В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу

Я должен следовать этому пути, он открылся моему сердцу в видении… я устремлюсь в вечность, сопровождаемый верными друзьями – морем, солнцем и луной, ветром, звездами и огнем. Я так часто вопрошал о том, сколько еще предстоит мне выносить разлуку с ними. Но когда погружаешься в твое утонченное существо, понимаешь, что готов ждать вечно. В конце концов, ты мой родитель, и каждый порыв ветра и прикосновение цвета возвещает о твоем присутствии так, как не под силу ни одному человеку. В твоем присутствии исчезает весь накопленный за время жизни груз существования, исчезает потребность быть кем-то, кроме себя самого. Я – твой вечный ребенок, я радуюсь каждому твоему вдоху, как великому чуду.

Густая пена синей морской воды, чудесные видения, движение мысли и грезы, и даже я сам – все это создано тобой, и ты завещал мне сердце искателя. Теперь незавершенным будет казаться все, кроме твоей монолитной целостности. Ты суть совершенство любви, выраженной в своих творениях.

Глава 3

Индия

Снова в Бомбее

Однажды Индия представилась мне древней страной мудрецов и провидцев, чья мудрость зиждилась на вневременной почве и передавалась из поколения в поколение через гуру и учеников. Существовал особый договор между учеником, полностью вверившим себя в руки учителя, и гуру, взявшим на себя абсолютную ответственность. Некоторые психологи – не только индийские, но и европейские – утверждают, что в этих землях никогда не было эдипова комплекса. Здесь все зависело от матери. Власть здесь не просто принимали, ей поклонялись.

Мое личное, полное удивления знакомство с Индией началось в возрасте двенадцати лет, когда я начал читать в ванной перевод Упанишад, выполненный Максом Мюллером. Несмотря на всю привлекательность индийской йоги и всего с этим связанного, чисто по-западному я пытался бросить вызов своим учителям. Я считал, что власть связана исключительно с угнетением и порождена страхом, и трудно было поспорить с тем, что в течение многих столетий власть была инструментом порабощения и навязывания определенных верований и ритуалов. Вместе с этим в Индию совершенно беспрепятственно шли люди и целые племена, получая то, что искали.

Но все совсем не так просто. Вместе с понятием неколебимой власти или вопреки ему возникли отношения, совершенно непонятные для того, кто больше всего лелеет свою независимость: живая передача опыта, возможная только посредством подчинения.

Здание аэропорта перестроили в современном стиле из стекла и стали, а его работники вели себя совсем по-другому, у них появилось чувство уверенности и личного достоинства. Стоящие у ворот солдаты в светло-коричневой униформе выглядели достаточно убедительно. Когда ко мне подбежал мальчишка с до боли знакомой улыбкой дядюшки Тома на лице, один из солдат прогнал его, как назойливую муху.

Почтовый клерк попытался ободрать меня, как липку, и когда я понял, что к чему, он даже не стал притворяться, а я вышел прочь, надеясь, что мое письмо не разорвут в клочья. Воспоминания высокой волной накатились на меня в автобусе по дороге в Бомбей, стоило мне посмотреть сквозь покрытое испариной стекло: женщины в темно-синих сари с золотыми сережками в носу плавно передвигались по пыльной дороге, ловко неся кувшины с водой на своих головах. Пейзаж за окном все время менялся – поля плавно переходили в поселения, а поселения опять перетекали в поля, обильно засеянные пшеницей, которая запекалась на жарком солнце. Глинобитные домики стояли плотными рядами, укрытые в тени деревьев, а мужчины с волами неторопливо вспахивали землю.

На подъездах к Бомбею все чаще стали возникать рекламные щиты. Затем начали появляться ряды хибар и лачуг с крышами, сделанными из разношерстного промышленного мусора – от кусков пластика до велосипедных покрышек. Улицы изнемогали от обилия рикш, автомобилей и животных, и над всем этим тучным многообразием нависало облако заводского дыма из близлежащего промышленного района. Шум на улице был таким громким, что заглушал даже тарахтение мотора нашего автобуса, который то и дело объезжал выскакивавшие со всех сторон автомобили, избегая столкновения с ними.

«Водители» тонги

Однако даже посреди этого хаоса, составленного из смешения звука и движения, можно было то тут, то там увидеть углубленного в себя махатму, вместилище «мирового духа», осознавшего истину непосредственного восприятия бытия. Священные книги утверждали, что недостаточно просто посещать храмы и святые места. Царство небесное возможно увидеть только через садху – то есть святого человека. И в Индии можно повсеместно наблюдать воплощение идеи осознанной души. Насколько реально все это? Может ли человек знать абсолютно все? Несомненно, их последователи верили в это, и их аргументы подтверждались многочисленными чудесами, которые не просто описывались на страницах священных книг, но были доступны всякому, кто хотел их созерцать. Умеющий видеть да увидит. Но чудеса эти, кажется, оставались скрытыми от глаз бесконечного числа бедняков и оборванцев, терялись на улицах городов, стоящих на грани взрыва безудержного безумия.

Я был в Бомбее несколько лет назад и не думал, что повторный визит принесет столько удивления, но здешние улицы и правда казались начиненными взрывчаткой, которая взрывалась каждый момент времени. Все это сильно напоминало автодром на Кони-Айленде – электрические машинки ежесекундно врезались, таранили друг друга под пронзительный звон колокольчиков и вспышки света. Я вышел с автобусной станции и направился к ближайшей телефонной будке, чтобы позвонить Рамешу – я надеялся остановиться у него.

– Алло, здравствуйте. Рамеш на месте?

– Нет.

– То есть, его нет?

– Он должен приехать.

– Должен приехать… А когда примерно? – Ответа не последовало.

– Он будет хотя бы после обеда?.. – в общем-то, я понял, что задаю не те вопросы: – Простите, а где Рамеш сейчас?

– В Лондоне.

В общем, ночевать мне было негде. Я вернулся на станцию, чтобы выяснить, где европеец вроде меня может зарезервировать билеты на поезд. Не будь здесь этой государственной службы, мне пришлось бы ждать две или три недели, чтобы покинуть Бомбей. Болтаясь по вокзалу, я стал свидетелем теологической беседы между клерком и начальником станции – клерк объяснял тому, почему так важно верить в Бога. Начальник станции, очевидно, раздраженный этим разговором, тем не менее, посмотрел в книгу с какими-то записями и выписал мне билет на утренний поезд до Матхуры.

Меня в целом не очень беспокоил тот факт, что я остался без места для ночлега. Бомбей стоял передо мной. Я вышел со станции и оказался посреди улицы. Рядом устроились три женщины в лохмотьях – они сидели в чем-то, сильно напоминавшем корзину. Они вытянули руки в сторону прохожих. Бесхозная собака, пробегавшая мимо, остановилась и обнюхала лужу, которая поблескивала прямо под корзиной. Таксисты неистово гудели, заглушая друг друга. Все было оклеено плакатами, рекламирующими дождевики, радиоприемники и чудодейственные эликсиры от выпадения волос. Тротуар казался заваленным окурками и обрывками газет, в которые еще совсем недавно заворачивали еду.

Повсюду сновали люди, плотными рядами они кружили вокруг станции. На груди одного мужчины красовался значок «Знаменитый ученый хиромант». На земле, раскинув руки, лежал человек с такими толстыми ногами, что они походили скорее на большие надувные мячи. Вдоль улиц располагались плотные ряды магазинов, причем по крайней мере десять лавок, стоящих друг за другом, торговали одними и теми же товарами. Первые прилавки заполняли метизы, потом канцтовары, за ними следовали магазины одежды и многие другие. Этот растрепанный внешний мир был совсем не похож на то, что я видел в аэропорту, где царили чиновники с аккуратными прическами, английский акцент и совиные маски официозной невозмутимости на лицах.

Я шел по улицам мимо театров, в которых билеты были раскуплены на три недели вперед, мимо лавок с йогуртовыми коктейлями, разлитыми по открытым сосудам, над которыми обильно кружили мухи. Я тут же вспомнил, что мухи вились и над человеком с раздутыми ногами, лежащим у станции. Всюду сновали люди с джутовыми мешками за спиной. Рикши улыбались беззубыми ртами, сквозь картонный фасад действительности просвечивало гниение.

Внезапно я увидел нечто такое, что заставило меня остановиться. Из глубины уличной суеты, словно из преисподней, в облаке пыли возникла рука, замотанная в черную ткань, и поманила меня к себе. Рука была такой иссохшей, что напоминала скорее спичку, чем человеческую конечность. Очевидно, эта рука, с раскрытой в просящем жесте ладонью, принадлежала женщине. Ее голодающий образ символизировал собой весь третий мир. Мне стало тошно и даже стыдно за то, что я принадлежал к другой, сытой культуре. Я решил, что она подзывает именно меня.