Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции - Андрей Кострюков

Главная причина, по которой Махароблидзе считал недопустимым упразднение Высшего Церковного Управления заграницей, состоит в том, что оно признано всеми Церквами и правительствами. «Признают ли, – говорит докладчик, – другие государства, а также главы автокефальных церквей, новое Высшее Церковное Управление после упразднения Святейшим Патриархом теперешнего? Это большой вопрос, в особенности по отношению к главам Церквей. Ведь указ Патриарха не назначает главы заграничной Церкви и преемственность власти прекращается. А церковной организации надо дать каноническое обоснование»[268].

Далее Махароблидзе высказал такую мысль. Высшее Церковное Управление заграницей для него является законным в силу того, что является правопреемником законной власти, существовавшей на юге России, является как бы церковной властью в изгнании. В случае закрытия ВЦУ оно должно организоваться снова, но уже теперь вне пределов своей страны, вне своей канонической территории. Но в таком случае эта самоорганизация будет неканоничной. «Высшее Церковное Управление, – говорится в докладе, – вынуждено было перенести свою деятельность из страны гонителей в другую страну. Тут естественное продолжение власти. Но знают ли каноны организующуюся Православную Церковь на территории другой Поместной Церкви? Вопрос. А это ведь будет организация заново. Патриарх упразднил Высшее Церковное Управление, и, конечно, новое Высшее Церковное Управление заграницей, кстати сказать, не предусматриваемое предложением Святейшего Патриарха, будет уже новой организацией, требующей признания и другими Автокефальными Церквами. Это вопрос серьезный, в особенности теперь, когда Святейшего Патриарха фактически уже нет, нет и законного Высшего Церковного Управления и некому санкционировать новую организацию. И указ Святейшего Патриарха об организации в особых чрезвычайных случаях Высшей Церковной власти, в случае прекращения связи со Святейшим Патриархом и его Синодом, или прекращения деятельности последних требует от подлежащих архиереев непременной и немедленной организации Высшего Церковного Управления. Без последнего управление церквами и епархиями по смыслу этого указа, от ноября 1920 г., немыслимо»[269].

Следующий пункт, согласно которому ВЦУ не может прекратить свое существование, еще до Махароблидзе был высказан Соединенным присутствием Зарубежного Синода и Церковного Совета в июле 1922 г. Тогда прозвучало заявление, что если Высшее Церковное Управление образовано на Соборе, то только Собор и может его упразднить. Махароблидзе также относит начало ВЦУ к Южно-Русскому Церковному Собору, который передал Высшему Церковному Управлению «всю полноту церковной власти – и Патриарха, и его Синода». По мнению докладчика, Патриарх вообще не имеет полномочий упразднить органы Высшей власти ВЦУ без нового, столь же авторитетного Собора, теперь уже Собора Зарубежной Церкви. Патриарх же не имеет права распустить не только Высшее Церковное Управление, но даже и епархиальное управление. Ведь если архиерей нарушает свой долг, Патриарх, как первый среди равных, должен вначале дать ему братский совет, а потом, в случае невнимания к этому совету, вынести вопрос на обсуждение Священного Синода. В случае с указом № 348 (349) не было «ни декретов, ни советов, ни указаний». ВЦУ упразднено сразу, без предупреждений. Тем самым был нанесен удар по всей заграничной церковной организации.

Махароблидзе не только изложил причины, по которым Высшее Церковное Управление заграницей не может быть упразднено, но и объяснил поступки ВЦУ, которые стали в результате причиной появления указа № 348 (349).

Для Секретаря ВЦУ послания Карловацкого Собора не являются политическими, ибо выражают интересы не узкого слоя политиков, а мнение большей части Зарубежной Церкви. «Указание Святейшего Патриарха, – говорит докладчик, – на то, что Высшее Церковное Управление уклонилось в политику фактически, неверно. Не было ни одного акта Высшего Церковного Управления политического характера. А инкриминируемые ему послания являются почти единогласным решением Собора беженствующей церкви. И с этим нельзя не считаться. Так мыслит, во всяком случае, большинство этой церкви… Собор был выражением этого большинства». Здесь Махароблидзе повторил довод июньского заседания ВЦУ о том, что Высшее Церковное Управление вообще непричастно к этим посланиям, ибо послания принимал Собор, а не оно[270].

Но для Махароблидзе существование заграничного ВЦУ необходимо и для продолжения борьбы с большевистским режимом. Зарубежная Церковь, в отличие от Церкви в России, которая не имеет возможности высказаться, возвышает свой голос в защиту гонимых христиан.

«Если исполнить указ, – восклицает докладчик, – не будет ли это отказом от борьбы с большевиками, с сатанизмом, с антихристом. Ведь в инкриминируемом послании к мировой конференции нет и помина о восстановлении Дома Романовых. Там указывается, какое зло сделали большевики русскому народу; там перечисляются их насилия, зверства, кощунства, убийства архиереев и священнослужителей, осквернения церквей, святынь, св[ятых] мощей. Что же, это неправда? Значит, надо об этом молчать? Раз за этот голос наказывается целое Высшее Церковное учреждение, то стало быть нельзя об этом говорить»[271].

Секретарь Заграничного ВЦУ был глубоко возмущен, что судебное разбирательство над архиереями вызвано исключительно их борьбой за правду. Ведь назвать гонителя гонителем – не грех. Сейчас большевики заставили Патриарха выступить против архиереев, объявивших миру о сущности большевизма. Но большевики не остановятся на этом и вскоре будут требовать от Церкви осуждения всего антибольшевистского движения. И если сегодня осуждается архиерей, заявивший о зверствах большевиков, то что можно сказать о священнике, который рано или поздно с крестом в руках поведет войска против антихристовой власти?

Слова Махароблидзе били прямо в цель. Докладчик затронул самый болезненный для изгнанников вопрос. Ведь отказ от борьбы с большевизмом и отказ от возвращения на родину – вещи для белоэмигрантов в принципе невозможные.

Махароблидзе был уверен, что исполнение указа по букве будет воспринято эмигрантами как абсурд и кощунство. А как же иначе, ведь эмигранты в подавляющем большинстве своем – антикоммунисты. В докладе говорится: «Высшее Церковное Управление и архипастыри заграницей, если становиться на точку зрения исполнения указа, обязаны, не ожидая давления большевиков, исполняя указ о раскассировании Высшего Церковного Управления за антибольшевистские выступления и о предании его суду за это, обязаны сейчас же обратиться к эмигрантской – антибольшевистской пастве с посланием, объяснив волю Святейшего Патриарха о признании большевиков (грамота 25 сентября 1919 г.) и запрещение его бороться против большевиков. И это тем более обязаны сделать Высшее Церковное Управление и архипастыри после получения послания заместителя Святейшего Патриарха – митрополита Агафангела, где вновь паства прямо приглашается к объединению и признанию большевиков. И разве не возопили бы тогда кости героев-мучеников, живот свой положившие в борьбе с антихристом за веру?»[272]

Здесь секретарь ВЦУ приблизился к ключевому моменту доклада – к заявлению о том, что указ выполнять нельзя. Решимость стоять на своем приводит Махароблидзе и к резкому выпаду против послания митрополита Агафангела от 18 июня 1922 г. и, в частности, против его слов о необходимости нести «в духе любви и мира свои гражданские обязанности»[273], хотя это послание по самому своему духу вполне может быть отнесено лишь к пастве, оставшейся в России. Махароблидзе постепенно увлекается и встает уже на позицию судебной инстанции по отношению к Патриарху Тихону. Задним числом он начинает отвергать возможность выполнения и предыдущего распоряжения Патриарха, от 25 сентября 1919 г. (по старому стилю), как в принципе неприемлемого для защитников России от большевизма.

«Я, – заявил Махароблидзе, – дерзнул подойти к страшному для меня – мирянина вопросу о соотношении к Святейшему Патриарху. А потому не буду развивать дальше эту мысль. Обращу лишь внимание на то, что ссылки Святейшего Патриарха в предложении на свою грамоту-послание от 25 сентября 1919 г., которой якобы противоречит политическая деятельность Высшего Церковного Управления заграницей и, кстати сказать, на которую уже не ссылается Священный Синод и Церковный Совет, очевидно не без причин, – неосновательна. Грамота эта, естественная для территории советской власти, где последняя уже водворилась и владычествует, где всякое сопротивление ей и борьба против нее и бесполезна, и вредна для Церкви, совершенно не применима для другой территории. Мы – не подданные большевиков. Если бы ее применить, то мы все православные должны были бы, по зову своего Верховного Архипастыря, еще в 1919 г. сложить оружие, признать над собою антихристову власть и отдать ей себя на истязание»[274].