Дверной проем для бабочки - Владимир Гржонко

Тем временем к застывшей над ним фигурке присоединились ещё две — высокая и не по годам развитая толстуха с глупым выражением лица и худенькая остроносая девочка с кучей звенящих браслетов на тонких руках. Они стояли в ряд и совсем отгородили Билли от улицы и от солнца. Он только удивился тому, какой неожиданно густой, почти тёмной и смутно угрожающей была их общая, тень. И не решался снова поднять глаза, а видел только три пары ног: стройные в новых кроссовках, толстые в грубых стоптанных взрослых туфлях и лёгкие, худенькие, привставшие на цыпочки, в по-летнему открытых сандалиях. Девочки молчали, но их молчание было, как и тень, общим и угрожающим. Единственное, что Билли был в состоянии сделать, это опять закрыть глаза. Он крепко зажмурился, стараясь попасть обратно в свою темноту, показавшуюся теперь надёжным убежищем. Но ничего не успел там увидеть, потому что прямо над ухом, к которому тепло прижимался Кузейро, раздался голос. Билли вздрогнул и чуть приоткрыл один глаз.

— А ну пошли отсюда, шалавы! — голос звучал хрипло и нагло. — Ну, что уставились? Кыш, блядушки! Кстати, сейчас ноги до ушей раздеру!

Большая тёмная тень, накрывавшая Билли, покачнулась, съёжилась, распалась на отдельные короткие фрагменты и отползла куда-то в сторону. Рядом удовлетворённо рассмеялись. Билли поднял голову и увидел, что девочки как-то незаметно исчезли, а рядом с ним на скамейке расположился огромный довольный Харон. Харон поймал его взгляд, ещё шире улыбнулся, махнул рукой куда-то в сторону улицы и непонятно сказал:

— Кстати, Маэстро, деньги-то уже на дорогу выброшены. И такси подано. Кстати, бабу ту я сплавил… Слышишь, Маэстро, со мной как-то сидел один чёрный. Сказочником звали. Лихо всякие истории плел. Хотя, бывало, что и полную херню. Так вот, он говорил, что такие, как ты, каждый раз рождаются. Ну в каждом поколении, что ли. Главное, чтобы вовремя заметили, понимаешь? Я вот тоже не понимал. А он говорил, что если не заметят, то что ж… тогда как обычно: всё медным тазом накрывается. До следующего раза, считай. А потом всё повторяется снова и снова. Только, говорил, вечно это продолжаться не может. Однажды терпение кончится, и тогда уж не медный таз будет, а… Забыл, как он это называл. Я тогда не очень-то понимал, о чём он болтает. Хоть и чёрный, а выражался заковыристо. К тому же сам себя считал таким… ну таким, как ты, и поэтому лишнюю пайку требовал, падла! Но говорил, что не себе, а так… что на дорогу надо выбросить. И пайку, и деньги, если они есть! Это как бы знак такой, что ли. Будет означать, говорил, что ты присоединился. Ну как если бы в банду вступил, только наоборот. Но сам-то он жрал… Говорил, что не дошёл пока до какого-то там состояния, козёл! Но про то, что деньги надо выбросить на дорогу, это я запомнил почему-то. Вот бывает у тебя так, что не поймёшь толком, про что это, а в голову западает? Может, потому и западает, что смысла никакого… Кстати, того Сказочника потом замочили. Свои же. А он перед этим… ну прежде, чем его одеялом на койке накрыли, тоже плакал, говорил, что специально делал так… ну чтоб его кончать стали… а только не надо бы… Что вот-вот то самое состояние наступит. Что не исполнил он чего-то там… А чего он мог исполнить, когда у него два пожизненных срока было? Вот его самого и исполнили… Но, кстати, не врал. То есть про себя-то точно херню гнал, а вообще… Может, в этот раз получится. Может, без медного таза обойдемся… Ты, Маэстро, настоящий, я же вижу. А у меня глаз!.. Так что — деньги на дороге, зуб даю! А теперь, Маэстро, поехали. Поехали!

Ничего из услышанного Билли не понял, и Харон, наверное, это почувствовал. Как почувствовал и то, что Билли всё ещё не может пошевелиться. Харон с досадой покачал головой, потом встал, наклонился и легко поднял Билли на руки вместе с котом. Кот аккуратно переполз к Билли на грудь и замер, а Харон понес их к выходу из сквера, где стояла его жёлтая машина. Билли слегка покачивало, но он почувствовал себя защищённым и умиротворённым. И закрыл глаза, откуда-то зная наверняка, что пока его несёт этот странный, грубый, попахивающий потом человек, он может расслабиться. А внутри, в темноте, уже не было шепчущего бессмысленные слова жуткого бездомного, а только блёклая спираль, в невыносимо далёком конце которой появилось маленькое яркое пятнышко света. Билли не успел толком его разглядеть, потому что, резко и неприятно резанув слух, взвилась полицейская сирена. Руки Харона напряглись, он споткнулся, но удержался на ногах и на секунду застыл. Билли оглянулся и увидел, что они стоят прямо возле такси с призывно раскрытыми дверями, а на тротуар с двух сторон высунулись оскаленные морды полицейских автомобилей.

Как и тогда, в парке, Билли показалось, что всё стало отдаляться, словно он сидел на крыше соседнего дома и рассматривал всю эту сцену в перевёрнутый бинокль. В скверике застыли с приоткрытыми ртами девочки, полицейские по-муравьиному копошились и, прикрываясь капотами своих машин, вытягивали руки с пистолетами в сторону Харона. Харон рывками поворачивал туловище в разные стороны, как будто потерял Билли в этой суете и теперь старается разглядеть его через головы в фуражках, сквозь прозрачную решётку скверика. Потом Билли снова оказался на руках у Харона, услышал рёв мегафона и голос Харона, выкрикивающий в направленные на него дула все то же: «Деньги, деньги на дороге!» и «Кстати, суки, поняли?!». Билли почувствовал, что сейчас произойдет непоправимое, что полицейские ничего не знают о том, как хорошо и покойно ему на руках у Харона, и вот-вот начнут стрелять. И, зажмурившись от отчаяния, разглядел свою Вселенную сильно изменившейся. Еле различимое раньше пятнышко света приблизилось и теперь казалось большим правильным прямоугольником. Свет не резал глаз, не грел и не освещал ничего вокруг, не призывал и не отталкивал. Он был холодным и равнодушным, этот свет…

Внезапно из темноты появился бездомный и, заслоняя собой прямоугольник, заговорил. Но Билли никак не мог сосредоточиться, чтобы понять его невнятную торопливую речь: очень мешали крики и шум. Он разобрал только всё те же слова о свете и сосуде…

Время стало двигаться неравномерными толчками, как будто подстраиваясь под удары сердца. Только Билли не понял: это колотилось его собственное сердце или сердце Харона, к груди которого он прижимался? Харон вдруг покачнулся и двинулся прямо на полицейских. Краем глаза Билли заметил, что одна из перегораживающих тротуар машин исчезла, освобождая им дорогу, да и сами полицейские, пятясь назад, раздвинулись под неумолкавший вой сирен и остались где-то позади. Харон сделал ещё несколько шагов, остановился и медленно опустил Билли на землю. Кот, небольно царапаясь, опять перебрался на плечо, и Билли понял, что стоит вертикально, а Харон придерживает его за руку.

— Кстати, ты, Маэстро, свернешь сейчас за угол и быстро — только очень быстро! — рванешь к метро. Там, в конце улицы, станция, понял? Ну вот. А я тут разберусь с копами. Ну всё, давай, пошел! Да, ещё… ты только лишнюю пайку себе не требуй, ежели что… А то замочат, суки! Ладно? Ну теперь всё.

Билли заметил, что кожа на лице у Харона побелела так, что густая рыжеватая щетина казалась теперь совершенно чёрной. Харон подтолкнул Билли вперёд, а сам резко развернулся и тяжело побежал обратно. Билли плавно и безвольно, как сомнамбула, сделал пару нетвердых шагов в указанном направлении, но остановился на углу, оглянулся и увидел, что Харон приближается к замершим полицейским… Вот он уже кричит им «Кстати, суки!» — и машет руками. Орущий мегафон захлебнулся и в растерянности умолк, только сирены по-прежнему монотонно закатывались от ярости. До Билли донесся глухой звук удара, чья-то фуражка, блеснув на солнце кокардой, покатилась под ноги, шеренга полицейских распалась и… Дальше Билли не выдержал. Он повернулся и бросился к указанной ему станции метро так быстро, как только мог. Он больше не хотел ничего слышать! Ласковый Харон, говорящий и действующий так странно и непонятно, вдруг испугал Билли значительно сильнее, чем жестокий и расчетливый Харон-бандит. Но самым ужасным было то, что Билли догадывался о связи между изменениями, которые происходили с ним сегодня, и удивительным поведением Харона; подозревал, что именно он, Билли, невольно послал этого человека на смерть. Только не знал, почему так получилось: ведь сам он совсем этого не желал! Он чувствовал не столько страх, сколько растерянность, которая больше и невыносимее страха. Он понял, что не хочет окунаться во Вселенную, терпеливо ждущую его за закрытыми веками. Ни за что не хочет!

Билли скатился по лестнице на станцию, ничего не соображая, проскочил турникет и выбежал на пустынную платформу. Из чёрной трубы подземелья сейчас же потянуло холодным сквозняком. Оттуда, из глубины, помаргивая невидящими фарами, стал приближаться поезд. Да что же это такое, в отчаянии подумал Билли, снова то же самое! Но нет, конечно нет! Просто поезд, выходящий из туннеля, напомнил ему… Билли глубоко вздохнул, погладил в унисон с ним вздохнувшего кота на плече и шагнул поближе к краю платформы. Он сейчас поедет домой, объяснится с тётушкой Эллен, они закажут новую «железку», и всё будет хорошо. Совершенно очевидно, что стоит ему только снова облачиться в это неудобное, но привычное приспособление, как всё вернется на свои места, а его Дар останется таким, как раньше, — прирученным и безопасным, только для домашнего пользования. Да-да, надо ехать домой и сбросить с себя это наваждение как можно скорее! Билли сделал ещё один шаг навстречу приближающемуся поезду, мысленно уже переступая порог своей квартиры, где его ждут тётушка, Матильда и, может быть, Изабелла…