Дверной проем для бабочки - Владимир Гржонко

— Да ты, солнышко, я смотрю, совсем заскучал! Ну-ну, что ты? Я же на тебя не сержусь, ты этого ещё не понял, глупый? Ну на, на! Ну, не будь же упрямым!

Она убрала свою большую руку с его плеча, её ладонь скользнула в вырез платья, и на Карлоса, прямо в лицо ему, вывалилось что-то белое, гладкое и прохладное, как будто у его щеки внезапно надули воздушный шарик. Карлос резко откинулся назад, но ладонь, выпустившая этот шарик на свободу, тут же легла на затылок и плавно повела его голову обратно. Карлос успел разглядеть большой розовый чуть примятый сосок и, сам себе удивляясь, схватил его открытым ртом, как птенец. Белая даже на вкус, гладкая и быстро начинающая согреваться плоть вдруг потеряла всякую форму, легко заполнила весь рот и, кажется, устремилась в гортань. Задохнувшись, Карлос всхлипнул, но не застыдился, а почувствовал, что вкус неведомо как смешался с запахом. Или просто запах превратился во вкус, и от этого собственная слюна казалась ему тем самым терпким вином, которое он даже и не глотал, а просто позволял ему в себя вливаться.

— Ну вот так, — удовлетворенно сказала женщина, — видишь, как хорошо, солнышко. Ну, ещё немного и все будет совсем хорошо. Со-о-о-олнышко!

Такого с Карлосом еще никогда не случалось! Бесследно растворившаяся на раскалённой техасской дороге и так богохульно менявшая свой облик этой ночью Мэри, воспоминания о которой не отпускали его ни на минуту, снова вернулась к нему… Вообще-то Карлос понимал, что кормящая его грудью большая женщина — вовсе не та самая Мэри, но зато она такая, что с ней не стыдно перестать быть мачо… Карлосу показалось, что его ноги оторвались от земли, что он завис в воздухе, вытянувшись, как в кровати, покачиваясь и держась за женщину только губами, ртом, наполненным её необыкновенной грудью. И тогда он понял, что всё очень просто и совсем не стыдно! Напрасно он так долго боролся с собой! Какая разница, кто именно явился ему тогда на шоссе? Белые женщины, даже если они большие и тяжёлые, могут иметь какой угодно лобок и пахнуть так, как им хочется. Если они есть и если из их грудей льется то, что заставляет забыть стыд… Какая разница, кто и как принес ему это лёгкое и всё разрешающее приятие. Каким же он был дураком! Дураком и мальчишкой! А все так просто! Женщина — она женщина и есть…

Внезапно во рту у Карлоса сделалось сухо, остатки влаги впитались в нёбо, не оставляя даже привкуса. Женщина охнула, быстро спрятала грудь и оглянулась: из-за горбатого мостика к ним приближались какие-то люди. Карлос отшатнулся от женщины и наклонил голову, наливаясь жидкой, мгновенно застывающей в руках и ногах яростью. Ещё немного, и он кинулся бы убивать ни в чём не повинную парочку пенсионеров с толстой сонной собакой на поводке. Он и раньше-то почти ничего не боялся — просто твёрдо знал, что настоящий мужчина бояться не должен. Но сейчас чувствовал, что эта женщина напоила его не молоком мужества, а молоком силы. Карлос не очень понимал разницу, но разбираться не хотел. Он убил бы этих людей легко и просто, сворачивая им шеи как курам, а потом расправился бы с собакой, смотревшей на него с печальным недоумением. Но убивать ему не пришлось. Потому что женщина положила тёплую ладонь на его плечо и повернула к себе, улыбаясь полными губами. Она продолжала что-то говорить, и Карлос с удивлением обнаружил, что она совсем не понимает, что с ним происходит, даже не догадывается. Странно, подумал он и вспомнил, как она казалась ему составленной из больших каменных глыб. Поит таким вином, а ничего не понимает… Может быть, то же самое произошло и в Техасе? Может быть, эти белые женщины дают мужчине что-то такое, о чем и не догадываются?.. И именно этим отличаются от мексиканок, которые дают только то, чего сами от тебя хотят? A-а, глупости это всё! Пусть над этим раздумывают гнилые вонючки — учителя и священники! С него достаточно! Достаточно хотя бы того, что сейчас он чувствует силу и свободу…

Женщина взяла Карлоса за руку и повела куда-то, поглядывая странным, поверх его головы, взглядом. Карлос не стал сопротивляться. Ему было приятно думать, что не она ведет его, а он идет за ней сам, по своей воле. В этом была разница, чёрт побери! И еще было приятно, что женщина даже не подозревает о его мыслях. Карлос ведь не дурачок Хозе, он видел: она решила, что он сомлел, и наверняка захотела попробовать, каков он, мексиканец, в постели. Для разнообразия, наверное. Пусть так. Кроме того, он, конечно, не откажется присосаться к ее груди ещё раз, без помех, в её уютном гнездышке. Конечно нет! Только теперь он сделает это тогда, когда сам захочет и так, как ему больше понравится. Он ещё не знал, что имеет в виду, но потаённо и радостно чувствовал, что обманывает эту большую глупую белую женщину. После он, может быть, убьёт её, не закрывающую рта и несущую всякую ерунду. Убьёт, если захочет. И никто ему не помешает. Но сейчас он хотел идти за ней, ему нравилось дурить и прикидываться растерявшимся мексиканским пареньком — маленьким и покорным.

Пока они неторопливо шли по аллее, Карлос из её болтовни уловил, что зовут ее Матильда, что она какая-то родственница тому самому Очкарику и что живёт на Пятой авеню, прямо напротив парка. Они перешли забитую торопливыми утренними машинами улицу, и Матильда приостановилась перед входом в роскошное парадное со стеклянными дверями и нарядным, как рождественская ёлка, швейцаром. Карлосу показалось, что женщина заколебалась, раздумывая, вести ли его дальше, и он мысленно усмехнулся, понимая, что никуда она от него не денется. Матильда шумно вздохнула, пробормотала себе под нос что-то вроде «Ну что поделать, ну люблю я…» и потянула Карлоса за руку. Торжественный швейцар невозмутимо улыбнулся и открыл перед ними дверь. Хорошо живут, подумал Карлос и вспомнил своё пристанище в Бронксе, с толстяком Джо и дурачком Хозе. Ни того, ни другого не взяли бы в такой дом даже уборщиком. «А меня?» — Карлос усмехался, разглядывая себя и Матильду в зеркальной кабине лифта: сумрачного, с блестящими чёрными глазами, плохо одетого мекса и высокую — на голову выше его! — пухлую белую женщину в тёмном платье, уверенно улыбающуюся ему и их отражению. «Гринго», — неожиданно и холодно подумал Карлос, вкладывая в это слово все то, что в него вкладывали у него на родине — насмешливую зависть, уверенность в собственном превосходстве над разнеженными богатыми чудаками и неясное грозное обещание.

Кабина лифта покачнулась и легко пошла вверх. В нем, в этом лифте, чувствовалась мягкая, скрытая мощь, точно такая же, какую, может быть, ощущал сам Карлос. Достаточно нажать кнопку, и начинается движение. Этот лифт всех обманывает, делая вид, что послушен большой белой руке. Ха! Попробуй останови его теперь! А отзывается он на укол какой-то дурацкой кнопки только потому, что ему сейчас всё равно куда нестись — вверх или вниз. Но улизнуть куда-нибудь в сторону он не может! А Карлос? О-о, Карлос может всё! Пусть только эта Матильда позволит ему отпить ещё немного… Но торопиться, как этот дурак-лифт, он не будет. С тех самых пор, как впервые обнял лёгкую, прохладную Мэри, он только и делал, что ждал. А теперь, кажется, дождался, и именно поэтому торопиться не намерен.

Карлосу вдруг вспомнилась случайно подсмотренная картинка. В тот день они с толстяком Джо передумали идти в кино, а потом Карлос отказался сидеть в душном, грязном и шумном мексиканском пабе и один отправился домой. Когда он вошёл в комнату, свет не горел, но и без света ему отлично были видны два тела, барахтающиеся на узкой койке дурачка Хозе. Карлос остолбенел от удивления. Дурачку — худому и совсем маленькому ростом, с густыми волосами, начинающимися почти от бровей и вдобавок вечно сопливому, женщины не давали никогда. Поэтому вместо того, чтобы рассердиться и сразу же погнать дурачка с его бабой, Карлос застыл на месте, стараясь не выдать своё присутствие. Дурачок свою бабу даже раздевать не стал, только закинул ей на грудь длинную юбку, повалил на кровать и стоял перед ней на коленях, поскуливая от нетерпения и судорожно пытаясь расстегнуть молнию на джинсах. Когда он наконец справился со штанами, то сообразил, что забыл окончательно заголить бабу, и одной рукой вцепился в нее, а другой попытался вытащить застоявшийся прибор. Но не успел. В тот самый момент, когда все было готово и баба послушно, присогнув ноги в коленях, подалась вперед, дурачок Хозе повернул голову и увидел Карлоса. Он взвизгнул, затрясся и полил белёсой струей распахнутую перед ним бабу. И взвыл громко и горестно. Конечно, Карлос тут же выгнал их из квартиры, напоследок дав дурачку пинка. Но — чего с ним почти никогда не случалось — ему стало жаль торопливого дурачка. И почему-то себя самого. Когда торопишься, всегда проливаешь своё желание поверх и мимо, позорно и не по-мужски, и твое торжество превращается в детскую ночную игру. Нужно уметь ждать!

Лифт наконец остановился, и Карлос с удивлением обнаружил, что они попали прямо в квартиру: сразу от дверей начиналась большая комната, стены которой — от пола до потолка — были заставлены шкафами с книгами. Карлос в жизни не видел столько книг. В этой комнате свободно могли разместиться по крайней мере три хижины, вроде той, в которой он родился и вырос. Нерешительности Карлос не почувствовал, просто было странно, что столько места пропадает впустую. Матильда, оказавшись в квартире, примолкла и напоминала ему о себе только слабым движением руки. Они уже прошли через всю комнату к широкой деревянной лестнице, ведущей куда-то наверх, когда сзади раздался голос, и Карлос, обернувшись, увидел очень толстую чёрную женщину в белом переднике, с забинтованными руками. Матильда придержала Карлоса и сказала радостным тоном, что всё в порядке, она видела Билли, он скоро вернётся, а сама она зайдет к матушке позднее. Чёрная толстуха, не глядя на Карлоса, ответила «Да, мэм» и исчезла, но он почувствовал её недовольство и мгновенно напрягся. На обратном пути, подумал Карлос, может быть, на обратном пути… Надо разобраться, как там насчет чёрных женщин… Матильда на недовольство прислуги не обратила никакого внимания, а, может, просто не заметила, и они стали подниматься по лестнице. Карлос ожидал, что сейчас он попадёт в роскошную спальню с занавешенными окнами и кроватью под балдахином. Он видел такие в телевизионных сериалах. Но, пройдя по коридору, они оказались на пороге небольшой, залитой солнцем комнаты, скорее напоминающей кабинет. Правда, кроме письменного стола и кресла тут стоял и большой старый диван.