ради этого человека. В глубине души я думаю: пускай продолжает в том же духе, ведь его все равно не остановить.

Упейся вусмерть, Толстяк, обожрись до смерти, обосрись и сдохни, сядь на толчке и тужься, пока тебя не разорвет, как Элвиса. Сделай одолжение своему измученному телу и окружающим и положи этим страданиям конец. С другой стороны, ты ведь по-прежнему живой. Это настоящее чудо. И доказательство того, что живешь ты правильно. Так что иди домой, расслабься, побалуй себя.

Сколько раз я делилась всем этим с Акселем на кухне в Гренде, но, разумеется, самому Толстяку я никогда ничего подобного не говорила. До сегодняшнего дня. Поскольку я множество раз произносила это в присутствии Акселя, слова были давно заготовлены и лежали передо мной на блюдечке с золотой каемочкой.

Я недавно прочла, что спирт помогает от болезни Альцгеймера, так что на вашем месте я бы употребляла больше спирта. Главное, не забывайте запивать его достаточным количеством пива, поскольку пиво, особенно бочковое, богато витамином В.

Что еще я ему наговорила? Я вслушиваюсь в эхо собственного голоса.

На пути домой заскочите в «Макдоналдс» и возьмите большой маккомбо с двойным бигмаком. Уверена, вам это сейчас нужно. Вы это заслужили.

Я встаю и протягиваю Толстяку руку. Что-то внутри меня свербит, не могу больше терпеть все это.

– Ну что ж, я желаю вам всего доброго. Удачи!

Я выпроваживаю его из кабинета. Он издает какие-то кудахтающие звуки. За последнюю минуту этот чрезвычайно разговорчивый человек не произнес ни слова.

«А как насчет клятвы Гиппократа? – оживляется Туре, когда дверь захлопывается. – Понеслось. Лавина сошла».

Когда-то я верила, что способна помочь людям. Не жалея сил, я старалась облегчить страдания тяжелобольных и хронических больных. Случалось, что я давала им свой личный номер телефона. В итоге телефон разрывался сутки напролет, а когда