В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу

Затем Деметр показал мне свой рабочий кабинет. Сам он был среднего роста, черноволос и темноглаз, держался ровно, одновременно напряженно и бесстрастно. Он глубоко любил эту землю, говорил на древнегреческом, знал всех богов и мудрецов – словно все они жили в настоящем. Деметр объяснил мне, что меридиан силы, проходящий через Афины, связан с цивилизациями Египта и Атлантиды, и одни и те же Мастера возвращались сюда в различных обличиях, чтобы наблюдать за эволюцией в этом регионе. От пола до потолка располагались полные книг полки. Он взял с одной из них том Геродота и рассказал, как великий историк писал о священной родословной, протянувшейся из глубин Египта через Крит в Афины. Он также упомянул о том, что мудрый Ямвлих разложил талисманы в определенных центрах силы на Земле и, по его описаниям, некоторые даже удалось найти, остальные же только предстоит обнаружить. «Ветры перемен приближают Великих Учителей в области человеческого сознания, а значит, эти священные места снова должны ожить, – сказал он. – Новые святыни воздвигнут, а изучение космического порядка станет основным занятием человека».

Эзотерический контекст его слов смягчался и вызывал доверие благодаря безусловно широкой образованности и ненавязчивой манере поведения. В кабинете было полно книг по математике, инженерии, много компьютерной литературы, а также тома на оккультные темы. На столе в углу комнаты стояло несколько макетов пирамид разного размера. Не было ни стенок, ни содержимого – только каркас. Он пояснил: «Уникальность пирамид в том, что они могут хранить мыслеформы. Можно весь вечер медитировать на какую-то определенную тему, затем оставить конкретную мысль на ночь, а на следующий день снова вернуться к ней. Таким образом, сила мысли не только сохраняется, но может даже увеличиться до того уровня, когда правильно подуманная мысль начинает проявлять себя на физическом плане. Есть небольшая группа интересующихся – мы собираемся здесь каждую неделю и работаем над этим и похожими проектами».

Когда я упомянул о своих планах посетить Крит, Деметр очень воодушевился, достал карту и показал несколько мест на острове, в которых, как он думал, было сосредоточено много энергии. Он рассказал о мистическом опыте, который он и его единомышленники пережили на холмах Гераклиона, и настоял на том, что в следующий раз нам следует отправиться туда вместе.

Вечером к нам пришли некоторые из его друзей и соратников. Они с энтузиазмом обсуждали свою работу. Я смотрел в окно на холмы Афин и думал о великой пифагорейской школе, разбитой сегодня на отдельные части – на математику и явления резонанса, на науку и музыку. Ведь раньше все это представляло собой единое целое, инструмент, на котором можно было обыграть универсальный язык формы, цвета и звука, этих кирпичиков манифестации духа во вселенной.

Крит

Перед тем как отправиться в Индию, я решил отдохнуть от цивилизации – и поехал на остров Крит в надежде уединиться там, отдохнуть и соблюсти пост. Поститься я начал уже в дороге, автостопом добираясь до южных границ Греции.

…После нескольких часов бесплодного ожидания рядом остановился запыленный грузовик, за рулем которого сидел молодой человек арабской внешности. Он не говорил по-английски, но перед тем как высадить меня, развернул какой-то пакет на заднем сидении и протянул мне две коробки арахисового печенья, которое я жадно съел ночью, поскольку с попутчиками мне не повезло. Через несколько миль пешего путешествия я устал и лег спать в полях недалеко от какого-то небольшого города.

В поле с грубо вспаханной землей было прохладно и сыро. Повсюду ползали насекомые. Ночью пришли собаки и стали обнюхивать меня, а потом подняли громкий лай, но вскоре утихли, не получив ответа.

Утром, однако, славный средиземноморский воздух придал мне бодрости, и я с удовольствием шел еще шесть часов, срывая фиги с растущих вдоль дороги деревьев и подставляя багровую от укусов насекомых спину заживляющим лучам солнца. Около полудня молодая немецкая парочка подобрала меня и подвезла до южного порта, где я полдня ел сочные оливки, сидя на камне в ожидании парома до Ксании.

Я спал на палубе. Всю ночь, по мере приближения к Африке, я ощущал растущий зов таинственного острова. В моих мечтах остров был населен золотыми призраками и облаками Зевса. Утром я, наконец, воочию увидел вулканические сопки Крита, эту возрожденную Атлантиду, и птичье многоголосое пение заполнило тонкую линию побережья.

Я шел вдоль изобилующего рыбой берега Ксании в сторону шоссе. Острые утесы, торчащие из воды, напоминали пасть хищных животных. Вблизи от них и был разбит мой лагерь. У меня не было другой еды, кроме фиг и оливок, и потому я решил возобновить свой пост, оставаясь в уединении и в согласии с собой. Кость земной тверди, дыхание ветра и пульс моря слились здесь воедино. Я прочесал берег в поисках обломков ветвей и палок и вскоре набрал достаточно много дерева для хорошего костра.

Присев у огня, я начал медитировать, но вскоре погрузился в сон. После стольких дней путешествия сны стали астрально яркими. Красные накидки и старые друзья сменялись поездами, несущимися с запада на восток.

И солнце, и луна оказались надо мной – они словно уравновешивали растянутое восходом полотно неба. Проснулась античность. По мере уменьшения съестных припасов усиливалось ощущение астральных энергий – они словно дули сквозь тело, циркулируя вместе с дыханием. Океан успокоился, и тихий шум его вод способствовал умиротворению. Комариные укусы, зудящие по всему телу, представлялись мне символом ума – такого же назойливого и деструктивного, сбитого с толку, когда его отрывают от корней привычной работы. Удивленные, эти умы скитаются по пустыне из песка времени, что-то бормоча себе под нос. Мышление, подобно каплям причинно-следственных приливных волн, глухо бьется о берег. Но приливные воды возвращаются в море. Остается только чистое сознание, бодхичитта, неизменное, как ясное небо.

На долю блуждающего Одиссея выпало суровое божественное испытание. Но все шаги подобны друг другу и тонут в зыбучих песках, не оставляя следа. И все же это путешествие обрело бессмертие в ритмах песен морского ветра. Свободное сердце не стремится изменить ход путешествия. Всеобъемлющий рок становится свидетелем космического представления, разыгрываемого на полотнах, сшитых из дня и ночи. Ожившие в силуэтах волн персонажи древности разбивались с плеском о прибрежные скалы Крита, уводя созерцателя в глубины внутреннего мира, к источнику подлинного богатства.

Моими компаньонами на этом острове были стихии. На рассвете я призывал землю, воздух, огонь и воду, напевал им песни, оставаясь в их присутствии; восприятие обострялось, и я мог улавливать тончайшие ноты костра, ионизированного морского воздуха, слышал обертоны приливов и чувствовал пенные волны эмоций. Стихии говорили на похожем с «лилипутами» языке, но их присутствие было первобытным, исходящим из глубин мироздания, а не просто видениями. Я слушал их, купался в них, омывался их соленой водой; сидел на камнях, ощущая их текстуру, их силу, их подпирающую все сущность. Безмолвная уверенность скал, бесцельная игра воды и воздуха – они всегда были здесь на своем месте, охватывая весь возможный опыт.

После нескольких дней поста я лежал под ночным небом, освещенный светом звезд и сиянием луны, доверяя свой сон и покой четырем стихиям. Спокойствие стремительно сменялось вулканическими видениями Миноса, золотые образы прорывались сквозь верховную чакру. Спать здесь совсем не хотелось. Ночью я сидел у костра и практиковал глубокие дыхательные практики. Дыхание циркулировало, начинаясь у основания головы и проваливаясь в глубину веков, на тысячи лет назад к минойским скалам и храмам.

В этом видении очевидные своей произвольностью позы казались архетипичными. Сидение у костра скрестив ноги казалось привычкой, выработанной в течение бесконечного множества жизней. Старый, закостенелый ум отпал, толпа мыслей разбежалась по сторонам, оставив ауру девственно чистой. В этом состоянии обычный, прежний ум был похож на мегаполис со всеми его автострадами, задыхающийся угарным газом, а его небоскребы напоминали о разрушительной силе амбиций, выраженных в тяжелом, мертвом камне громадных зданий.

В последнее утро я, присев на скалы, попрощался со своими друзьями:

Мой дорогой остров Крит, стоящий на море, как хорошо знают тебя твои моряки, и смогу ли я узнать тебя так же? Грозди винограда висят на твоих лозах и кратеры возвышаются над твоими берегами. Твои глубокие синие воды с шапками волн так чисты, что можно увидеть дно. Венера просыпается ранним утром, и луна освещает ей путь по морской глади.

Я должен следовать этому пути, он открылся моему сердцу в видении… я устремлюсь в вечность, сопровождаемый верными друзьями – морем, солнцем и луной, ветром, звездами и огнем. Я так часто вопрошал о том, сколько еще предстоит мне выносить разлуку с ними. Но когда погружаешься в твое утонченное существо, понимаешь, что готов ждать вечно. В конце концов, ты мой родитель, и каждый порыв ветра и прикосновение цвета возвещает о твоем присутствии так, как не под силу ни одному человеку. В твоем присутствии исчезает весь накопленный за время жизни груз существования, исчезает потребность быть кем-то, кроме себя самого. Я – твой вечный ребенок, я радуюсь каждому твоему вдоху, как великому чуду.